Украденная любовь

Ее пренебрежительные слова произвели желаемый эффект. От его игривого настроения не осталось ни следа. К несчастью, слова Элизы задели злобную, мстительную сторону натуры Киприана. Он почти ласково погладил ее по щеке и стал аккуратно расправлять на шелковом покрывале спутанную прядь ее волос, но в его ледяном молчании таилась ощутимая угроза.

— За фасадом изысканных манер и вежливых речей у тебя и тебе подобных скрывается такая жестокость, какая неведома простым людям, — произнес он наконец. — Вероятно, тебе так же, как твоему, дяде, не помешает урок смирения.

Не изменившись в лице, он коснулся кончиком пальца ее шеи и стал медленно спускаться вниз. Вот он достиг края выреза и, двигаясь по тонкой ткани рубашки, спустился в ложбинку между грудями, а затем двинулся далее. Когда Элиза почувствовала, как тяжелая ладонь легла ей на живот, у нее перехватило от ужаса дыхание, а сердце заколотилось с такой силой, словно готово было выскочить из груди. Только теперь она поняла, какую совершила ошибку. Любое заигрывание с его стороны представляло для нее куда меньшую опасность, нежели этот холодный гнев — тщательно сдерживаемый и оттого вдвойне страшный.

— У женщины в этом мире выбор невелик, — задумчиво сказал Киприан. — У обесчещенной женщины, — уточнил он.

— Вы… вы собираетесь обесчестить меня? — Охваченная ужасом, Элиза смогла выдавить из себя лишь хриплый шепот. Ответом ей была холодная, больше похожая на гримасу улыбка, превратившая красивое лицо Киприана в суровую маску.

— Я все спрашиваю себя, — все так же задумчиво продолжал он, — сможешь ли ты это пережить? Не отречется ли от тебя семья? Захочет ли твой замечательный Майкл жениться на тебе?

Элиза и сама боялась найти ответ на этот вопрос. По-видимому, ее чувства ясно отразились у нее на лице, потому что Киприан вдруг сел, и усмешка, полная горького торжества, изогнула его губы.

— Довольно об этом. — Он легко поднялся и провел пальцами по своим коротко остриженным волосам. — Я голоден.

С этими словами он протянул ей руку. Элиза попыталась уклониться и встать без посторонней помощи, но он все-таки ухватил ее кисть, поднял на ноги и подтолкнул к столу.

— Подавай мне обед, — приказал он. — Отныне это часть твоих обязанностей. Еще ты будешь убираться в моей каюте и следить за моей одеждой. Будешь делать всю домашнюю работу, для которой раньше у тебя была целая армия слуг.

Элиза собралась было протестовать, но надменно-предостерегающе вскинутая черная бровь остановила ее.

— Твое хорошее поведение — залог хорошего обращения с твоим кузеном, Элиза, — процедил Киприан. — Вот мы и увидим, как ты заботишься о благе своего подопечного.

9

— Как долго тебя не было, — жалобно сказал Обри, когда Элиза наконец вернулась в свою каюту. Дверь между их комнатами была открыта, и мальчик ждал ее, сидя в своей узкой койке.

— Прости, милый. Конечно, я предпочла бы побыть здесь с тобой, но… так получилось, — сбивчиво оправдывалась Элиза, садясь рядом с ним на краешек кровати. — Тебя накормили?

— Да, но кок сказал, что я должен отработать свой харч. Он дал мне работу на камбузе — знаешь, так называется кухня на корабле. Я чистил лук и картошку. Лук ужасно ел глаза, но я так и не заплакал! — с гордостью поведал Обри.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Элиза, с тревогой вглядываясь в лицо мальчика. Она придирчиво осмотрела нечесаные темные кудри, грязную рожицу, измятую ночную рубашку — все остальное скрывалось под простыней. — Я слышала, ты занозил палец?

— Ах да, но я сам вытащил занозу — кок дал мне свой ножик.

— Держу пари, он был грязный, — поморщилась Элиза.

— Я его сначала вытер рукавом.

— Просто замечательно! — язвительно воскликнула девушка.

Обри недоуменно взглянул на нее:

— Что это с тобой?

— Что со мной? — Элиза вскочила на ноги и принялась мерить шагами крошечную каюту, яростно размахивая руками. — Да ничего! Сплошные пустяки! Меня похитили, только и всего! И тебя, кстати, тоже, если ты еще этого не заметил. Мы болтаемся посреди Атлантического океана на этом дурацком корабле вместе с бандой… бессердечных пиратов!

Обри побледнел и замер, со страхом глядя на Элизу. И она тотчас пожалела о своей вспышке. Несчастный малыш! С какой стати ему приходится терпеть все это?! Какое же все-таки чудовище этот Киприан Дэйр!

В порыве жалости и раскаяния она кинулась к своему маленькому кузену и крепко обняла его.

— Не бойся, сердечко мое! Все будет хорошо, вот увидишь.

Мальчик прижался к ней и спрятал лицо у нее на плече.

— Ты думаешь, папа нас выручит? — глухо спросил он.

— Конечно.

— Но как он нас найдет?

— Я уверена, что Киприан… то есть капитан, — поправилась она, — пошлет ему весточку.

— И долго мы будем здесь сидеть?

Долго ли? Об этом Элиза боялась и думать, но ведь нельзя же сказать так ребенку. Ее долг — защищать Обри и поддерживать в нем бодрость духа, так что ей оставался единственный выход — солгать.

— Конечно, недолго, дорогой. Совсем недолго. Обри вздохнул и высвободился из ее объятий.

— Еда здесь хуже, чем дома, — пожаловался он. — Слишком соленая.

— Правда? — отозвалась Элиза. — Я не заметила.

Обед с несносным капитаном «Хамелеона», по ее мнению, заслуживал самых разных определений: он был удручающим, возмутительным, ужасающим — но был ли он соленым? Этого, сказать по чести, она никак не могла припомнить.

— Это потому, что всю еду здесь держат в бочонках с солью, — просвещал ее Обри. — У них есть свинина и говядина, и все засыпано солью, чтобы не портилось. Оливер мне показал.

— В самом деле?

— Да-да, — подтвердил мальчик, не обращая внимания на сарказм в голосе Элизы. — Когда нес меня на камбуз. — Тут он нахмурился. — Хорошо бы найти мне пару башмаков, а то все пялятся на мою ногу. — С этими словами он принялся двигать туда-сюда обеими ногами под простыней.

— Если кто-то из них скажет тебе что-нибудь обидное, Обри, ты сразу скажи мне. Я им задам.

— Да все в порядке, Элиза. Оливер обо мне заботится. Он заставил их показать мне свои шрамы. А знаешь, у самого Оливера на животе два шрама, один совсем рядом с другим, хотя получил он их в двух разных схватках. — Мальчик пронзил воздух воображаемым кинжалом, затем изобразил предсмертный хрип и скорчился, как будто в агонии. — Оливер отличный парень, правда? — спросил он, выпрямляясь.

Элиза изумленно взглянула на него: