Укушенная
Шрифт:
Я покачала головой. Протянув ей руку, спросила:
— Разве не видишь?
Мне не хотелось снова умирать. Видимо, это наказание за то, что сделала. Я виновата в смерти родителей и всего, что произошло. Не знаю, почему мне стало смешно? Глупость ситуации или, может чёрный юмор? Я не знала. Всё так запуталось, мой мир перевернулся с ног на голову. Разве так правильно?
Протягивая к ней окровавленную руку, я расхохоталась. Я снова умираю! Стерев с глаз выступившие слёзы, я посмотрела на бабулю.
Она продолжала стоять и ошарашено таращиться. Так, словно видела впервые. Даже я не узнавала себя.
— Ну так что? — обратилась
— Я… не понимаю, — заикаясь, пролепетала бабуля.
— Здесь и понимать-то нечего. Ты не первая, кто убивал меня за эти три дня.
Рот Грейс приоткрылся в удивлении. Она не ожидала услышать такое заявление. Я хотела снова рассмеяться, когда мое тело непроизвольно сотряслось. Так, словно кто-то не видимый ударил меня в спину.
Застонав, я выгнулась дугой. Издав тяжёлый вздох, из раны на животе выпрыгнула пуля. Она с глухим звуком упала на ковровое покрытие. Я, не мигая, уставилась на неё.
— Упс! — воскликнула я, посмотрев на бабулю.
Грейс, охнув, прижала руки к груди, её лицо стало белее мела, глаза наполнились страхом. Она смотрела на меня, как на уродца. Да, именно так смотрят в цирке уродов на выступление человека с дефектами. В одно мгновение они удивлялись, а затем боялись. Мысленно злорадствуя и радуясь, что не родились такими.
— Ты не человек, — прошептала бабушка.
— Разве?
Я руками ощупала себя. Руки и ноги на месте. Голова тоже. Ну, может, мой не много помятый вид смущал. Человека во мне всё равно оставалось больше, чем в ней с натянутой кожей.
И тут она сделала очень не хорошую вещь. Как это бывает в фильмах ужасов. Закричала.
— Помогите!
До чего же глупо! Это я должна кричать. И я кричала. Но никто мне не помог. Тогда почему ей должны помогать?
Грейс, развернувшись, бросилась к входной двери. Шумно выдохнув, я поднялась на ноги. Мгновение. Я уже стояла перед ней, преграждая путь и сжимая её тёплую руку. Тепло бабушки передалось и мне. Только сейчас я сообразила, что не чувствовала холода, ни тепла. Не отрывая глаз от нее, я, подняв руку, приложила к своей щеке.
— М-м-м, — промурлыкала я. — Такая теплая.
Моргнув, бабушка попыталась вырваться, но не смогла ничего сделать. Я продолжала тереться щекой об её тёплую ладонь. Мне хотелось вобрать в себя всю её теплоту. Заполнить образовавшуюся пустоту внутри.
Сосущее чувство в желудке напомнило о себе. Я по-прежнему чувствовала неутолимый голод и не могла заглушить его едой. Мой желудок не принимал её.
Развернув руку бабушки Грейс, я щекой прошлась по ладони. Достигнув запястья, я остановилась, слушая, как бьётся её пульс. Мне нравилось слушать. От тела Грейс исходил запах мыла и дорогих духов. И где-то под слоями чувствовался запах страха. Снова я ощутила себя охотником, вышедшим на охоту, но так и не поймавшего ничего. Этот пункт можно исправить.
— Ты пахнешь.
Я поспешно замолчала, почувствовав, как её ногти впились мне в шею. Издав короткий писк, я отпрянула от неё. Рукой коснувшись шеи, где ощутила три чёткие царапины, из них сочилась кровь. Опять она меня поранила. Так дальше происходить не могло. Качнув головой вправо и влево, услышала:
— Помогите! Меня убивают!
Дернув руку, Грейс сделала вторую попытку вырваться, на этот раз применив грубую силу. Толкнув меня свободной рукой в грудь, обогнув, она, взявшись за дверную
ручку, потянула на себя дверь. Дверца лёгкостью распахнулась, и бабушка оказалась на улице.— Помогите!
Её голос громким эхом разнёсся по пустынной улице. В доме напротив, в спальне на втором этаже вспыхнул свет. Фигура мужчины мелькнула в окне.
Негромко выругавшись, я зло прошипела:
— Прекрати.
Она не собиралась молчать. Я оборвала её на очередном крике. Разозлившись, дернула её за руку. Послышался хруст ломающейся кости. Вскрикнув, бабушка влетела обратно в дом. Я не собиралась отпускать её запястье. Грейс, рухнув на пол, застонала. Захлопнув дверь, я, покачав головой, заметила.
— Очень не разумно вы поступили, миссис Шеффилд.
— Помогите! Умоляю! Она…
Я залепила ей звонкую оплеуху. Ещё один не правильный с её стороны поступок. Похоже, она ещё не поняла.
— Заткнёшься ты или нет?
— А то что? — с вызовом спросила бабушка. — Убьешь? Ты всего лишь ребёнок. Ты ничтожна.
Её голос сочился ядом. Она не понимала, что в некотором роде играла с огнём. Сколько помню, она и в грош не ставила чужую жизнь. Зная, как мне плохо, ничего не предпринимала.
— Не называй меня так!
— Глупый ребёнок.
Наконец-то она заткнулась. Когда ко мне дошло, почему я не слышу её голоса, жадными глотками стала пила её кровь. Сама не понимаю, как так вышло. Самое ужасное в этом то, что мне нравилось. Голод понемногу внутри заглушался. Прижимая её тело к себе, я не могла остановиться, я пила. Точнее, не смела, отказать в лакомстве. Ещё немного, и сердце Грейс остановиться. Я задрожала. Я не могла стать убийцей. Я — не они.
Почему не остановилась? Не могу ответить. Оттолкнув от себя бесчувственное тело. Почувствовала с одной стороны удовольствие и тепло, с другой — отвращение к самой себе.
Уронив голову в ладони, я разревелась. В тот момент, может быть, не уместно, по-другому я не умела. Не каждый же день убиваешь людей. Я не хладнокровный убийца, Грейс была моей бабушкой. Ужасно то, что я стала тем, чего не существовало — вампиром. Мои сомнения подтвердились. Здравствуй, реальность!
Приказав себе не раскисать ещё больше, я попыталась встать. Ноги не слушались, в голове ощущалось лёгкое головокружение. Тело, наполненное теплом, отказывалось слушаться. Пересилив себя, я поднялась на ноги. Как в дешёвом детективе я решила избавиться от тела. На ватных ногах, я поплелась к подвалу, где хранились старые вещи.
Нащупав включатель, я передумала зажигать свет. Пусть всё будет так, как оставила бабушка Грейс. Да я и так, хорошо видела в темноте.
На полу лежали разбросаны коробки с вещами. В углу громоздились старые стёртые ковры. Пробираясь к ним, я натолкнулась на коробку. Наклонив голову, прочитала на ней своё имя. Меня удивил тот факт, что Грейс не выбросила. Оставила хоть что-то из моих вещей.
Присев, я ногтем провела по изоленте, вскрывая коробку. Внутри лежала пара джинсов со стёртыми коленями, вельветовые брюки, рубашка и блузка в желтый горошек. На самом дне в коробке лежала фотография в рамке. На ней мне лет одиннадцать: я сижу за столом, а рядом торт со свечами и на фото больше никого. После смерти родителей, вмиг стала изгоем. Вечной неудачницей, одиночкой. Так сильно сжала в руке рамку, что стекло треснуло и осыпалось тысячами кусочков на пол. Бросив его обратно в коробку, я, подхватив ковер, поспешила наверх.