Уходящая натура

Вечером он позвонил Жене и спросил, не наступил ли «другой раз», чтобы он мог её куда-нибудь пригласить.

– Видимо, да, – лапидарно ответила Женя.

Не убоявшись банальности места, он предложил ей встретиться через час «возле Александра Сергеича, а там решим». Она такую скорость отвергла, но согласилась встретиться завтра в том же месте и в то же время.

Он ждал её с букетом роз, мало в них понимая, но еще никогда не выбирая цветы с таким трепетным вниманием. Женя появилась из подземного перехода в длинной облегающей белой юбке, доминирующей на тонкой фигуре. «В чем-то белом без причуд…», – завороженно проассоциировал он, двинувшись навстречу заметившей его девушке.

Принимая цветы, она с удивлением тихо произнесла:

– «Супер стар» – мои любимые – и, вдыхая их аромат, почти про себя, но явно поощрительно прошептала: – Угадал…

Ему сразу стало тепло. Взяв Женю под руку, он повлек её обратно к переходу, чтобы для начала пройтись по сокровенному Тверскому. На этом клочке Москвы, уж такова была здешняя аура, ему когда-то особенно тосковалось о Ней. Идя рядом с Женей под переливами приветливых фонарей вступающего в осень бульвара, он пьянел от мысли, что несбывшееся возможно, и впервые внутренне соответствовал празднику, творимому всем, что вокруг стояло и двигалось.

Вскоре он уже знал, что в детстве Женя увлекалась рисованием, но после музыкальной школы «по инерции» закончила Гнесинку и работает в театре; что разница в их возрасте – десять лет (меньше, чем он думал); и что его мать давно ей «почему-то симпатизирует, впрочем, взаимно». Ей он успел поведать о своем ТОО, придуманном на пару с завлабом, когда их отраслевой НИИ окончательно деградировал; о без сожаления брошенной почти перед выходом на защиту кандидатской; о том, что никогда так себя не уважал, получая деньги за сделанную работу; и, конечно, о том, какой кайф – работать, будучи самому себе хозяином.

Они перешли на Суворовский, добрели до Арбатской площади, и он предложил зайти в «Прагу», загодя посчитав респектабельность знаменитого ресторана соответствующей моменту. Попасть туда оказалось легче, чем он ожидал. В зале, где они расположились, не танцевали, но танец напоминала вся их встреча: он вёл, а Женя послушно шла за ним – по улице, в разговоре, даже в меню заглянула скорее для проформы, озвучив свой выбор как «что-нибудь рыбное». Доверившись на редкость обстоятельному, без тени угодливости официанту, он заказал ужин. Они пили экзотическое французское шардоне и обсуждали то или сё, подспудно помогая друг другу осваиваться вместе…

Но предвкушение подарка судьбы всё же перебивалось подозрением, что за столом сидели рыбак и рыбка, притом что наживку он уже заглотил. Не желая ставить ни Женю, ни себя в неловкое положение, он не решался спросить, соучаствовала ли она в «рыбалке» вместе с матерью, а в параллель с разговором придумывал для неё оправдания. Мать оправдывали благие намерения, но ведь и Женя совсем не обязательно собиралась его поджарить и съесть. Почему бы ей тоже не искать свою половинку и не поступиться в поиске, собственно говоря, предрассудками… «Хороша половинка – незнакомый мужик на десять лет старше, да еще с сыном, о чем она не могла не знать, соглашаясь на сговор с матерью», – моментально среагировал на это предположение внутренний голос…

– О чём ты думаешь? – спросила Женя, будто догадавшись о его опасениях.

– Думаю пригласить тебя в театр послепослезавтра.

– После, так после, – покорно согласилась она, мелькнув улыбкой и возвращаясь в ипостась сидевшей рядом мечты.

Он вдруг вспомнил, как однажды, тоскуя от юношеского одиночества, пронзительно осознал, что в этот самый момент где-то существует его будущая жена, и как засосало под ложечкой: где она сейчас, с кем? Не тосковал же он тогда о маленькой Жене, в которой ни за что не распознал бы свою героиню, даже если бы они и впрямь встретились в тот самый момент. Ничего в их жизнях такая встреча изменить не могла. Но Женя оказалась единственной подвигшей его на это воспоминание, и он зацепился за этот факт, примеряя к нему предзнаменование чуда – всё более желанного вопреки бдительности внутреннего охранника.

Она призналась, что знает о нем уже несколько лет. «Твоя мама иногда делилась со мной твоими семейными несчастьями». – «И тем, что я их не заслуживал – угадал?» – «Отнюдь нет». Женя не стала раскрывать откровений матери, похоже, опасаясь её подвести или неловкости от погружения в тему несложившегося чужого брака. Но он и без того оценил материнскую мудрость – не выгораживать сына перед той, с кем хотелось его соединить, и вновь порадовался их женскому тандему.

– А еще я знаю, что ты защищал Белый дом.

– Рассказать?

Он приготовился поделиться наиболее интересными эпизодами памятного события, но оказалось, что Женя с подругой тоже отстояли у Дома Советов обе ночи. Она вспоминала, как «было здорово, даже под дождем, хотя и немного страшно», восхищалась Ростроповичем, примчавшимся из Парижа в Москву «воевать», а потом благодарившим москвичей за два самых счастливых дня своей жизни. А он воодушевлялся их неожиданной «идейной» совместимостью, невольно вспомнив аполитичность бывшей супруги и «нейтралитет» самых близких друзей – в отличие от него партийцев, правда, опять же с приставкой экс.

– У тебя и подруга музыкант?

– Почему ты так решил?

– У музыкантов какая-то повышенная пассионарность – ты, Растропович, да и много других там было, если помнишь.

Женя хохотнула и посерьезнев спросила:

– О чем ты подумал, когда объявили о ГКЧП?

– Сказал себе, даже в дневнике записал: «Нарыв лопнул».

– Что ты имел в виду?

– Естественный выход из болезненного процесса, не поддающегося лечению.

– С самого начала был уверен, что у них ничего не получится?

– Когда показали их пресс-конференцию. Не получалось представить, что страной можно продолжать управлять по-старому, и что во власти столько дураков, чтобы это допустить. А тебе что сердце подсказывало?

– Делай, что должно… – она прищурилась, избегая высокопарности. – Только не подумай, что у меня это всегда получается.

– Приму к сведению, – он повторил её гримасу. – Ты тоже не подумай, что я этакий прогнозист-оптимист. Даже тогда на площади, в день победы над чепистами – радовался, конечно, но не разделял царящей вокруг эйфории. Особенно когда знакомые персонажи вывалили из здания на балкон, чтобы поприветствовать «спасителей» и вернуться в свои драгоценные кресла.

– Не разделял счастья Растроповича? – Женя грустно улыбнулась.

– Можно и так сказать. Преследовало ощущение, что празднующие победу считают свою миссию выполненной – помогли сменить «плохую» власть на «хорошую», от которой в очередной раз готовы ждать вожделенное блюдечко с голубой каемкой. А я уже догадывался, что так не бывает…

– А что, по-твоему, должны делать простые люди?

– Для начала – отказаться от своей “простоты” и начать понимать, что делается…

– «Объяснил», – Женя усмехнулась, а он пока не решился делиться с ней своей доморощенной и недоведенной до логического конца социальной парадигмой.