Улица Королевы Вильгельмины: Повесть о странностях времени

Ее собеседница ни за что не хотела со мной разговаривать. Только один-единственный довод в конце концов возымел свое действие: я тоже редактор и, стало быть, знаю о существовании цензу... Фу, черт, чуть было не произнес запретное слово, Знаю о существовании отдела охраны военных и государственных тайн в печати.

— Лев Израилевич, говорите, пожалуйста, — Нина Владимировна, напуганная собственной смелостью, тянула ко мне трубку на всю длину шнура, словно жаждала от нее побыстрее избавиться.

Молодой женский голос назвал свое имя и отчество.

— Очень приятно, — отпустил я комплимент. — У вас редкой красоты голос.

— Давайте не будем обмениваться никому не нужными любезностями, — окатил меня холодный душ. — Нина Владимировна сказала, что вы — редактор алтайского альманаха. Если это правда, то дело немного меняется. Я зачитаю вам выдержку из наших инструкций. Слушайте внимательно: «Запрещается... рассекречивать расположение госпиталей по городам...» Теперь, я думаю, вам все ясно. Ну и работайте в этом направлении. Госпиталь должен исчезнуть из романа.

Чувствовалось, что она сказала все, что хотела, и готова положить трубку.

— Одну минуту. В моем романе описан фашистский госпиталь. Не наш, а фашистский. Улавливаете разницу?

Редкой красоты голос пронизался ехидством:

— Я прочитала вам выдержку дословно, Вы что-нибудь услышали там о фашистских госпиталях?

— Нет, но...

— Значит, речь идет о госпиталях вообще. Наших, ненаших, фашистских, китайских, английских. О госпиталях как таковых. «Запрещено рассекречивать расположение госпиталей по городам», — яснее нельзя сказать.

— Но это же бред! Наши — я еще понимаю. А фашистские? Какой смысл в том, что мы их не покажем?

— Не знаю. И не интересуюсь. Я действую строго по инструкции. И от инструкции отступить не имею права ни на миллиметр. Такая у меня работа. Извините, меня ждут другие дела, — и положила трубку.

Нина Владимировна стояла у другого конца стола и ломала пальцы:

— Ну вот видите. Я же говорила! А номер журнала уже в работе. Понимаете, что это значит? Гостиницу я вам заказала. Два дня я еще как-нибудь выдеру у издательства. А потом... Катастрофа! «Продолжение следует» — и нет продолжения!.. Вот вам верстка, вот вам рукопись... И я вас умоляю: чтобы как можно меньше переверсток. Сорвем график, мне оторвут голову...

Говорить, доказывать, убеждать больше не имело никакого смысла,

Заняв заказанный мне номер и поев на скорую руку тут же, в буфете гостиницы, я сел перечитывать рукопись... «Госпиталь... о госпитале... для госпиталя...» Боже мой, что же тут сократишь или выбросишь, когда в романе, особенно в последней его части, все действие связано с госпиталем? Заменить госпиталь на муниципальную больницу? Солдаты и офицеры во время боев лежат с ангиной, аппендицитом, туберкулезом, фурункулезом, повышенной кислотностью, недержанием мочи...

Абсурд!.. А если еще роман переведут на венгерский язык и выпустят в будапештском издательстве «Кошшут», как говорили мне венгерские друзья, написавшие предисловие к русскому изданию, то над автором будет хохотать весь город Мишкольц, где происходили события, подобные описанным в книге.

И все почему? Лишь только потому, что какая-то голова дубовая пропустила в инструкции «литовцам» слово «советских». Не показывать расположение советских госпиталей. Да и то, какое это могло иметь практическое значение теперь? Во время войны еще как-то можно было бы понять... А двадцать пять лет спустя?

С досады я бросился на кровать и... моментально уснул. Сказалось и нервное напряжение, и то, что поднялся сегодня непривычно рано.

А когда проснулся поздним вечером, решение уже было выдано на гора. Словно шарики во сне крутились в голове сами собой, без моего приказа и ведома, и решили задачу, не имеющую решения. Запрещено рассекречивать расположение госпиталей в городах? Очень хорошо!

Я набрал домашний телефон своего редактора:

— Не разбудил, Нина Владимировна?

— Н-нет. Я еще не сплю... Неужели сделали?

— А как же!

— Так быстро? Нет, вы меня разыгрываете. И голос веселый. У вас есть основание веселиться? А я так места себе не нахожу. Признаться, уже легла, а сон отлетел далеко-далеко. Как подумаю...

— А вы не думайте... Скажите лучше, вот так, не думая, в каком городе происходит действие романа «Звезды чужой стороны»?

— В каком городе? Гм... Странно, что меня об этом спрашиваете вы. Кому лучше знать, как не вам?

— Именно! Так вот дорогая Нина Владимировна, заявляю вам самым решительным образом, что город в моем романе не назван. Просто «город» и все! И таким образом, все претензии вашей молодой и красивой абсолютно беспочвенны.

— Вы что? Правда?

— Честное пионерское! Я еще, когда писал, думал, что настоящего названия города лучше избежать. В действительности все происходило — ну там, где это происходило, — несколько иначе. И автора могли бы обвинить в фальсификации событий, незнании фактов и тому подобных неприятных вещах. И я сначала решил заменить подлинное название города на другое, придуманное мною. А потом пришел к выводу, что лучше вообще обойтись без названия. И обошелся. Город и город!.. Ну, что скажете? Можно ехать домой? Есть удобный ночной поезд.

— Нет уж, давайте побудьте, пожалуйста, хотя бы до утра. Я тоже хочу посмотреть.

— Ну, тогда утром встречаемся в редакции. Спокойной ночи!

Я спал великолепно. Без снов. Ни разу не проснулся. А вот Нина Владимировна, бедная, пришла на работу желтая, с красными глазами. Никакой макияж не помогал. Но улыбалась.

— Знаете, я тоже не нашла. Вы просто волшебник!

— Объявите об этом молодой и красивой.

— Уже звонила. Теперь она сидит над версткой...

Разрешение печатать номер поступило часа через два. А еще через час, спускаясь со мной по лестнице в подвал, где в Доме Советов помещалась столовая, Нина Владимировна довольно фамильярно ткнула меня локтем в бок:

— Посмотрите скорее! Поднимается нам навстречу.

И верно ведь: молодая и красивая.

При всем своем горячем желании я не смог обнаружить у нее никаких внешних изъянов.

В 1969 году во всех газетах и журналах Советского Союза происходил большой аврал. В апреле следующего года — столетие со дня рождения Владимира Ильича Ленина. Такую дату рядовой статьей или хилыми стишатами «по случаю» не отметишь.

Протрубили большой редакционный сбор и сели думать думу. И у кого-то из нас, кажется у Ивана Павловича Кудинова, проклюнулась блестящая идея. Он был близок со старейшим талантливым новосибирским писателем Афанасием Лазаревичем Коптеловым и знал, что тот давно работает над третьим романом из ленинского цикла «Точка опоры». Идея заключалась в том, чтобы попросить у Коптелова для ленинского номера нашего альманаха «Алтай» большой фрагмент — листов на пять-шесть — из его нового романа.