Укус ангела

Ближе к вечеру встретили табун синих цесарок и Некитаев с Прохором, потянув из седельных кобур карабины, отстрелили головы паре самых упитанных. По такому случаю устроили привал — как-никак почти курятина. Спешились под низкорослыми акациями с колючими плоскими кронами, возле которых, точно гнилой клык земли, торчал трёхсаженный термитник. Два проводника, отказавшись от предложенной цесарки, которой предпочли сушёную саранчу, занялись верблюдами, — эти худощавые, калёные, как кофейные зёрна, люди до спеси гордились принадлежностью к роду не то гадабурси, не то хавийя, что было разом забавно, трогательно и жутко — русские господа никак не могли постичь пафос их гордыни, коренящейся в дремучих доисламских глубях, куда глубже той поры, когда Абу Хасан Али ибн ал-Хусейн ал-Масуди впервые описал в своих трудах Барбарию, а придворный картограф Роджера II, короля Обеих Сицилий, Абу Абдаллах Мухаммед ибн Мухаммед аш-Шериф ал-Идриси выгравировал её имя на своей знаменитой серебряной карте. Кажется, в те времена, когда звёзды ещё не вышли на небо из морских раковин, а верблюды носили на голове кручёные рога, какие носят антилопы куду, люди племени, из которого вели свой род проводники, были чёрными пятнами на шкуре быстроногого пардуса, в то время как остальные люди — всего лишь газельим помётом…

— Мы занимаемся ерундой, — сказал Иван, насаживая на прут кусок курятины. Пламя в очаге, сложенном из обломков известняка, поутихло и теперь цесарку, не пересушивая мяса, можно было отлично испечь на углях. — Надо быстро разыграть три карты. А что это за карты — и к графине не ходи: Бербера, Могадишо, Кисимайо. Кто держит эти порты, тот держит страну. Англичане смогут подойти только сухим путём — через Кению. Но если мы не будем волынить, то обуем их на обе ноги.

— Расскажи это нашему советнику, что сидит во дворце у негус-негеста и рыгает над персиками, — отозвался Барбович.

— Я свяжусь с ним из Гондолибы. Сейчас на всё дело хватит трёх-четырёх абиссинских бригад и батальона наших штурмовиков, но если британец учует неладное, подтянет флот и оповестит барбарцев — негусу придётся выставлять всю свою императорскую рать.

— Это точно, — согласился Барбович. — Только советник наш трусоват и поперёк штабных прожектов не попрёт. Так что мыкаться нам во славу русской науки до самого ихнего Кисимайо и тянуть кота за семенники… — Ловким ударом он проткнул остриём ножа сунувшуюся было из-под камня здоровенную сороконожку и стряхнул её под ноги Прохору. — На-ка, сержант, схорони в гербарий.

Прохор брезгливо наколол на свою финку извивающуюся, гнойного цвета тварь.

— Давай, брат, давай, — подбодрил изверг. — Хозяйство вести — не мудями трясти.

— Вот аспид! — аттестовал Прохор не то сколопендру, не то Барбовича и с надеждой обратился к Некитаеву: — Ваше благородие, воевать-то будем?

— «Носорогу некуда вонзить в него свой рог, тигру негде наложить на него свои когти, а солдатам некуда поразить его мечом. В чём причина? Это происходит оттого, что для него не существует смерти», — на память процитировал Барбович кого-то из китайцев. — Ваня, тебе не кажется, что это про сержанта?

— Под лежачий камень вода не течёт, — оправдался за нетерпение Прохор.

— Вот и хорошо, — сказал Барбович, — пусть тебе будет сухо.

Пока ставили палатку, звезданула ночь. Перед сном Иван прошёлся окрест и застал у верблюдов только одного из проводников. Не было и одного дромадера. Оставшийся туземец, ведущий своё родословие от пятна со шкуры пардуса, с помощью немыслимых телодвижений, на какие способны только африканцы, разъяснил, что сотоварищ его отправился на промысел дичи, — будучи поверхностно знаком с местной фауной (в основном по животным вкраплениям в «гербарии» Прохора) Иван не понял — какой именно. Выглядело это по меньшей мере странно: во-первых, харчи прижимистым проводникам оплачивало Географическое общество, а во-вторых, хотя луна на небе выкатилась что надо, представить себе успешную ночную охоту в здешних колючих кустах Некитаев был не в силах.

Тем не менее утром у проводников действительно объявилась туша геренука, по какому поводу они заявили (в отличие от компатриота, ночной добытчик знал двадцать восемь слов по-английски), что маршрут следует немного сместить к западу, так как там в трёх часах пути есть деревня, где они могут продать мясо.

— Крохоборы, мать вашу! — в сердцах плюнул Барбович.

Однако деваться было некуда.

Часа через три и в самом деле появились слепни, что несомненно говорило о близости воды. Судя по карте, колодец, где скотоводы поили свои стада, отары и гурты, напротив, должен был находиться на востоке, в Эйке, но слепни этого не знали и, накружив отвлекающих петель, иезуитски жгли прямо сквозь пропотевшие гимнастёрки. Вскоре у подошвы холма, почти вровень с плоскими купами акаций, показались крыши сборных домишек примерно колониального образца, одна из которых ко всему была оснащена спутниковой антенной. На туземную деревню, где домами обычно служили каркасы из жердей, покрытые сухой травой и верблюжьими шкурами, это совсем не походило. Почувствовав неладное, Иван обернулся к Барбовичу и тот, не говоря ни слова, понимающе кивнул. Затем замыкающему Прохору жестом было велено исчезнуть: в разъяснениях штурмовик не нуждался — он подхватил карабин, бесшумно, как сыч, спорхнул с седла, и через миг только прах курился на том месте, где сапоги его коснулись земли. Проводники не оглянулись и, надо думать, ничего не заметили.

Посёлок состоял из трёх щитовых бунгало с верандами из мангрового — не по зубам термитам — дерева, артезианского колодца, питающего изрядных размеров пруд, и нескладной хозяйственной сараюшки. Под выцветшим брезентовым навесом стояли два джипа; рядом туземец ловко освежёвывал вздёрнутую на акации тушу геренука. Ночная отлучка проводника, геренук, которого едва ли можно подстрелить ночью, смена маршрута… В голове Некитаева мгновенно сложились части мозаики.

— Время разбрасывать камни, гранаты и бомбы, — вполголоса отметил он.

— Где наша не пропадала! — бодро откликнулся Барбович.

При виде гостей трое белых неспешно сошли с веранды ближнего бунгало. Они улыбались, но Иван видел на веранде четвёртого — с винтовкой. Оставалось невозмутимо хранить спокойствие, если только возможно хранить его как-то иначе… Вероятно, кто-то подал знак, потому что из соседнего бунгало вышел ещё один человек. Он был скверно сложен, будто под кожу ему набили пух и кто-то на нём уже отоспался, но при этом явно имел начальственный вид.

— Хау ду ю ду, джентльмены, — сказал старшой по-английски, хотя уже лет двадцать языком международной дипломатии считался русский, на который он, впрочем, тут же и перешёл: — Позвольте представиться — Томас Берри.

Джентльмены ответить не успели, потому что тут проводники заметили отсутствие Прохора и, тыча шоколадными пальцами в осёдланного верблюда, залопотали что-то на своём сомали. Оставив в покое вздёрнутую на акации тушу — геренук болтался с полуспущенной шкурой, словно висельник в полуснятом пальто, — соотечественник пришёл им на помощь и перевёл мистеру Берри извет. К тому времени Иван с Барбовичем уже спешились; в том, что это ловушка, сомнений не было, но хвататься за оружие всё-таки не стоило — их бдительно держали на мушке.

— Сорри, кажется, вы потеряли ё френд, — сказал мистер Берри, чередуя разноязыкие слова и благоухая недурной сигарой, которую, должно быть, недавно выкурил. Русско-английская речь его была прекрасна: когда он говорил, казалось, что в горле его клокочет мокрота. — Эти люди, — он указал на вероломных проводников, — беспокоятся, что ё френд заблудился.

— Небось, не заплутает, — уверил Барбович. — За мотыльком погнался. Хвать сачок — только его и видели. Крушинница. Редкий экземпляр.

— Кру-чин-ни-са, — повторил мистер Берри.

— Мы — русская географическая экспедиция, — пояснил Некитаев.

— О, йес оф коз, — улыбнулся англичанин. — Мы сами геологи.

Ничуть не ставя под сомнение способность русского географа ориентироваться на местности, мистер Берри тем не менее отправил на поиски Прохора двух своих людей, которые, взяв с веранды армейские винтовки и разом дослав в патронник патроны, тут же скрылись за кустами.

— Иксепт кру-чин-ни-са, — сказал он, — тут есть носороги и лайэнз.

Затем мистер Берри пригласил гостей к себе в бунгало и, под ненавязчивым конвоем двух оставшихся английских геологов (впрочем, засечь удалось, возможно, не всех), Иван с Барбовичем за ним проследовали. В комнате было пустовато: стол, четыре стула и узкий шкаф неясного назначения — не то платяной, не то оружейный. Жалюзи на окнах рассеивали прямой свет, так что, несмотря на стоящий посреди стола гранёный и полный колеблющейся воды графин, солнечные зайчики по стенам не скакали. Гостей усадили за стол, пролёжанный мистер Берри сел напротив; один геолог остался снаружи, другой, зажав карабин между коленей, по-азиатски присел на корточки у двери.