Уходите и возвращайтесь
Шрифт:
— Что же с ними делать? — не унимался Сережка.
— Списывать! — рубанул Харитонов. — Пусть цветочки поливают.
Никита от такой принципиальности даже в затылке почесал. Затем кашлянул в кулак и, заметив на себе пристальный взгляд Виктора, спросил:
— А у тебя сколько прыжков?
— Метров двадцать селедки съешь, столько же насчитаешь, — растянув губы в снисходительной улыбке, ответил Виктор.
Троекратно взвыла сирена.
— Пора.
Харитонов подошел к проему двери и, встав от нее сбоку, сделал знак Виктору. Когда тот приблизился, сирена взвыла вторично.
— Пошел! — гаркнул Харитонов.
Виктор чуть пригнулся и, резко оттолкнувшись, «нырнул».
Миша конвульсивными движениями поправлял лямки парашюта. На бледных щеках еще явственнее проступила появившаяся за ночь щетина.
— Джибладзе!
Миша встал и, глупо улыбаясь, пошел к выходу. Он, по-видимому, ни черта не соображал. Харитонов закрепил вытяжную веревку его парашюта и подмигнул курсантам: вот, мол, полюбуйтесь-ка на героя. Сережка истерично захохотал.
— Пошел!
Миша так и вывалился, глупо улыбаясь, нелепо растопырив свои сильные короткие руки.
— Мазур!
Никита, обуреваемый желанием поскорее покончить с этой неприятной процедурой, не раздумывая, шагнул к люку. Внизу в розовой дымке медленно скользила земля. Весь пейзаж до чрезвычайности походил на лепные макеты местностей. Строгими квадратиками проплывали приусадебные участки, маленькими коричневыми точками сверкали в лучах восходящего солнца крыши крестьянских изб.
— Пошел!
Мазур, пригнувшись, рванулся вперед. В ту же секунду внутри у него похолодело — кто-то невидимый крепко держал за шиворот. Задыхаясь от свистящего ветра и цепенея от охватившего его ужаса, Никита отчаянным, последним и неимоверным усилием воли сделал еще одну попытку вырваться. Что помогло, он так и не понял. Воздушный поток подхватил его, перевернул, закручивая, и бросил вниз. Впрочем, всего этого Никита уже не чувствовал.
Сильный рывок встряхнул тело. Тишина. Никита недоуменно глянул вверх, на белый купол парашюта, и тихо засмеялся. Ему захотелось петь, кричать во все горло, во всеуслышание. Но, вспомнив напутственные слова Козлова: «Эмоции оставьте на земле, в воздухе надо работать», он смирил свои чувства, поудобнее устроился в подвесной системе и попытался установить угол сноса. Неожиданно слева от него что-то просвистело. Никита узнал Харитонова. Он «шел» к земле своим любимым способом — спиной, выкинув вперед и в стороны руки и ноги. Никита наблюдал за ним с тем беспокойством, которое свойственно новичкам, и перевел дух, лишь когда над прапорщиком «выстрелил» купол. Чуть ниже и правее опускался Джибладзе. Он что-то выкрикивал, дрыгал ногами и, смеясь, пытался объясниться с товарищем на пальцах. Никита погрозил ему кулаком: земля, мол, близко. Миша глянул вниз и, увидев Харитонова, который уже как ни в чем не бывало дымил сигаретой, моментально остыл.
Никита сгруппировался и приземлился по всем правилам, но на ногах все равно не устоял, парашют протащил его несколько метров. Рядом грохнулся Сережка Бойцов. Купол у него погас моментально, но вставать он и не думал. Никита бросился ему на помощь. Подошел и застыл, удивленный. Сережка лежал спиной на снегу и улыбался, тихо и кротко.
— Идиот, — проворчал Никита, — вставай, простудишься. — Он повернулся, но тут же спросил: — Серега, а что со мной там, наверху, случилось?
Сережка сел и дико захохотал.
— Ты запаской за люк зацепился, дергался, дергался… Харитонов не выдержал — и сапогом тебя! Крепко подтолкнул, —
проговорил он, вытирая слезы. — Но мне твой опыт помог — сиганул как заяц, с которого полшкуры содрали.Харитонов поджидал ребят на пригорке. Когда все собрались, сказал:
— Сейчас с неба свалилось стадо баранов. Несерьезно. При таком отношении к делу недолго и ноги поломать. Ясно? — Он еще раз обвел курсантов строгим взглядом и кивком головы приказал выбираться на дорогу.
— А теперь не скоро прыжки? — спросил Коренев. Ребята от неожиданности остановились. Леня редко выражал свои мысли вслух.
— Понравилось? — скупо улыбнулся Харитонов.
— Понравилось, — признался Леня. — Только я, откровенно говоря, толком не успел понять, что к чему.
— А может, ты и не прыгал? — усомнился Джибладзе.
— И мне так кажется, — сказал Леня.
— Еще напрыгаешься. — В сухом и обычно бесстрастном голосе Харитонова прозвучали нотки доброжелательности.
ГЛАВА V
На улице было ветрено и шел снег, липкий и колючий. У самой земли его закручивало и с силой бросало в лица прохожих.
— Как в аэродинамической трубе, — определил Слава. Он чертыхнулся и поднял воротник шинели, тем самым лишний раз выказав свое пренебрежение ко всем правилам ношения курсантской формы.
Никита недовольно насупил брови. Ему надоели Славкины вольности, за которые в конце концов могли запросто выгнать из училища. «Уж если гореть, так с музыкой, по большому счету, а размениваться на мелочи…» Воспитанию Слава не поддавался. Когда ему показывали, как нужно правильно застилать койку, подшивать подворотничок или еще что-нибудь в этом роде, он морщился, как от зубной боли, закатывал глаза и бубнил, что все это ему известно еще с рождения. Кончилось тем, что Слава в глазах начальства завоевал себе репутацию законченного разгильдяя, терпели которого только потому, что он был круглым отличником.
— Куда мы бросим свои кости? — Слава уткнулся подбородком в воротник и засунул руки в карманы.
— В баню, — проворчал Никита.
— Попаришься у меня, когда в гости приедешь, — сказал Слава, приняв предложение приятеля за чистую монету. Не жалея красок, он принялся расписывать свою, деревенскую, ни с чем не сравнимую, целебную баню, после которой тело обретает состояние невесомости, на душе легко и аппетит зверский.
— А у вас… — Славка махнул рукой. — Давай-ка лучше в кино сходим.
— Мазур!
Никита обернулся. К трамвайной остановке со всех ног летел Коренев.
— Вы куда путь держите? — спросил Леня, растирая щеки.
— В кино.
— Не возражаете, если я к вам присоединюсь?
— Третий не лишний, — милостиво разрешил Славка, вталкивая Леню в подошедший трамвай.
Около кинотеатра Никита заметил телефон-автомат и снова, уж в который раз на этой неделе, вспомнил Татьяну. «Может, позвонить?» — мелькнула мысль. В горячке экзаменов и первых напряженных дней в училище он как-то забыл о ее существовании и, если бы не Алик, наверное бы и не вспомнил.
Черепков тогда заработал наряд вне очереди и, сидя на подоконнике, раздумывал, каким способом ему мыть полы — старый настолько надоел, что при одном упоминании о швабре его мозг начинал выдавать информацию о методах автоматизации этого неблагодарного труда. В кубрик влетел запыхавшийся Никита.
— Князь, пляши!
— Письмо? — переспросил Миша.
— Сейчас вы у меня оба затанцуете. — Алик вытащил из кармана записку и таинственно улыбнулся. — От дамы сердца.
— Какой дамы? — озадаченно пробормотал Никита.