Угол белой стены

Тут вдруг Лобанов заметил, что Семёнов неожиданно вздрогнул, снов задергалась кожица около глаз, а худые пальцы торопливо и ненужно натянули халат на впалую грудь. «Ну, голубчик, — подумал Саша с ожесточением, — можешь больше ничего не говорить. Кажется, я уже догадался». И он тем же тоном закончил:

— Да, судить. И вы, кстати, тоже вчера кричали: «Судить! Всех судить!» Помните? Вы, наверно, не хотите, чтобы вас судили одного?

— Правильно, правильно, — забормотал Семенов, не поднимая головы. — Всех судить… Я меньше их виноват… Я почти ничего такого и не сделал… И вообще я их не знаю… И не желаю знать…

Лобанов, помедлив, спросил:

— Петр Данилович, почему вы боитесь назвать Ивана?

Семенов бросил на него затравленный взгляд:

— Я… я не боюсь… Я просто… не знаю, что отвечать… У меня голова кругом идет. Никогда еще не попадал в такое положение…

— Верю. И я вам скажу, что отвечать. Это вам сейчас посоветовал бы и любой добросовестный адвокат: отвечайте правду, только правду. Это для вас сейчас самое выгодное.

— Правда?… — нервно переспросил Семенов. — Ну пожалуйста! Пожалуйста! Я видел Ивана! Там, на вокзале, в толпе. Он мне указал того парня. Глазами указал, правильно! И все. Исчез. Больше я его не видел, клянусь вам!

Семенов тыльной стороной ладони вытер испарину со лба и откинулся на спинку стула.

— Когда Иван был у вас последний раз, он не говорил, есть у него в городе еще знакомые?

— Нет, не говорил.

— Где они тогда собирались ночевать?

— В гостинице, насколько я помню.

«Да, так оно и было», — подумал Лобанов.

— А в первый свой приезд где он ночевал?

— У меня. Он тогда ничего не привез.

— Договаривался?

— Вот именно. Это… это, я вам скажу, страшный человек… Он может на все пойти… Ему человека убить, что плюнуть. Да, да…

Семенова всего трясло от страха, он расширенными глазами смотрел на Лобанова и никак не мог запахнуть халат дрожащими руками, пальцы не слушались его.

«Какая же ты мразь», — брезгливо подумал Лобанов.

— Вам уже нечего его бояться, — сказал он.

Разговор был окончен. Больше Семенов ничего не мог сообщить, даже если бы хотел. Так, по крайней мере показалось Лобанову, ибо, сам не замечая этого, он торопился, слишком торопился, и под конец этого трудного разговора думал уже совсем о другом.

Семенов, еле волоча Шлепанцы и придерживая худой рукой расходившиеся полы халата, вышел из комнаты. А спустя минуту вслед за ним вышел в коридор и Лобанов. «Надо все-таки ее повидать», — в который уже раз подумал он.

И сразу увидел Волошину. Она стояла невдалеке, около окна, и разговаривала с низеньким, полным человеком в очках и белом халате, из кармана которого высовывались резиновые трубочки стетоскопа.

Лобанов нерешительно двинулся в их сторону.

— Здравствуйте, Наталья Михайловна, — подходя, произнес он.

Волошина с улыбкой кивнула ему:

— Здравствуйте. Я сейчас освобожусь, одну минуточку.

— Ну, я пойду, коллега, — сказал человек в очках. — Мне надо еще проконсультировать у хирургов. А вы, — он поднял пухлый розовый палец, — обратите внимание на его кардиограмму. Она мне решительно не нравится. Полагаю, Евгений Васильевич напрасно самоуспокаивается.

— Конечно, Семен Яковлевич. Мне она тоже не нравится.

— Прекрасно. Мы будем с вами союзники, — галантно поклонился толстяк. — Это меня успокаивает.

«Чего он выламывается?» — неприязненно подумал Лобанов и тут же устыдился своих мыслей. «Только не будь уж окончательным болваном», — сказал он себе.

— Вы мне хотели что-то сказать? — спросила Волошина, когда ее собеседник удалился.

— Я… Я много хотел вам сказать, — неожиданно для самого себя сказал Лобанов.

Она рассмеялась:

— Много не удастся. Мне надо ехать в горздрав.

— Правда? Так я вас подвезу. Можно?

— О, это будет замечательно. Я уже опаздываю.

— Все. Я вас жду. Там, в саду.

— Да, да… Я сейчас.

Выйдя из больничного корпуса, Лобанов глубоко вздохнул и оглянулся. «Что же это такое? — растерянно подумал он. — Неужели она сейчас выйдет ко мне?» Он вдруг так заволновался, словно должно было произойти событие необычайное.

А когда Наташина фигурка в темном пальто с пушистым белым воротником и в белой вязаной шапочке появилась из двери, Лобанову показалось, что ничего прекраснее он не видел, он даже задохнулся от внезапной радости и несмело пошел навстречу.

В этот момент Наташа чуть поскользнулась, и тогда Лобанов осторожно взял ее под руку. Лобанов не узнавал самого себя: он не мог начать разговор.

— Вы все успели сделать? — спросила Наташа.

— Да. Конечно, — ответил Лобанов.

Если бы он знал, что самого главного вопроса он так Семенову и не задал, хотя, как показали дальнейшие события, задать его следовало непременно.

Черная, сверкающая «Волга» с двумя желтыми противотуманными фарами впереди и дополнительной штыревой антенной вылетела на улицу Горького и, сделав крутой разворот, стремительно понеслась вверх, к площади Пушкина, легко обгоняя двигавшийся в том же направлении поток машин.

Около площади Маяковского машина свернула вправо, на Садовое кольцо, которое москвичи называют так лишь по привычке, ибо давно уже не осталось там садов и бульваров, и само кольцо, укатанное асфальтом, превратилось в широкую скоростную транспортную магистраль с подземными тоннелями и виадуками.

Черная «Волга» птицей пролетела огромный виадук над Садово-Сухаревской, чуть притормозила, затертая другими машинами, возле Колхозной площади, а потом возле Лермонтовской.

— Никакой езды не стало, — досадливо проворчал молодой паренек-водитель.

— Погоди. То ли будет, когда «Жигули» пойдут и новый «Москвич», — усмехнулся Коршунов.

— Сергей Павлович, — наклонился к нему сидевший сзади Светлов, — уточнить бы приход поезда.

— Через три часа он должен быть в Рязани. А мы — через два с половиной. Так, что ли., Гена?

— Так точно, Сергей Павлович, — кивнул водитель, не отрывая напряженного взгляда от ветрового стекла. — Только бы из Москвы выскочить, долетим быстрее электрички.

— Гена-то не подведет, — заметил Светлов. — А вот поезд, шут его знает. С ним могут и напутать.