Угол атаки

«— Сокол! Сокол! Вижу тебя!

— И я тебя, Паша, вижу!»

Сближение кораблей хотя и проходило в пределах прямой видимости, но достигало тогда 5–6 километров. А через некоторое время корабли вновь теряли друг друга из виду, продолжая двигаться по своим собственным орбитам.

Корабли «Союз» обладали гораздо более широкими возможностями для маневра. Включая и выключая бортовые двигатели, космонавт мог самостоятельно переводить корабль с одной орбиты на другую. Мне предстояло впервые испытать ручное управление таким кораблем.

Вначале все было так же, как и с «Востоком». В результате точных расчетов, заранее выполненных на Земле, оба корабля оказались поблизости друг от друга — их разделяло лишь несколько километров. Затем, как я уже говорил, за дело взялась автоматика. Я видел, как в бездонных пространствах космоса возникла вначале едва приметная, крохотная, тускло поблескивающая пылинка, как она, постепенно увеличиваясь в размерах, обретала знакомые очертания моего старого знакомца, беспилотного космического корабля «Союз-2», как, наконец сблизившись до двухсот метров, оба корабля пошли параллельным курсом, — видеть все это, должен сказать, было незабываемым счастьем. Душу наполнила торжествующая гордость человека — не летчика-космонавта Берегового, а Человека — представителя всего человечества, сообщества всех землян, чей разум и чье мужество, нарастая от века к веку, вышли наконец на рубежи, откуда начинается освоение и покорение вселенной.

Я понимал, что это только первый крохотный шаг по не имеющей конца дороге. Но ведь и развитию разума тоже никто и ничто не положило предела. Ни там, ни тут нет конца; так почему двум бесконечностям не встретиться лицом к лицу и не пойти параллельными курсами — так, как встретились и как идут сейчас бок о бок два созданных на Земле космических корабля?

Говорят, почин дороже денег. И вот почин сделан. Первый шаг совершен. Только что на моих глазах состоялась встреча… Через три месяца, в январе 1969 года, произойдет первая стыковка двух кораблей, пилотируемых Шаталовым и Волыновым, а их «пассажиры» Елисеев и Хрунов будут свободно переходить из отсеков одного космического корабля в другой… Затем наступит черед орбитальных станций… Старты в околосолнечное пространство… Многократное использование космических кораблей… Освоение планет… Поиски контактов с иными цивилизациями… Обмен с ними знаниями и опытом… Новая неподдающаяся пока ни научному предвидению, ни творческому воображению техника… Межзвездные путешествия… Покорение времени и пространства… И так без конца. Путь, начатый Познанием, но неимеющий, как и сама познаваемая вселенная, конца.

Я знаю, что ничего не знаю, сказал один из мудрецов древности. Не претендуя на подобный титул, хочу все же, перефразировав его, сказать: я знаю, что никто не знает, каким путем будет покорена вселенная, но я верю, что она будот покорена. И еще я знаю, что вместе со мной в это верит все человечество. Иначе какой ему смысл строить и запускать в космос свои корабли…

А один из них, «Союз-2», бесшумно несется сейчас в двухстах метрах от моей кабины. По программе нужно свести корабли еще ближе — на расстояние нескольких метров! Пришел черед действовать мне.

Беру управление на себя…

Прежде всего необходимо было соответственно сориентировать корабль в пространстве. Для этого в моем распоряжении имеется несколько малых бортовых двигателей. Есть еще и более мощные двигатели для выполнения самих маневров. Кроме этих двигателей, есть еще посадочный. Существует еще пульт управления с доброй сотней приборов…

Абсолютная скорость, то есть скорость движения по орбите, — 28 тысяч километров в час. Но ее совершенно не ощущаешь. Если не смотреть в иллюминаторы, то вообще кажется, будто неподвижно висишь в пространстве. Тихо, никаких вибраций, подрагиваний — ничего…

Относительная скорость кораблей — скорость самого маневра — невелика. Ее тоже почти не чувствуешь. Поэтому глядеть нужно, что называется, в оба. Причем не в переносном, а в самом буквальном смысле этого слова. И за приборами на пульте, и в иллюминаторы.

Смотрю… Осторожно двигаю ручками управления… Расстояние между кораблями постепенно уменьшается — значит, двигаюсь вперед. Увеличиваю тягу маневровых двигателей — сближение продолжается… Вот он, «Союз-2», совсем рядышком, рукой достать!

Отпускаю ручку. Летим по инерции по своим орбитам. Корабли, имея небольшую разницу в скорости, начинают медленно расходиться… Снова берусь за ручки, снова сближаю корабли…

Чувствую, что устал. Не физически. Сказывается огромное внутреннее напряжение и… нагрузка на глаза. На их долю выпала львиная часть работы. А тут вдобавок процесс адаптации далеко еще не завершен…

К счастью, по графику время, отведенное на маневрирование, истекло. Короткий отдых…

Как он сейчас кстати, как необходим! Закрываю глаза и чувствую, как в них начинает рябить «задним числом»…

Забегая вперед, надо сказать, что через сутки маневрирование согласно программе повторилось. Вновь автоматика сблизила корабли, и вновь я брал управление в свои руки… Но далось это уже гораздо легче — организм к тому времени успел освоиться с невесомостью, что и не замедлило сказаться на результатах.

Впоследствии в связи с этим я записал в бортжурнале, что считаю нецелесообразным выполнять в первые часы полета операции, связанные с точными, требующими четкой согласованности движениями. Вернувшись на Землю, подробно рассказал о своих наблюдениях специалистам. Судя по всему, их учли, и уже в следующем групповом полете (Шаталова на «Союзе-4» и Волынова, Елисеева и Хрунова на «Союзе-5») начало активных действий экипажей планировалось не на первом, как у меня, витке, а значительно позже, через сутки.

На мой взгляд, и этого недостаточно; но я понимаю, что моя точка зрения скорее всего содержит немалую примесь субъективности. Вероятно, частичное — в той мере, в которой это необходимо на практике, — привыкание к невесомости наступает довольно быстро. Шаталов, например, на третьем витке блестяще выполнил стыковку…

Но одно бесспорно: полная адаптация организма в условиях космического полета требует значительно большего времени.

Часть его мне помогли скоротать не только работа, не только собственная любознательность и наблюдения, но и друзья, оставшиеся на Земле. Шутка, начатая еще до старта, закончилась только в космосе. Когда корабль совершил уже несколько витков на орбите, с Земли среди прочих поступила такая радиограмма:

«Загляни в бортжурнал. Надеемся, что тебе это доставит массу удовольствия».

Раскрываю, смотрю: между страниц вложена расписка. Та самая, которую я подмахнул в машине, не читая, и с текстом которой мне было обещано детально ознакомиться в ближайшем будущем. Читаю. Дескать, я, такой-то, обязуюсь не возмущаться тому факту, что пока сам буду, так сказать, вкушать космос, оставшиеся на Земле будут вместо космоса пользоваться за мой счет земными питиями и яствами. И приписка: а если, мол, буду возмущаться, то соответственно будут нарастать и проценты. В чем, дескать, собственноручно расписываюсь…

Вот, думаю, подписал на свою голову! Надо хоть от процентов успеть отбиться…

Радирую в ответ:

— Прочел. В восторге. Больше того: ликую!

И снова с Земли:

— Молодец! Ликуй! И о процентах помни!

Не стоит, разумеется, думать, что радиосвязь с Землей использовалась как бог на душу положит. Все радиограммы имели строго непосредственное отношение к выполнению полетной программы. Но в те редкие минуты, когда в делах наступало затишье, дружеское слово с Земли или штука приходились как нельзя более кстати. Работа работой, а эмоциональная связь с Землей летчику-космонавту подчас просто необходима. Что там ни говори, а космические трассы пролегают пока через чертовски пустынную местность. По крайней мере, так она выглядит, если взглянуть вдоль трассы в иллюминаторы. Но в иллюминаторах видны не одни далекие, утонувшие в беспредельных пустынях космоса звезды; если взглянуть, говоря поземному, вниз, на Землю, то увидеть можно очень и очень многое…