Улеб Твердая Рука

Солдаты живо расширили круг, не расслышав странного шороха в зарослях. Лишь чуткие уши Лиса уловили шелест тростника, и он догадался, что это Велко порывается выскочить ему на помощь, а девушка изо всех сил удерживает его от безрассудного шага.

Лис крикнул, задрав подбородок к небу, чтобы Велко услышал:

— Это моя забота, мне и расхлебывать! Молчите, что бы ни случилось! Один не трое! Помни, кто с тобой, помни о своей клятве ей! Авось огрею сейчас Калокирушку — ножки вытянет!

Воины и оба патрикия, принимая выкрики Лиса за диковинное обращение язычника к духам, подивились прыти хромого уродца. Лис второй раз в жизни ощутил в себе сладкое и щемящее чувство, подобное тому, какое испытал в каштановой роще, когда привел туда счастливых влюбленных.

Со звоном и скрежетом скрестилось оружие двух очень похожих друг на друга противников.

Необычайно умение Калокира, страшен и неотразим меч в его натренированной руке. Хоть и бывал Лис когда-то в рядах известной на весь мир дружины, а все же не устоял уже под вторым ударом искусного в рукопашном бою дината. Да, Лис был обречен. И рухнул он, обливаясь кровью, испуская жуткий предсмертный вопль.

Этот душераздирающий вопль изрубленного, корчащегося в чудовищных судорогах был настолько ужасен, что солдаты и оба патрикия бросились прочь. Живо достигли кони византийцев крутого холма, лишь на гребне которого вздумалось Калокиру оглянуться.

— Мария?! — вскричал динат. — Там Мария! И не одна! Сбежала! Скорее, Блуд, хватайте их! Озолочу!

Да, к несчастью, Велко с Улией слишком рано покинули убежище, торопясь хоть чем-нибудь облегчить страдания умирающего. До ромеев ли было им, когда Лис в двух шагах от них, прекратив свой страшный вопль, тихо отдавал небу душу.

— Он еще жив, спаси его, Велко, спаси, — умоляла Улия в растерянности.

— Ему уже не помочь, — вздохнул юноша, подкладывая под голову лежащего свернутый свой плащ и откупоривая тыковку с водой, чтобы оросить запекшиеся губы умирающего.

— Что он говорит? — ломая в отчаянии руки, спросила девушка.

Велко и сам заметил, как мучительно шевелились губы Лиса. Он низко склонился и расслышал прерывистое:

— Изверг… Вижу немого изверга… лес… на Белградской дороге… за Киевом… Я продал… родину продал… подыхаю… как изверг… на чужой… Я убил гонца Богдана… А Блуд… Блуд назвался Милчо… из Карвуны… назвался послом Петра… оклеветал булгар… Калокир клеветал… Это ромеи послали Курю… на уличей… с подлогом… Велко, Велко… Быть войне… булгарами и нашими… Прокляни меня…

— Он бредит! Прощай, Лис, прощай! — крикнул юноша, не веря тому, что услышал. — Кошмарный бред его.

— Это не забытье… — собрав остатки сил, Лис нащупал что-то за пазухой, вытащил, разжал кулак, и Велко с Улией увидели позолоченный медвежий клык на цепочке.

— Знак высоких гонцов великого князя Киевского, — прошептала Улия. — Откуда он у него?

— Не булгары… я погубил Богдана… возьми, Велко, спрячь… сохрани…

Юноша повиновался, ошеломленный, а Лис продолжал страшную исповедь, с невероятным трудом выдавливая из себя хриплые звуки:

— Быть войне… меж братьями… Прокляните, заблудшие… Я продал… Улеба продал… обманул… Корабль Пто… Птолемея увез его… не в Рось-страну… в другую сторону… Не вернуться Улебу…

— Молчи! Не смей! — Велко отпрянул, подхватил девушку на руки. — Он лжет, Улия! Лжет!

— Нет, это правда… тайна душила… теперь мне легко… мне хорошо… умира… — Лис вздрогнул и испустил дух.

С бесчувственной девушкой на руках Велко стоял, оцепенев, посреди дороги и слепо глядел на марево пыли, из которой, точно желтые привидения, с громким топотом выскочили конные воины. И не мог он понять, почему набросились на него эти люди, зачем вяжут его и Улию, куда тащат.

Когда, так и не дождавшись зова хозяев, огненный светлогривый Жар вместе с навьюченной лошадью Лиса вышел из прибрежных зарослей, вокруг стояла полуденная тишина. Только прошуршала где-то в сухой траве вспугнутая копытами ящерица, да на озере какая-то птица вскрикнула одиноко и печально.

Глава XVIII

Немного лет кануло с тех пор, как проводил Роман отца в мир иной. Думал ли он, обожавший земные радости, что сам отправится следом за Порфирородным так скоро…

Вновь отшумел над Византией погребальный звон, сотрясая столицу и все провинции, и снова птицы, всполошенные звонницами, кружили над куполами и обелисками. Отслужила империя панихиду, прокатили военачальники катафалк с прахом почившего, проползли по улицам и площадям Константинополя плакальщицы.

Событие это завершилось бунтом народа, воспользовавшись которым, Никифор Фока мечом проложил себе путь к власти. А через месяц женился на лукавой августейшей вдове, красавице Феофано.

И ликовали толпы, приветствуя нового василевса, первого из рода Фок.

Итак, взошел Никифор Фока на трон империи, чтобы править.

Неспокойно, черно было в стране. Воюя против Сирии, Никифор Фока не мог одновременно сражаться и с Русью, он искал союзников в Булгарии, печенегов же поторапливал в их сборах на Киев.

— Веди! — отозвалась дружина единым криком. — Веди и верь!

— Веди, — сказал Асмуд, — не гневись на меня, старого, верь в походе!

Святослав рукой сжал-тряхнул удила, громыхнул в сердцах левым кулаком о червленый щит у колена, молвил сердито и тихо:

— Попусту за словами хоронимся. Едем же! — и сдернул боевую рукавицу, разрезал ладонью воздух перед собой. — Вперед, соколы!

Но не покатилось эхо звонких бубнов, не пели кленовые дудки, и копыта утонули в мягкой траве. Тихо двинулись конные ряды молча, как велел князь. Дружина выступила из Киева.

Сдержанным был ропот толпы на холмах. Малышня голопузая не высыпала на дорогу, как бывало прежде, жалась к матерям, подавленная общей печалью. Развернутый стяг дружины провожали тысячи влажных глаз.

Бежала дружка князя ключница Малуша по обочине, закрыв ладонями рот, босая и простоволосая, боялась вслух повторять тревогу ночных сновидений, долго-долго бежала, словно все еще надеялась, что обернется он, да суров был Святослав, вел свои копья решительно, слеп и глух ко всему и всем, кроме дороги и гридей.

На возвышении замерла девушка, и услышали задние ряды пеших и конных громкое и отчаянное:

— Погода, храни россов!..

Скрылся город вдали. А Малуша все виделась на косогоре, недвижимо стояла. Трепал ветер белую холстину платья с вышитым узорочьем на широких рукавах. Руки прижала к груди, где висел княжий подарок — золоченый футляр с иглами для шитья, и светился игольник на солнце, сиял, будто сердце.