Улица Королевы Вильгельмины: Повесть о странностях времени

Больше никогда я патера Керкаи не видел, никогда даже не слышал о нем. Думаю, что следы его лучезарной улыбки, если бы тогда серьезно взяться за поиски, можно было бы обнаружить не в Будапеште, а где-то в районе собора святого Петра в Риме,

А щедрый подарок патера Керкаи я, возвращаясь через несколько лет в Советский Союз, с собой не взял.

Время было такое, пятидесятые годы. Пограничники прямо зверствовали, придираясь к любой ввозимой в Союз печатной и не печатной бумажонке,

Не рискнул, мягко говоря.

Скажете грубее: струсил?

Что ж, спорить не стану.

СВАДЬБА С ГЕНЕРАЛАМИ

Отбыли мы на «виллисе» с Сергеем Михайловичем Сенчиком и Рихардом Вагнером из степного грязного южновенгерского городка Кунсентмартона в последнюю октябрьскую дождливую ночь сорок четвертого. Отсутствовали ровно трое суток, а когда вернулись вдвоем, без композитора, дробно стуча зубами от холода, в радужной надежде отогреться и отоспаться в человеческих условиях, нас ожидал неприятный сюрприз. Ни моей малой «конторы», ни куда более солидной полковника Сенчика в Кунсентмартоне не оказалось,

— Элментек, — растерянно разводила руками хозяйка-венгерка, после того как я ее вытащил из необъятного пухового одеяла с завернутым в махровое полотенце прокаленным кирпичом «для сугрева» — спальни здесь, как правило, не отапливались. — Тегнап эшто мар элментек [6] .

— Хова? Куда? — допрашивал я с пристрастием, не переставая еще надеяться: вдруг в какое-нибудь село поблизости,

— Нем тудом [7] , — продолжала виновато суетиться напутанная венгерка — мало ли чего могут сотворить с ней эти разозленные русские. И, выдавив умильную улыбку, обратилась прямо к Сенчику, явно задабривая его, как старшего в этом маленьком войске: — Кушайт? Выпийт?

6

Уехали. Еще вчера ночью уехали (венг.).

7

Не знаю (венг.).

— Не надо ничего! — отмахнулся он. — Потолкуй здесь с ней минут пять-десять. Я быстро.

Бросился на улицу к «виллису», который водил сам. Вездеходик завелся с пол-оборота, взвизгнул и исчез в темноте.

Хозяйка продолжала кудахтать, но уже без дрожи в голосе: видимо, Сенчик внушал ей большие опасения — со мной-то хоть можно было объясниться по-венгерски. Я слушал вполуха ее путаные рассуждения, что, мол, ваши поднялись в момент — и на машины, Вроде как немцы должны вот-вот нагрянуть снова. А сам всматривался в непроглядную тьму за окном: раз Сенчик сказал «пять-десять», значит, уж точно не больше десяти.

И верно: через считанные минуты «виллис» с притушенными по всем правилам светомаскировки фарами притормозил у крыльца.

— Поехали, старшой! — крикнул Сенчик, не вылезая. А отъехав метров пятнадцать-двадцать, одной рукой нашарил в бардачке сложенную в несколько ярусов карту-двухверстку. — На, ищи! Местечко Ясапати. Направление — северо-запад. Километров восемьдесят.

— Хоть не восемьсот — и то спасибо, — буркнул я, отыскивая под прикрытым сверху светлячком нужный пункт. — Вот!

Он бросил на двухверстку косой мимолетный взгляд:

— Ясно, чуток узкого асфальта, потом гравий, потом полевая дорога, потом, за десять километров до места, снова узкий асфальт. Два моста — целы ли, разбиты ли — черт их знает.

И это все он разглядел за секунду-две под кружочком светляка на пестрой двухверстке! И больше теперь в карту не заглянет. Да, ничего не скажешь, не первый день в разведке.

Полковник Сенчик старше меня раза в два, да и по должности не ровня: начальник следственного отдела управления разведки фронта. Но за последние недели, с тех пор как меня прикомандировали к нему на время, он спустился с управленческих небес, я же слегка воспарил над землей и мы как бы стали вровень друг с другом. А особенно сблизила нас последняя весьма и весьма успешная операция с такой вот досадной помаркой на финише: своих потеряли. Впрочем, операция завершена, по крайней мере, первый ее этап, и на ее благополучный исход уже ничего повлиять не может.

Сенчик не зря тревожился насчет мостов. Один из них оказался без настила, и речку с каменистым дном пришлось форсировать вброд. Я шел впереди машины, чувствуя, как коченеют ноги, — нащупывал путь. К тому же полевая дорога была почти размыта и ее с разных сторон пересекали точно такие же — со слегка обозначенными полосками воды колеями. А дорожные указатели все до единого аккуратнейшим образом спилены со столбов — ни черта не понять, куда двигаться. Сенчик вел машину, полагаясь исключительно на интуицию.

В довершение всех бед к рассвету грянул дождь, сильный и ровный, А тента у нас не было... В «виллисе» сделалось уютно, как в корыте, полном воды.

И когда часам к одиннадцати утра Сенчик, уже в Ясапати, выпустил меня у подъезда особняка, где в сытости, тепле и уюте пребывала моя родная «контора», то из всех человеческих чувств у меня оставалось только одно — злость. Фуражка козырьком упиралась в нос.

Открыл дверь передней, потопал ногами, чтобы слить через край голенищ излишки влаги.

Потом огляделся и обомлел.

На скамье сидела тоненькая хрупкая девушка.

Е-мое! Она! Единственная в мире! Царица грез моих еще с довоенных лет!

Масса вьющихся золотистых волос. Златоглавка! Точеный, чуть вздернутый носик. Задумчивая, мне показалось, даже печальная. На меня не взглянула, хотя я затопал и завозился пуще прежнего. Какого же цвета у нее глаза? Серые? Синие? Нет, кажется, зеленые.

И тут меня словно током стукнуло. А ведь она не одна. По обе стороны в вольных позах сидят солдаты с автоматами.

«Немка?

Венгерка?

Шпионка! — вот кто!

Ну да, в гражданском.

А красивая какая. Златоглавка, с зелеными глазами».

Злость вспыхнула с новой силой. Уже даже не: злость, а ярость.

«Мата Хари. Мата Хари проклятая!

Ну и пойдешь под пулю, сама напросилась!»

Ногой с треском распахнул дверь в первую комнату.

Здесь все на своих привычных местах. Машинистки Рая и Люся, сидя друг против друга, вразнобой трещат на своих пулеметах. Властитель канцелярии скуластая узкоглазая грудастая Аня с серебряными погонцами с двумя звездочками на плечах, лейтенант административной службы, которую за особую посадку отдельские остряки метко окрестили «гаубицей», возвышалась на своем троне, бдительно наблюдая за действиями подчиненных. Аня уже в летах, за тридцать, всю войну зорко высматривает себе мужа на мирное время. Из солидных, званием повыше, с покладистым характером, чтобы в доме хозяйкой была она. Пусть даже женатик; она позовет — он бросит жену, не задумываясь.

Соблазненные телесами, подкапывались многие, но Аня особо требовательна. Во-первых, не из сопляков-трепачей, только бы переспать и дальше. А во-вторых... Словом, смотри выше.

Торопись, Аня! Ведь времени у тебя остается все меньше и меньше.

Ко мне Аня благоволила, не знаю уж, по какой причине. Ведь ни по одной статье я ей не подходил. Может быть, сказывались неутоленные до сих пор материнские чувства?

— Ой какой! — она шустро сорвалась с трона. — Ты же мне здесь все заляпаешь! — и кинулась необъятной грудью прикрывать свою канцелярию, разложенную на столе аккуратными стопками. — Беги к себе, подсохни хоть малость, переоденься. Мы определили тебя на улицу Вац, дом пять, к одной старушенции. В двух шагах отсюда.