Укротить ловеласа
Шрифт:
Подкрасилась, надела легкое коктейльное платье из крепдешина, которое выгуливала всего пару раз на важные мероприятия, застегнула на запястье колье с серебряными черепашками, — подарок Платона на прошлый ее день рождения, — и вызвала такси.
Она намеренно не стала предупреждать Платона о своем приезде, ей показалось, что сюрприз будет гораздо романтичнее. Поколебавшись немного, заскочила в ближайший магазин за шампанским. И пусть ее отношения с этим напитком не заладились еще в Вене, может, все дело в том, что тогда она не стала делиться с Платоном? На закуску Надя выбрала свежий ананас. Шоколада ей, конечно, хотелось
В который раз она поднялась к знакомой двери, однако впервые эта дверь отделяла ее от чего-то пронзительно прекрасного. Надя чувствовала себя путешественником во времени, готового совершить шаг в будущее. Будет ли оно светлым или закончится, едва начавшись, Надя не знала. Но Юля была права: не рискнуть сейчас значит жалеть потом об этом всю жизнь.
На мгновение перед Надей возникли призраки прошлого, окутали удушливым туманом. Будто наяву она услышала девичьи стоны, учуяла запахи бурной ночи и увидела обнаженные тела на смятых простынях. Неужели однажды ей придется снова столкнуться с этой картиной? Неужели когда она снова станет выпроваживать левую девицу с телячьими глазами из постели Платона, слова «я — его жена» будут не ложью, а горькой правдой?
Надя решительно тряхнула головой, прогоняя пугающие образы. Сейчас — или никогда. Пусть судьба пошлет ей знак. Если Платон обжимается с кем-то на своем королевском матрасе, если где-то в подушках найдется очередная сережка Ларионовой, — что ж, так тому и быть. Тогда Надя уйдет и больше не вернется уже никогда. Она даст шанс Платону и их любви, но лишь до первого промаха. Ведь раньше она считала его беспомощным мамсиком, а он показал, что способен измениться. Быть может, и с похождениями сумеет завязать?
Она хотела уже достать свой ключ, чтобы сделать Платону сюрприз, — или чтобы застукать врасплох, в зависимости от обстоятельств, но вспомнила, что вернула его. Потянулась к кнопке звонка — и застыла. Из-за двери послышался густой и звучный голос виолончели.
«Гроза». Платон играл «Грозу». Не просто играл: разучивал. Запнулся на сложном пассаже, остановился, повторил медленнее. Еще раз. Сыграл пассаж отдельно, потом начал с первого такта. Тщательно и методично разбирал пьесу, будто впервые, пробовал новые штрихи, пару раз до Нади даже долетали ругательства. Она не помнила, когда он занимался с таким усердием, и не понимала, почему вдруг решил вернуться к Вивальди.
Послушав немного, Надя улучила момент тишины и, наконец, позвонила в дверь.
— Ты?.. — он растерянно замер на пороге и нервно пригладил взъерошенную шевелюру. — Но я не ждал…
— Можно? — она протянула пакет с шампанским и ананасом.
— У нас праздник? — Платон отступил в коридор, пропуская ее внутрь.
Надя вошла, разулась и заперла за собой дверь. Казалось бы: возьми и скажи, что тоже любишь его, повисни на шее, поцелуй, как давно мечтала. Что может быть проще? Но неловкость сковала ее по рукам и ногам невидимыми тугими путами, а голосовые связки слиплись, не пропуская ни единого звука.
— Все в порядке? — Платон озабоченно заглянул ей в глаза.
— Ты… — выдавила она и кашлянула, заставляя себя собраться. — Ты играешь Вивальди?
Дура! Еще бы про погоду сказала!
— Мне звонил Игорь, — Платон опустил пакет на пол. — Сказал, ты хочешь,
чтобы мы играли дуэтом.— Но… Я не просила его…
— Он просто хотел обсудить условия. Чтобы мы при тебе не выясняли отношения… Я подумал, ты боишься звонить мне… Ну, после всего. И не стал сам давить. Так что если ты принесла шампанское, чтобы меня умаслить, то это ни к чему. Я и так согласен и сделаю все, что ты скажешь. А пить мне сейчас не стоит, надо заниматься, — он окинул ее задумчивым взглядом. — У тебя, наверное, планы на вечер, так что можешь не тратить на меня время…
— Вообще-то, — и Надя поправила подол, — планы у меня на тебя. И шампанское я принесла по другому поводу.
— Вот как? И по какому? — Платон, казалось, совершенно не собирается облегчить ей задачу. Нет бы первым полез целоваться, тогда бы признаться было куда проще…
— Я… — начала она, но все заготовленные слова вылетели из головы, и вместо них с языка посыпался всякий бред. — Я знаю, у тебя было много девушек. Ты любишь развлекаться, в этом ничего такого, я не осуждаю. У нас тогда ничего не было, так что ты имел полное право. Ты, вроде как, взрослый мужчина, всякие там потребности…
— Вроде как?! — Платон озадаченно сдвинул брови. — Слушай, Надь, хочешь мне отказать, просто скажи «нет».
— Нет, — выпалила она, и тут же осеклась, увидев, как вытянулось его лицо. — Не в том смысле «нет», что я тебе хочу сказать «нет», а в смысле, что я не хочу отказать…
— Ты что, пила? — он с подозрением принюхался.
— Господи, ну почему все так сложно?! — простонала она, схватившись за виски. — Короче, я готова забыть все, что у тебя было с другими. Ясно? И с Ларионовой, и остальными…
— С Ларионовой? У меня с Олей ничего не было, она даже не в моем вкусе.
— Давай без этого, а? — не выдержала Надя. — Я все могу понять, только не надо начинать со лжи…
— Да клянусь тебе! Хочешь, спроси у нее. Я пришел домой после фотосессии и нашел ее сережку в чехле, наверное, выпала… Понятия не имею, откуда она взялась. Я позвонил Оле, она обрадовалась, потому что эти серьги стоят бешеных денег. «Картье», кажется. Я собирался ей занести, потом ты пришла…
— Я люблю тебя! — крикнула Надя, прервав бесконечный поток оправданий.
Сама не знала, почему сделала это именно теперь, но терпежу больше не хватило ждать. То ли внутри все оборвалось от облегчения, что с Ларионовой Платон не спал, ведь это значило, что у него никого не было с самой Вены, то ли подействовала дурманящая близость Платона.
Он замолчал, заморгал как-то странно, потом раскрыл рот, будто собирался что-то сказать, но вместо этого громко чихнул в ладони.
— Будь здоров, — машинально пробормотала Надя.
— И правда любишь… — Платон сосредоточенно осмотрел свои руки, словно там, в следах его чиха, скрывалась расшифровка детектора лжи.
— Ты поверил только потому, что чихнул?
— Да нет, просто… — смутился он. — Погоди, я сейчас.
Он метнулся в ванную, захлопнул дверь, оставив Надю наедине с самой собой и полнейшим недоумением. С минуту до нее доносился шум воды, загадочное хлюпанье и бульканье, потом все стихло. Не такой реакции ждала Надя на свое признание, впрочем, Платон Барабаш всегда умел ее удивлять.
Вскоре он появился в коридоре снова, лицо его влажно блестело, футболку покрывали брызги воды, и Надя ощутила едва уловимый запах мяты.