Угрешская лира. Выпуск 3

Степь

Здесь ветра сабельное пеньеи белый жар солончака.Одеты в золото забвеньяи степь, и дымные века…Ловя чужой тревожный запах,от скачек и от крови пьян,он здесь стоял лицом на запад —пропахший потом басурман.Не ты ли, ветер, в дни разгулаорды свирепой, как гроза,огранил каменные скулыи сузил Азии глаза?..А нынче степь – моя дорога.Простор и воля впереди!Но почему тогда тревогарастёт и ширится в груди?И вдруг в лицо дохнуло прошлым,когда ветрам наперерез,наметив жертву, рухнул коршунзвездою чёрною с небес!

Закон сохранения

Вчерашний мальчишка,бумажный солдатсегодня впервые стреляет.Как рвётся из рук боевой автомат,как больно в плечо ударяет!Сегодня учёба, а завтра – война.И он не последний в шеренге,кто в жаркой работе познает сполназакон сохраненья энергий…Там всё по-другому, забыт полигон.У южных окраин отчизныглавенствует древний звериный закон —закон сохранения жизни.Там – в землю заройся, испачкай лицо,стань деревом, камнем, травою…Их шестеро было. Их взяли в кольцов «зелёнке» рассветной порою.И не было дела огромной стране,оглохшей от демонстраций,что здесь погибают – спиною к спине! —вчерашние новобранцы.От крови горячей багрова трава.Далёкая мысль о невесте…Но всё отступает! Вступает в правазакон сохранения чести.Его окружили, склонились над ним,гортанны, чёрны, бородаты.Всего и осталось – движеньем однимрвануть под собою гранату…Мальчишки, мальчишки,в позорные дниотпели вас райские хоры.А правду о вас знают горы одни,седые кавказские горы.

«Гроза будила среди ночи…»

Гроза будила среди ночи.Над крышей небо накреня,гроза в испуганные очиметала всполохи огня.Росла невиданная туча,как необъятный материк.И тени корчились в падучейи умирали через миг.И открывался мир без грима,в избытке ярости и сил.Нам волосы рукой незримойгорячий ветер шевелил.Огнём распятые небесным,на самом верхнем этажестояли мы.Какие безднымы смутно чуяли в душе!И цепенея в этом шквале,с колючим холодом в груди,мы потрясённо прозревалисвои грядущие пути.

Выбор

Пилат был болен, некрасив.Власть принимая, как отраву, —– Кого помилую? – спросил.И люди выбрали Варавву.Вершись, кощунство из кощунств,уродуй человечьи лица!– Кого, – спросил, – вам отпущу?И люди выбрали убийцу.Какие муки и огнисравнятся с мукою Господней?– Распни его, – кричат, – распни!И бесы стонут в преисподней…Христос распят.На небесахгорит Его святая слава.А в наших грязных городах,в безвестных весях и лесах —повсюду! —царствует Варавва.

«Когда дневное скроет ночь…»

Когда дневное скроет ночьи обнажит миры иные,молюсь: дай, Боже, превозмочьпути земные,когда слабеющей стопойопоры не найду над бездной,продли, Господь, мой путь земнойпутём небесным.

Любовь Щипанова

Любовь Ивановна Щипанова – прозаик, её произведения печатались в газете «Угрешские вести», альманахе «История Угреши», журнале «Славянка» и других изданиях.

Цезарь

Валентина устала. В квартире всё блестит, стол уже накрыт, сладко пахнет куличом – мужнин день рожденья пришёлся в этот раз аккурат на Пасху. Причёску Валя сделала, макияж навела, супруга отправила за выпивкой – в этом мужики разбираются лучше. Осталось нарезать салат. Вчера вроде решила сделать цезарь, да последний лиловый вилочек цикория прямо из-под рук какая-то фифа выхватила в супермаркете, занимавшем весь первый этаж длинной унылой многоэтажки, что выстроена в годы социалистического застоя на месте нескольких дворов родной деревни Гремячево.

Без цикория выйдет не цезарь, а подделка – Валя такое едала. Гордо так преподносят, хотя толком приготовить-то не умеют, в Италии не были. Она тоже не была, но точно знает, что кладут в этот салат.

Как просто было раньше: намешала тазик оливье по-советски – с дешёвой варёной колбасой – и гости довольны. Теперь все исхитряются, чем бы гостей удивить, хотя за стол садятся кушать, а не удивляться заморским салатам…

Валина бабушка Катерина Николаевна – Царствие ей Небесное – говорила, что на столе главное – хлеб да соль. И права была. А уж как пекла! – ни с чем не сравнить. Всё Валино детство – это сладкие воспоминания о её кухонном творчестве…

На Новый год сидели они, внуки, кучей малой за отдельным от взрослых столом и лакомились вкуснейшей бабушкиной кулебякой со сладким чаем. Наевшись, бежали на улицу, гроздью наваливались на большие дровяные сани, катались с горы, с разгона падая в снег и визжа от счастья. Детское-то счастье независтливое, простое! Сыты дети, любят их – и рады…

Ох, как здорово было на масленицу прийти к бабушке на блины! На столе мёд, сметана, варенье всякое. Катерина Николаевна несёт стопку тонких кружевных блинов – такие у Вали не получаются. Садятся бабушка с дедом рядышком и смотрят, как внуки, краснощёкие с мороза, метут всё дочиста. Дед ворчит: «Пореже, пореже, это вам не каша…»

А к Пасхе готовились всю Страстную неделю. Сначала бабушка делала в марлевом кульке жирный творог, плотно наполняла им старинную липовую пасочницу и ставила на холод в сени, наказав внукам следить, чтоб там кошка не шастала. Яйца красили только в луковой шелухе: по-другому бабушка не признавала, брезговала. Наконец, в пятницу ставилось тесто на куличи. Тут Катерина Николаевна начинала волноваться, потому что пекла не один кулич, а каждому домочадцу по одному. Сначала она сажала в печь главный дедов кулич, с которым надо идти в церковь, а потом остальные. Пеклись они в старых кастрюльках и кружках. Куличик самому маленькому – Лёньке – бабушка пекла в консервной баночке. Внучата, её семя, толклись в крошечной кухоньке. Сердиться было грешно, и бабушка старалась куда-нибудь их выпроводить. Да не тут-то было! Каждый ждал свой кулич: его ж надо украсить и самому поставить на хрустящее полотенце под киот с теплящейся лампадкой.

В субботу утром Катерина Николаевна, наплевав на атеистическую «совецку власть», надевала плюшевую жакетку и праздничный набивной платок, укладывала главный кулич, пасху и яички в сумку и шла их освящать за Москву-реку в церковь села Беседы: Николо-Угрешский монастырь был уже давно закрыт. А в воскресенье чистое и нарядное потомство Катерины Николаевны с аппетитом кушало свои куличи, пило чай с пасхой и терпеливо ждало, когда дед станет дарить всем денежки. Это были копейки, конечно, но зато для детей – свои, кровные. Трать себе на что вздумается!

Потом начиналось лето, а с ним появлялись на столе пышные бабушкины пироги с луком и яйцами, щавелевые с крапивой щи, вареники с вишней, шипучий ядрёный квас с пухлыми изюминками. Следом наступала пора варки варенья с огромным количеством пенок, липких пальцев, подзатыльников. И так до первой квашеной капусты, белой и маслянистой, твёрдого пупырчатого солёного огурца, скользкого маслёнка, ухи из судака, добытого зятем-рыболовом, пельменей, налепленных всей семьёй…

Да много ещё чего было памятного! Однажды Валя, покачивая на коленях своего годовалого сынишку, спросила у бабушки, чем та кормила деток – вдруг стало ей интересно. Ушла Катерина Николаевна в кухоньку и, немного погремев посудой, принесла и поставила на стол миску. В ней были кусочки чёрного хлеба с накрошенным луком, залитые водой и слегка приправленные постным маслом.