Украденный Христос

– В лаборатории все просто сверкает, большое спасибо. И в сотый раз говорю, не надо называть меня сэром. Кстати, почему тебя загнали на кухню?

Ответила Франческа:

– Я снова попросила ее присматривать за всем домом, Фликс. Мы уже договорились.

– Неужели? – отозвался Феликс.

Вот чем плоха жизнь в компании женщин: они то и дело наводят свои порядки. Однако должен же быть выход из этого тупика!

– Раз так, Мэгги, предоставь лабораторию мне. Мы ведь не собираемся заморить тебя работой. В конце концов, тебе еще надо учиться.

Мэгги как будто удивилась, но кивнула.

«Ничего, завтра сменю замок,– думал Феликс,– а на неделе присмотрюсь к ней, станет она проявлять любопытство или нет». Ему нравилась Мэгги, да и сестре, судя по всему, тоже. Если только представится возможность не увольнять ее, он оставит все как есть.

– Фликс, – сказала Франческа, – что-то мне это напоминает, а тебе?

Он огляделся и кивнул. Вся семья в сборе на кухне. Так часто бывало при жизни родителей – отец читал или работал с историями болезней пациентов, Франческа подстригала цветы прямо на кухонном столе или играла на пианино в соседней комнате, а мать тем временем стряпала что-нибудь невероятно вкусное.

Кроме них, здесь почти никто не бывал. Никто не звонил, за исключением отцовских пациентов. Стремясь сохранить семейное прошлое в тайне, родители жили замкнуто, всегда особняком. Феликс и Франческа переняли их тягу к уединению. Как Аделине и Мэгги удалось попасть в тесный круг, оставалось загадкой.

Феликс опустил вилку.

– Да, похоже на старые времена. Ну, девушки, кто-нибудь скажет мне, что здесь происходит?

Франческа приподняла книгу со своего столика, и Феликс вздрогнул, увидев заглавие: «Cucina Ebraica». Только вчера они узнали, что их родители были евреями, а Франческа уже вошла в роль.

– Зашла вчера в книжный, смотрю – стоит,– сказала она.– «Итальяно-иудейская кухня». Наверное, у папы с мамой в молодости была такая же.

Феликс повернулся к Аделине.

– Ты уже знаешь?

Она подошла и с улыбкой чмокнула его в щеку.

– Я случайно увидела письма, и Франческа мне все рассказала. Похоже, я полюбила еврея-христианина.

К этому Феликс оказался не готов. Отца он понял и почти простил, однако новое отношение той, кого он прочил себе в жены, его смутило. Он вскочил из-за стола.

– Сейчас я не хочу это обсуждать. Поговорим через пару дней. Обещаю.

Франческа сняла фартук и по-сестрински взглянула на него, словно ей было виднее.

– Пойдем, Фликс, прогуляемся в парке.

Он всегда уступал этой ее просьбе и одновременно вызову на срочный разговор. Стук ножа подозрительным образом прекратился. Теперь ему стало ясно: прогулка была запланирована. Наверное, Сэм доложил им, что он уже здесь. Придется учиться самому контролировать ситуацию, пока та не подчинила его себе. Сомнения побоку. Порой обман просто необходим, и сейчас – как раз такой случай.

– Прости, если был резок,– сказал Феликс в лифте, застегивая пальто на пуговицы.– Кстати, на обратном пути я встретил одного знакомого – он проездом в Нью-Йорке, задержится здесь на денек-другой. Я подумал поселить его у нас в Клиффс-Лэндинге, но мой ключ куда-то запропастился. Не одолжишь свой на время?

Феликс даже удивился тому, как легко ему далась эта ложь. Даже если Мэгги не будет совать нос в лабораторию, дома полного уединения не добиться, а оно ему скоро понадобится. Лэндинг был бы отличным выходом из положения, однако сестру все равно придется держать в неведении до подтверждения беременности. Франческа не остановится ни перед чем, вплоть до поджога лаборатории, но узнай она, что опоздала, ее можно будет не бояться. А после родов он поведает о клоне и всему миру.

– Одолжу. А что за знакомый? – спросила Франческа, шаря по сумочке в поиске ключей.

– Один ученый из группы исследователей плащаницы, ты его не знаешь.

Она сняла ключ с кольца и протянула брату.

– Вот. Дай знать, когда можно будет поехать туда снова.

– Спасибо, обязательно.

Когда они вышли в фойе, Франческа обронила:

– Да, с тобой о чем-то хотел поговорить Сэм.

Однако беседа не удалась – швейцар уже сменился. Вместо того чтобы повести брата в Центральный парк,

Франческа взяла его под руку и направилась вниз по Пятой авеню.

– Куда мы идем? – спросил он.

– Увидишь.

Феликс вглядывался в лица встречных женщин, пытаясь определить, кто из них мог бы подойти в матери еще не рожденному Христу. Его акушерская практика длилась недолго; удастся ли ему сделать правильный выбор? По другую сторону улицы, в парке, он увидел двух наездниц за разговором – лошади стояли голова к голове. Старшая женщина слушала младшую, не столько вникая в смысл сказанного, сколько сопереживая. Мать и дочь? Феликс почти чувствовал их любовь.

В этот миг Франческа вдруг остановилась и заглянула ему в глаза.

– Фликс, вещи из тетиной шкатулки принадлежат не только тебе. Мы должны поговорить: как-никак, это касается нас обоих. Я уже вижу, как ты меняешься, и мне, если честно, становится боязно.

Он прищурился.

– Чтобы ты чего-то испугалась? Не верю.

Она молча провела пальцами по ремешку сумочки, а Феликс невольно залюбовался ровной чередой палисадов вдоль широкого тротуара в обрамлении низких кованых оград. Как бы он хотел, чтобы его жизнь была столь же размеренной!

– И все же я боюсь,– повторила Франческа.

– Неужели? – Как когда-то в детстве, Феликс обхватил сестру сзади за плечи и стал пятиться, увлекая ее за собой.

– Ну все! Хватит! Хватит! – Она улыбнулась ему. – Я хочу тебе кое-что показать. Тут недалеко, на Девяносто второй.

– И что же?

– Сам увидишь. Только обещай не сбегать.

– Обещаю,– ответил он, силясь вспомнить, что такого находилось на Девяносто второй улице.

По дороге Феликс попытался восстановить в памяти лицо матери, однако перед глазами вставали черты Франчески, опекавшей его с тех пор, как погибли родители. Он спросил себя, не сделать ли ее своей Марией, но тотчас понял, что не представляет, как будет осматривать или, того хуже, оплодотворять ее, пусть даже искусственно.

Потом Феликс увидел, что же находится на Девяносто второй улице: Еврейский музей. Франческа знала, что он обожает музеи, и, по-видимому, решила таким образом разрядить обстановку.