Улей 2

Создается впечатление, что присутствующие забыли, как двигаться. Или находятся под гипнозом. Каждый из них заполняет лишь отмеренное ранее пространство. А по контуру их тел воздух превращается в бетон.

— Повторяйте!

Синхронно не получается. Первый осторожный голос принадлежит Приходько. Это подталкивает и остальных к подчинению. Следом шелестят низкие голоса вытянутых, как стволы деревьев, охранников. Их здесь целая армия, учитывая, что Виталий Иванович прибыл со своей свитой, и они примкнули к вышколенным амбалам Исаева.

Последним следует тихий шепот со стороны Ольги Владимировны. И ни звука от Исаева. Он сцепляет зубы до яростного скрежета. Задумываясь о том, что вероятнее откусит себе язык, чем выполнит требование.

Ева сухо улыбается.

Черные птицы набирают высоту, накрывая застывшую толпу своими широкими темными крыльями и отрезая их от внешнего мира.

— И еще раз!

Воздух снова множится голосами. Но Исаев упорно молчит.

— Слезы — не слабость, папа, — заявляет девушка. — Слабость — это прихоть, которая сидит внутри человека и, подавляя его «я», требует полного себе подчинения. Если подкармливать ее регулярно, она быстро разрастается. И вместе с ней — ее аппетиты. Твоя слабость — власть. Стремление к ней уничтожило тебя, папа. Она тебя сожрала. У тебя не осталось ценностей.

Ноздри Исаева гневно раздувается. Кажется, он готов подойти и вырвать у нее из рук пистолет. Но он не двигается, скашивая взгляд в сторону, за спину Евы. За что-то цепляется, сохраняя вынужденную неподвижность.

— Вы все — слабые, — никто не смеет ей возразить. — Продаетесь за деньги и предоставляемые ими удобства. У каждого из вас есть ценник. У кого-то больше, у кого-то меньше, но все вы продажные твари.

— Послушай… Эва, — говорит Приходько, и Ева фокусирует на нем свой недовольный взгляд. Ей изначально неинтересно то, что он скажет. — Я понимаю твое расстройство. Но давай попробуем успокоиться, — ее взгляд замирает на лице мужчины, выхватывая его тусклые глаза и тонкий рот, растягивающийся в снисходительной улыбке. Он говорит с ней так, словно она милый взбесившийся котенок. — Ты можешь опустить пистолет, чтобы мы сделали это? Никто не причинит тебе зла.

— Нет, — отрезает девушка.

— Подумай сама…

— Я думаю. Я думаю, вам следует помалкивать, Виталий Иванович! Не хотелось бы портить узор вышивки на вашей рубашке.

Явный подтекст угрозы выводит из оцепенения одного из телохранителей. Он ступает к Исаевой, пока сам Приходько не ловит его за локоть.

— Назад, Сеня.

Парень напрягается и замирает, а Ева разражается хохотом.

— Сидеть, Сеня. Лежать, Сеня… А, кстати… — обводит взглядом присутствующих. — Всем лежать! Руки скрестить за головой. Лица в пол, — инструктирует, словно подобное ей приходится делать не в первый раз. — Остаешься только ты, папа.

— Эва… — пробует урезонить ее Ольга Владимировна.

— Ложись на пол, мама. Ты столько лет упорно игнорировала все проблемы этого дома. Сейчас я прошу тебя, — но тон ее голоса не похож на просьбу, — лечь на пол и закрыть глаза. Все закончится очень быстро. Обещаю.

— Господи, Е…

— Немедленно ложись на пол, мама!

Это гневное требование сопровождается сменой направления пистолета. Когда их взгляды скрещиваются, Ольга Владимировна вздрагивает. Понурив плечи, сдается. А Ева хладнокровно наблюдает за тем, как мать опускается на колени и, принимая лежачее положение, утыкается в пол лицом. Ее не трогает даже то, что сразу за этим ее плечи начинают дрожать.

Все остальные не нуждаются в дополнительном стимулировании. Укладываются штабелями рядом друг с другом, застилая пол гостиной.

— Правила поменялись. Ага, — возвращается к отцу. — Теперь я говорю, что делать. Тебе — тоже. Папа. Повторяй за мной. Э-в-а.

Гудящая напряжением тишина.

— Повторяй, черт возьми!

Решительность дочери должна подтолкнуть Исаева к повиновению. И все же, кажется, что ответа не будет даже сейчас.

Но вдруг он смотрит ей за спину и, переступая через свою гордыню, презрительно сминает губы.

— Эва.

— Превосходно звучит, — одобрительно заключает девушка. — И вовсе несложно, правда?

По всем расчетам, она должна бы этим удовлетвориться.

Но…

«Простите, но нет».

— Пора платить по счетам, папочка. Ты задолжал миллионы.

Внимание Евы рассеивает движение со стороны. Видимо, именно реакции этого человека все и ждали. Тяжелая ладонь накрывает ее руку и придавливает вниз за мгновение до того, как она нажимает на спусковой крючок.

Звук выстрела гораздо громче, чем она помнит. Он оглушающий.

Рухнув вниз, зажимает руками уши и зажмуривает глаза. Не чувствует боли от соприкосновения с твердой поверхностью, те же сильные руки не позволяют ей упасть, прижимая к жесткому телу.

Она чувствует запах. Слышит голос. И ее сердце начинает усиленно качать кровь.

«Это невозможно…»

«Но…»

«Боже…»

— Все хорошо, Эва. Теперь все будет хорошо. Я здесь.

Паника возвращается, когда, вопреки всем усилиям Евы открыть глаза, тело наливается тяжестью. Невидимая сила тянет ее вниз с безумной скоростью. Она чувствует полет, но не ощущает приземления.

Огромная воздушная яма. Звенящая тишина. Темнота.

Глава 20

Все мы родом из детства.

День шестьдесят шестой.

— Это Ева Исаева? Боже! Это Ева Исаева!

— Хм-м… Высокомерная штучка.

— Говорите тише…

— Ой, пофиг… Понятное дело, ей нравится внимание. Смотрите, как она нос задирает.

— Ее браслет — это же подлинный Cartier?

— И она носит его просто с джинсами…

— Вот бы жить так, как она.

Холод. Темнота.

Непрерывное равномерное попискивание. Воздух, насыщенный запахами спирта, лекарственных препаратов и крепкого кофе.

Не открывая глаз, Ева концентрируется на расплывчатых голосах.

— …должен сказать, результаты обследования неутешительные… Обезвоживание, истощение, анемия, гипотония, аритмия… При этом в крови концентрация сильнодействующих психотропных препаратов. Ее держали в заточении?

Размазанное восприятие. Подспудное отторжение непонятной информации.

Тишина, которую хочется разрушить пронзительным криком.

— Все нормально. Можешь говорить откровенно. Ничего из сказанного не покинет стен клиники. Мы дорожим своей репутацией. Не сотрудничаем с органами и прессой. Чтобы определиться с лечением…