Уик-энд Остермана

Вирджиния Тримейн снова взглянула на лист с загадочным текстом.

– «Приятеля-журналиста…» О ком это?

– Вероятно, Таннер снова что-то раскопал, и тот, кто писал эту записку, испугался. Теперь они, очевидно, хотят, чтобы я тоже запаниковал.

– Зачем?

– Не знаю. Может быть, они рассчитывают, что я могу помочь им. И угрожают на случай, если я откажусь. Угрожают всем нам Цюрихом.

– О господи! Они узнали! Кто-то разнюхал.

– Похоже на то.

– Ты думаешь, что Берни мог испугаться и рассказать обо всем?

У Тримейна дернулось веко.

– Он еще не сошел с ума. Сделать это – значит подписать себе приговор. И здесь, и там. Нет, только не это…

– Тогда что?

– Тот, кто написал эту записку, либо мой бывший клиент, либо один из тех, кому я отказал. А может быть, он как раз тот, с кем я сейчас работаю. Возможно, папка с его делом сейчас лежит у меня на столе… Очевидно, Таннер узнал что-то и собирается поднять шум. Они хотят, чтобы я остановил его. Если я этого не сделаю, меня уничтожат. До того, как я смогу что-то предпринять… До того, как Цюрих сможет прийти нам на помощь.

– Они не посмеют тебя тронуть! – в отчаянии воскликнула Джинни.

– Ну-ну, дорогая. Не будем себя обманывать. Для широкой публики я – преуспевающий адвокат, специалист по экономическим вопросам, для правления корпораций – просто толковый маклер. Всем прекрасно известно, что время от времени заключаются крупные незаконные сделки. Незаконные. Или фиктивные.

– У тебя неприятности?

– Да нет… Я всегда могу сказать, что был неправильно информирован. Судьи меня любят.

– Тебя уважают! Ты работаешь больше их всех! Ты самый лучший адвокат на свете!

– Хотелось бы так думать.

– Это так и есть!

Ричард Тримейн задумчиво смотрел в окно на лужайку перед домом.

– Забавно… – Он усмехнулся. – Но ты, пожалуй, права. Я действительно один из лучших в системе, которую презираю… В системе, которую Таннер разнес бы в пух и прах в первой же своей программе, если бы только узнал, какой механизм приводит ее в действие. Вот о чем сказано в этой записке…

– Я думаю, что ты не прав. Наверное, писал кто-то из тех, кто хочет свести с тобой счеты. Тебя просто запугивают.

– И надо признаться, не безуспешно. То, чем я занимаюсь, действительно ставит нас с Таннером по разные стороны баррикад. Во всяком случае, он так считал бы, если… если бы знал всю правду… – Тримейн перевел взгляд на жену и вымученно улыбнулся. – Правду знают в Цюрихе, но это не мешает им относиться ко мне с доверием.

* * *

Вторник, половина десятого утра по калифорнийскому времени

Остерман бесцельно слонялся по съемочному павильону, стараясь не вспоминать о звонке. Однако это ему плохо удавалось.

До утра ни он, ни Лейла больше уже не смогли заснуть и пытались понять, что все это может значить. Когда все возможные варианты были исчерпаны, возникли и другие вопросы. Почему позвонили именно ему? Кому и зачем это могло понадобиться? Может быть, Таннера преследуют за какое-нибудь из сделанных им сенсационных разоблачений? Но если так, тогда какое отношение к этому имеет он, Берни Остерман?

Таннер никогда не говорил с ним о конкретных проблемах своей работы. Разговор, если он заходил, касался каких-то общих положений. У Джона была своя точка зрения на проблемы несправедливости. Их мнения о том, что можно считать честной игрой на рынке, часто расходились, поэтому они предпочитали попросту не обсуждать этих вопросов.

В глазах Берни Таннер всегда был счастливчиком, которому не довелось хлебнуть в жизни горя. Ему не приходилось видеть, как, возвращаясь домой, отец объявляет, что потерял работу. Или как мать до полуночи перешивает обноски, чтобы сыну было в чем утром идти в школу. Таннер мог позволить себе праведный гнев – ведь свое дело он всегда делал достойно. Но многого он был просто не способен понять. Именно поэтому Берни никогда не заговаривал с ним о Цюрихе.

– Эй, Берни! Постой-ка! – Эд Памфрет, толстый суетливый продюсер средних лет, поравнялся с ним и зашагал рядом.

– Привет, Эдди! Как дела?

– Прекрасно! Я звонил тебе в офис, но девушка ответила, что ты вышел.

– Сегодня нет работы.

– Мне все передали. Тебе, наверное, тоже? Рад буду поработать с тобой.

– Да?.. Я ничего не слышал. Над чем мы работаем?

– Ты что? Шутишь? – В глазах Памфрета мелькнула обида: ему всегда казалось, что им пренебрегают как неудачником.

– Какие шутки? Я все заканчиваю здесь на этой неделе. Что еще за работа? О чем ты говоришь? Кто тебе передал?

– Ну, этот новенький… из секретариата позвонил мне сегодня утром. Я забираю половину сериала о перехватчиках. Он сказал, что ты делаешь четыре серии. Идея мне понравилась.

– Какая идея?

– Ну, план сценария… Три человека проворачивают выгодное дельце в Швейцарии. Сюжет прямо-таки захватывающий…

Остерман резко остановился и сверху вниз посмотрел на Памфрета.

– Кто подослал тебя?

– Как подослал?

– Нет никаких четырех серий. И никаких сценариев. Никаких сделок. Говори прямо, что тебе надо?

Глаза Памфрета забегали.

– О чем ты? Стал бы я шутить с такими китами, как вы с Лейлой. Я обрадовался до смерти… правда… А потом этот тип велел позвонить тебе и попросить сценарий.

– С кем ты говорил?

– С этим, как его… Ну, с новым редактором, которого привезли из Нью-Йорка…

– Как его зовут?

– Он назвал свое имя… Подожди… Таннер! Да, точно. Таннер. Джим Таннер, Джон Таннер!

– Джон Таннер здесь не работает! Отвечай, кто подослал тебя ко мне? – Берни схватил Памфрета за плечи. – Отвечай, сукин сын!

– Отпусти меня, ты что, спятил!

Остерман понял свою ошибку. Памфрет был просто посыльным. Он разжал пальцы.

– Прости, Эдди! Извини… Сам не знаю, что это на меня нашло.

– Ладно, ладно… Ты просто переутомился и все. Слишком много работаешь…

– Ты сказал, что этот парень – Таннер – звонил тебе сегодня утром?

– Около двух часов назад. Сказать по правде, я не знаю, кто он такой…

– Слушай. Это просто-напросто чья-то шутка. Дурацкая шутка, понимаешь? Никакого сериала я не делаю, поверь мне… Забудем об этом, ладно?