Укус Змея

Назвался Шурик детдомовским. По возвращении в Москву слова его были проверены, и они подтвердились. Как подтвердилось и похищение из дислоцированной в Назрани части лопушка-новобранца, двоечника и второгодника, загремевшего в армию сразу по окончании средней школы при детском доме. Ясен пень, отцы-командиры предупреждали салабонов, что чечены людей воруют, но Шурик, видите ли, очень мороженое обожает и, получив денежное довольствие, он, понимаете ли, убег в самоход на поиски пломбира. Не то чтобы он отцам-командирам не верил, не совсем ведь дурак, он ошибочно и наивно слишком уж надеялся на свои кулаки, а получил сзади по голове и даже не заметил, от кого. Не помогли зеленому тогда кулаки, не уберегли от рабства в кулацком хозяйстве рачительных ичкерийцев. Зато они же и спасли пацана в итоге. Крепко сжатые в моменты ударов по челюстям во время прорыва на банкет кулаки. Итоговый, образно говоря, Голиаф, со слов молодца, был пятым чехом, отправленным им в нокаут тем счастливым вечером.

Свое боксерское умение Шурик объяснил тайной дружбой с детдомовским сторожем, дедом Колей. Сей дед Коля якобы еще накануне Финской кампании, в числе прочих избранных красноармейцев, обучался «боевому боксу» у самого Градополова и тайком обучил этому забытому ремеслу боя пацана Шурика.

Историю про деда Колю и боевой бокс тоже проверили. Хоть и вызывал Шурик симпатию и очевидным казалось, что этот курносый вообще не умеет врать, но от раз и навсегда заведенного правила всех проверять-перепроверять Аскольд Афанасьевич и не думал отказываться, ни-ни! Все проверил тихо, без шума и пыли, и выяснил — да, был в означенном ростовском детдоме долгожитель сторож, да, служил во времена оны дедок в Красной армии, и за Финскую награжден, но, увы, помер дед за два месяца до проверки от цирроза печени.

Подтвердилось и то, что в вышеупомянутые времена оны существовала такая, нынче забытая система рукопашного боя под названием «боевой бокс». И разработал ее по заданию партии не кто иной, как К.В. Градополов.

В молодом российском Интернете легко нашлась репродукция с написанной маслом в 1927 году картины народного художника СССР, академика Дейнеки «Боксер Градополов», а также ссылки на художественные киноленты, в коих Константин Градополов играл добрых молодцев, в частности — «Кружева» режиссера Юткевича, «Посторонняя женщина» в постановке Пырьева и еще с пяток. Отыскалось и факсимиле учебного пособия по боксу с боевой составляющей, написанного, правда, чемпионом Союза, тренером и актером Градополовым сразу после победы Красной армии над белофиннами. Однако между выходом пособия и началом тренировок по данной системе вполне могло пройти несколько лет.

Восстанавливать документы Шурика, тем паче возвращать салабона в Назрань ни у кого, конечно, и в мыслях не было. Приблудившийся паренек, оставшись жить — не тужить да ума набираться при людях доброго пана, быстро стал общим любимчиком. Рубаха-парень, он очень гордился эксклюзивными навыками «реального бокса», поскольку больше ему гордиться было и нечем. Он так гордился навыками боксера-бойца, что, в итоге, Игорю стало искренне жаль парня. И вот недавно Леший повесил на плечо махровое полотенце, пошел пропотеть в сауну, да и заглянул по дороге в компактный зальчик, где сынок Шурик околачивал боксерскую грушу. И задержался на пять минут, дабы разочаровать пацана в чисто воспитательных целях.

Игорь предложил гордому боевому боксеру малость размяться в паре, а когда тот согласился, он его тут же и уронил, подбив пареньку опорную ногу. Уронил быстрее, чем Шурик успел поднять кулаки и приготовиться к бою. Парень вскочил резво, однако в момент, так сказать, вскакивания Леший хлестнул ему полотенцем по глазам и на мгновение ослепшего взял на захват. «Дикарей с гор в аут посылать ума много не надо, — высказался воспитатель Леший, — а против меня твой боевой бокс не канает, усвоил?»

С тех пор каждое свободное утро Игорь с Шуриком встречались в спортивном зале. Бесхитростный, но вовсе не глупый малый уговорил Игоря, согласился Леший поделиться с пацаном знаниями в области руконогоприкладства. Жестко и без поблажек бывалый особый порученец учил бывшего раба чеченов болезненным премудростям «специального рукопашного боя», и не только.

— Игорь Павлович, я хотел спросить...

— Палыч! Сколько раз тебе, бестолочь, повторять — правила русского устного учат произносить отчество короче, чем оно пишется.

— Прошу прощения, Игорь Палыч, забыл.

— А о чем спросить хотел, помнишь?

— Почему оно так называется: «специальный рукопашный бой»?

— Не «оно», а «он». Потому что создавали его для специальных людей.

— Каких?

— Особых, которым без нужды навыки танцулек на ринге, незачем бить чечетку на татами или возиться на ковре.

— В боевом боксе тоже не учат спортивному спаррингу. Хрясь в подбородок — и аут. Можно еще руку захватить и хрясь ему из-под его руки в подбородок, и он...

Игорь повернулся к ученику спиной.

— ... Игорь Палыч, вы уже уходите?

— С чего ты взял? Стою смирно, на месте. Встал к тебе задом, твой любимый подбородок, излюбленную цель боевого бокса спрятал. Нападай.

— Так я, это, я вам по почкам могу...

Игорь стоял на расстоянии двух мужских шагов от Шурика, и пацан совершенно — ну совершенно! — не ожидал, что наставник резко вдруг сократит дистанцию, прыгнет на него спиной не оборачиваясь и лягнет практически прямой ногой в пах. Лягнет пяткой, не глядя, нагибаясь вперед, таким образом уводя и затылок от возможного «хрясь», и почки, направляя пятку по кратчайшей траектории от пола к промежности.

— Ай!.. — Шурик схватился за ушибленный пах, скрючился, опустился на корточки.

— Молодец, молодой, — повернувшись лицом к ученику, похвалил учитель. — Все верно — раз по яйцам схлопотал, так садись на корточки и попрыгай в этом положении, полегчает. А пока тебе легчает, подумай, чего в вышло, ударь я в полную силу.

— Яичница... — простонал Шурик, снизу вверх, с обожанием глядя на учителя.

— Верно, она. И стал бы ты «оно». Если в пережил болевой шок в результате разрыва мошонки. Бил я коряво, не спеша, медленнее, чем умею, но ты таки схлопотал. Почему?

— Потому что не ожидал я.

— Верно! Учил тебя, учу и продолжу учить той очевидной истине, что наипервейшим союзником адепта специального рукопашного боя является... что?

— Этот... фактор неожиданности.

— Верно, он. Он с лихвой компенсирует и отставания в уровнях физподготовки, и технические недочеты, и разницу в весовых категориях. Фактор неожиданности — наш спасательный круг.

— Игорь Палыч, — Шурик кряхтя, но поднялся с корточек, — а я скоро стану этим... ну, типа, адептом?

— Та-ак... Значит, так — сегодня же найдешь в толковом словаре и вызубришь значение слова «адепт». И чтоб словечка «типа» я от тебя больше не слыхал. С паразитами речи будем беспощадно бороться, усвоил?

— Я постараюсь.

— А еще чего надо сказать?

— Спасибо за учебу, Игорь Павлович.

— Палыч! Ну сколько можно повторять?! Палыч! Игорь Палыч!

— Доброго утра, Игорь Павлович, — поприветствовал друга Олег, появившийся на пороге зала.

— Олег, блин...

— Палыч! — перебил друга Олег. — А где ж, так сказать, личный пример борьбы со словечками-паразитами, типа, «блин», а?

Шурик заржал.

— Олег, ты куда в уличной обуви прешься?! Тут некоторые, всегда готовые над учителем посмеяться, сейчас будут мордой глумливой по полу валяться, а ты грязь несешь.

Шурик насторожился, услыхав про «некоторых» и валяние по грязному полу. Ученик напрягся, глазки его забегали, ноги сами собой отошли подальше от учителя.

— Не боись, Шурик, — успокоил Олег пацана. — Тренировка на сегодня окончена. Я, Игорек, шел с тобой кой о ком пошушукаться, да придется отложить. Гулливер минуту назад позвонил на трубку с дороги. Аскольд Афанасьич в трех кэмэ езды, возвращается с ночной терки и передает, чтоб вся банда собралась в Овальном кабинете. Ненавижу этот кабинет. Как представлю, какой геморрой был у гастарбайтеров при его отделке, так сразу охота ругаться матом минут пять подряд, и все по-разному...