Ухожу в монастырь!
Шрифт:
Легкое воздушное платье из полупрозрачной ткани, сквозь которую видны тоненькие полоски кружевного белья, на шее и руках – металлическое кружево колье и браслетов, выполненных в технике скани. Длинные волосы цвета платины убраны в гладкую прическу, в ушах мерцают серебристые, в цвет глаз, клипсы. Или серьги – Кай толком не разглядел. Да и какая разница, какой там механизм прицепа к ушам, его сейчас волновало совсем другое – где Грета? И что задумала Брунгильда?
Соблазнить его? Так для соблазнения полудурка все эти ухищрения ни к чему, перед ним надо просто раздеться, да и все.
Ох, не
А к проблеме. К серьезной такой проблеме, с которой надо было срочно что-то делать.
Потому что он не «слышал» Брунгильду! Совсем. Словно на него снова надели тот шлем.
А значит, все эти «украшения» на самом деле – хитроумная защита, более совершенная, чем браслеты.
Впрочем, вполне возможно, что и не более, просто рассредоточена гораздо эффективнее: акцент сделан на область головы – колье на шее и клипсы в ушах. Ну, и браслет, для усиления действия.
И что с этой красотищей теперь делать?
Ничего другого, кроме грубого насилия – сорвать всю хрень, – Каю в голову не приходило. Может, и топталось где-то неподалеку, но зайти не спешило.
Ладно, будем действовать по обстоятельствам. А там, может, и матушка прибыть изволят.
Парочка из обслуги (на этот раз другая) как раз закончила сервировать стол и торопливо выкатилась из апартаментов вслед за тележкой. Брунгильда, все это время сидевшая со скучающим видом в кресле, поднялась и медленно, грациозно покачивая бедрами, направилась к месту обитания Кая – дивану.
Приблизившись, пару мгновений стояла молча, в упор рассматривая увлеченного происходящим на экране мужа, затем негромко окликнула:
– Кай!
Ноль реакции.
– Кай, пора ужинать. Я пришла. Ты ведь меня ждал, я знаю!
И тонкие пальцы пощекотали в области уха.
На это сексуально озабоченный придурок обязан был отреагировать. Он и отреагировал, подпрыгнув от радости и немедленно пустив слюни:
– Жена пишла! Жена! Челювать-обнимать-трогать! Ура!
Ноутбук был брошен в угол дивана, а не ожидавшая такой прыти женушка подвергнута охальному облапыванию. Причем такому грубому и неуклюжему, что колье на подвергшейся надругательству груди не выдержало натиска и расстегнулось.
Брунгильда попыталась подхватить его, но Кай не позволил. Он ведь возбудившийся кретин, жаждущий немедленного секса, так что готовьтесь, милочка, к грубому изнасилованию.
Возбужденно всхрюкаивая и капая слюной, Кай повалил жену на пол и начал елозить по ней губами, не забывая выкрикивать свой речитатив:
– Челювать-обнимать-трогать!
Вслед за колье последовали и клипсы (это, к счастью, оказались действительно клипсы, так что травмировать нежные мочки ушей не пришлось), и Кай едва не задохнулся от оглушающего, не дающего дышать потока ненависти, хлынувшего от Брунгильды. Защиты на ней почти не осталось, и Кай теперь «слышал» жену. Хорошо слышал, даже слишком хорошо…
В ней больше не было ни капли любви по отношению к мужу. Если раньше женщина действительно любила Кая, пусть по-своему, пусть потребительски, но любила, то теперь она буквально пылала отвращением и ненавистью.
А в глазах… В ледяном серебре глаз отвращение и ненависть тоже были. Но сейчас там вспыхнуло и все больше разгоралось победное торжество.
Странно.
С чего бы это? Лежит на полу, распластанная, как жаба, толком сопротивления оказать не может, ее сейчас грубо попользуют на потеху соглядатаям. Хотя доводить дело до конца Кай не собирался, он предполагал в последний момент отпустить жену, чтобы она смогла убежать. Но Брунгильда-то этого не знала!Однако серебряное торжество разгоралось все ярче и ярче, женщина даже прекратила сопротивление, она больше не дергалась, не царапалась и не кололась своим браслетом, а расслабленно лежала на полу, словно ожидая чего-то…
Стоп! Кололась?! В пылу борьбы Кай не обратил внимания на легкий укол в шею, сосредоточенный на нейтрализации ее зубов и длиннющих ногтей, лишь удивился отвлеченно – комары, что ли?
Но теперь понял – не комары…
В голове зашумело, руки и ноги стали стремительно тяжелеть, а тело – неметь, словно под анестезией.
Но самое страшное – неметь стал и его разум. И ментальная сила. И воля…
Глава 24
Совершенно иррациональное, невозможное, дикое ощущение – ты сделан из ваты. Весь. Тряпичная кукла, туго набитая хлопковым волокном. Ты видишь, слышишь, понимаешь, что тебе говорят, но и только. Сделать ты ничего не можешь…
По собственной воле не можешь. Потому что воля исчезла. Замерзла, как и все остальное.
Впрочем, сознание – или душа? – не замерзло. Оно вмерзло в глыбу льда, но там, под прозрачной толщей, бился и корчился от отчаяния он сам. Кай.
А то, что валялось сейчас на полу, Каем не было. Это был биоробот, четко выполняющий приказы хозяина. Вернее, хозяйки.
Брунгильда, уже не пряча торжествующей ухмылки, столкнула с себя расслабленное тело мужа и прошептала, приблизив лицо вплотную:
– Ну что, тварь, допрыгался? Решил, что ты здесь самый умный, а все остальные – полные кретины?
Затем гибко поднялась, собрала раскиданные по полу побрякушки, снова нацепила их на себя и ласково проворковала, протянув руку все еще лежавшему на полу Каю:
– Ну, вставай же, дурачок! Извини, что пришлось тебя ударить, но иначе ты бы не понял – так себя с женой не ведут. Сначала надо поужинать, затем – принять душ, а уж потом – все остальное. Садись за стол и постарайся вести себя прилично. Помнишь одно из главных правил поведения за столом? Нет? Напомню. Когда я ем, я глух и нем. Это понятно?
– Да, – послушно кивнул Кай.
Вернее, не он, а набитая ватой марионетка, в которую превратилось его тело.
– Вот и молодец. Ну, давай же, поднимайся! Держись за мою руку.
Марионетка вцепилась в ладонь женщины и, кряхтя, с трудом приняла вертикальное положение. В котором и замерла, покачиваясь и тупо таращась в стену.
Брунгильда снова взяла его за руку и подвела к столу:
– Садись и ешь.
Сел и начал есть. Молча. Действуя, словно автоматический конвейер: равномерно зачерпывая ложкой еду и отправляя зачерпнутое в рот. Не глядя, что же он там начерпал.
В результате уже к концу трапезы физиономия марионетки больше напоминала картину художника-авангардиста: понять, где там рот, а где глаз, было невозможно – все было густо заляпано остатками пищи.