Укротитель времени

Вот если бы клетка была сделана из чего-нибудь мягкого, ну, типа тянучки… или если бы он заранее подумал о том, чтобы запастись маленьким ружьем… или если бы кто-нибудь, ну хоть кто, ворвался бы сейчас и открыл клетку… Все бесполезно. Он зажат здесь и бессилен что-либо предпринять в таком положении. Правда, когда он тонул, ему удалось в последний момент вернуться в Артезию. Да, но ведь тонул-то он, можно сказать, в полном комфорте. Последняя минута еще не наступила. Если ему удастся выбраться из этой переделки, то надо будет непременно поставить ряд контрольных экспериментов, чтобы определить природу и диапазон действия своих возможностей. Но на этот раз, похоже, выбраться не удастся. Он тут и погибнет, а Адоранна так никогда и не узнает, что он пытался ее спасти.

— …и сейчас, пока еще не поздно, — продолжал монотонно вещать голос,

— отпусти его, гнусный отцеубийца, не лезь навстречу несчастьям, о которых даже понятия не имеешь.

— Не совсем, — Лод говорил уже совсем неразборчиво. — Я думаю, этот упрямый коротышка подкупил тебя. Иначе с чего это ты так рьяно заботишься о нем? Но я — Лод, король и господин, я не боюсь ни людей, ни черта, ни дурного глаза.

— Глупец! Отпусти его! Я вижу смерть и реки крови, вижу, как рушатся все твои грязные планы. Я вижу тень Великой Секиры — она уже нависла над твоей головой!

— Великая Секира висит среди моих трофеев, — дико захохотал Лод. — Не родился еще тот герой, который осмелится поднять ее против меня.

Он прикончил очередной галлон пива и дрожащими руками снова наполнил кружку.

— Ну, что скажешь, заморыш? — обратился он к О'Лири. — Может, хватит с тебя? Как тебе мои иголочки — развязали язычок?

— Я чувствую себя превосходно, — проговорил Лафайет не совсем отчетливо. — Мне тут нравится. Тихо, спокойно.

— Отпусти его! — злобно шипел голос. — Отпусти его, кретинское отродье!

Лод, с упрямством пьяного человека, тряхнул головой:

— Понимаешь, букашка, даже величие должно нести бремя. Денно и нощно, когда я бодрствую или сплю, все время у меня в ушах звенит этот мерзкий голос! Кого другого, послабее, это давно бы свело с ума, не так ли? — Он осоловело уставился на О'Лири.

— Я… ничего… не слышу, — заговорил Лафайет с большим усилием. — Да я думаю, ты… и так уже свихнулся…

Лод опять засмеялся, икая.

— Это не призрачный голос, — рыкнул он. — Этот голос рожден в недрах такого же горла, как у всех.

— Это… это первый признак, — задыхаясь, выдавил из себя О'Лири. — Слышатся голоса…

Великан криво усмехнулся.

— И тебе, букашка, наверное, приятно слышать все эти дерзости, несмотря на наказание. Ты думаешь, что приобрел союзника? — Смешок Лода не предвещал ничего хорошего. — От этого союзничка тебе будет невелика помощь. Но я нарушил правила хорошего тона! Я не представил нашего собеседника! Сейчас ты увидишь зрелище что надо! Уж поверь мне! Я исправлю свой промах.

Лод потянулся к горлу и начал распутывать шарф. Наконец он сорвал его.

Прямо у основания его бычьей шеи росла вторая голова — с худым, морщинистым лицом, впалыми щеками и глазами, как, горящие уголья. Голова была — копия первой.

— Прошу любить и жаловать, мой брат! — произнес Лод заплетающимся языком.

После этих слов он откинулся в своем кресле, рот открылся, глаза сомкнулись.

11

Некоторое время стояла полная тишина, изредка нарушаемая посапыванием великана, потом Лод сильно захрапел, зашевелился, выкинул руку и столкнул кружку с пивом. Темная жидкость выплеснулась на пол, а остатки побежали ручейком по столу и затем методично, капля за каплей, стали стекать вниз. О'Лири открыл глаза, когда услышал, что зашевелилась вторая голова Лода. Голова смотрела прямо на Лафайета и что-то говорила, еле разжимая губы. О'Лири прислушался.

— Большой… зверь… спит, — отрывисто прошептала она. — Это крепкое пиво не прошло бесследно и для меня, но я постараюсь перебороть хмель.

О'Лири не отрываясь наблюдал за происходящим. Было слышно, как капало на пол пролитое пиво. Лод пошмыгал носом и зафыркал во сне.

— Слушай, ты, малыш, — прошипела голова. — Если я помогу тебе сейчас, обещаешь выполнить мою просьбу? Ответь мне!

Лафайет силился что-то сказать, но язык не слушался. Эти попытки стоили ему невероятных усилий. Переводя дух, О'Лири немного обмяк, и в ту же секунду тысячи игл впились в его тело. Он знал, что адская боль будет невыносимо терзать его. Пусть хоть такой дорогой ценой, но он получит благословенное мгновение облегчения…

— Не умирай, глупец! — свирепо зашипела голова. — Я освобожу тебя, но вначале дай мне слово, что выполнишь то, о чем я тебя попрошу!

— Что… о чем ты? — Лафайет старался вникнуть в то, что ему говорили. Он понимал, что это чрезвычайно важно, но где-то совсем рядом его манила гигантская яма мягкой черноты, и если он не остановится сейчас, то тут же начнет все глубже и глубже погружаться в ее пучину…

— Слушай меня! Поклянись свободой, что сослужишь мне службу.

Голос с трудом пробивался сквозь туман, заполняющий сознание О'Лири. В груди что-то нестерпимо ныло. Боже мой, какая боль! Стоило ему только чуть-чуть расслабиться, как тут же опять в истерзанное тело впивались адские шипы. Что-то острое уже буравило его щеку, кололо в челюсть.

Он судорожно хватил ртом воздух и снова сжался, чтобы шипы чуть отпустили его. Горящие глаза на морщинистом лице неотступно сверлили Лафайета.

— …Ну давай, глупец! Лови шанс, который фортуна бросает тебе на дороге! Дай мне слово, и я освобожу тебя!

— Что… что ты хочешь, что я должен сделать? — с трудом выдавил О'Лири.

— Видишь секиру, вон там, на стене? Когда-то, много-много лет назад, бытовало предание, что острое лезвие этой секиры поставит последнюю точку в судьбе изменника! Возьми ее, размахнись посильней и отсеки его голову!

— Его… голову?

— Убийца короля, своего отца, поклялся, что то же самое сделает и со мной, — продолжала голова сиплым голосом. — Он заявил, что, когда принцесса Адоранна станет его невестой, на брачном празднике свидетелей не будет! Он соберет самых лучших хирургов страны, и их ножи обезглавят меня. Лод меня ненавидит и в то же время боится. Меня, который был с ним во всех переделках, готовый в любую минуту дать дельный совет. А теперь он говорит, что я опозорю его перед трепетной прелестницей. О, мерзкое создание! Он с удовольствием избавится от меня. Он считает, что это не сложнее, чем удалить бородавку. Взял и срезал.

— Как же ты сможешь освободить меня?

— Когда он спит в пьяном забытье, вот так, как сейчас, я могу немного управлять телом, нашим общим телом, которое скоро будет только моим. Ну, отвечай, малыш, ты согласен?

— Я… я попробую.

— Отлично!

Сверкающие глаза прищурились. О'Лири заметил, что из-под пряди волос, спадающей на темный морщинистый лоб, проступили капельки пота.

Волосатая рука зашевелилась и стала неуклюже шарить в складках одежды.

Послышалось звяканье металла, и в руке появилась увесистая связка ключей. Лод продолжал храпеть, высунув язык из раскрытого рта.