Ультиматум. Ядерная война и безъядерный мир в фантазиях и реальности
Шрифт:
Как видим, есть советская фантастика о ядерной войне.
И произведения, в которых изображается постатомный мир, тоже немногочисленны, но все на виду. Патрик Мак-Гуайр ссылается на повесть Кира Булычева "Последняя война" (1972), где земляне помогают восстанавливать жизнь после атомной катастрофы на другой планете — если не на Земле, то это, мол, "дозволено цензурой". Однако из его поля зрения выпали другие книги, в том числе и четвертьвековой давности.
В 1965 году Ариадна Громова выпустила повесть "В круге света", герои которой ожидают в убежище, когда на поверхности спадет радиоактивность и снова можно будет вернуться к прежней жизни. Герои повести вспоминают о других "местах заключения" — нацистских лагерях смерти; нравы в подземном мире сохранились те же, что и привели, видимо, к ядерной трагедии (как
И в последнее десятилетие появились интересные "постатомные" произведения. Это рассказ молодого фантаста Владимира Першанина "Самый последний крейсер" (1981), маленькая повесть "Стена" (1982) ветерана Александра Шалимова; наконец, это "День свершений" (1987) безвременно ушедшего из жизни молодого ленинградца Виктора Жилина — его фактически первое и изданное посмертно крупное произведение. Причем если в двух последних повестях ядерная катастрофа приняла масштабы локальные, всего лишь часть планеты превратилась в "постатомную" и случайно выжившие не подозревают, что цивилизация на Земле не прекратилась, то Владимир Першанин настроен более мрачно. Никаких надежд герою, единственному уцелевшему человеку на планете, автор не оставляет. Возвращается, правда, из дальнего рейса звездная экспедиция, улетевшая задолго до атомной войны, но и эту внезапно появившуюся цель расстреливает в упор автоматический чудо-корабль, вершина технического гения человека!
Думаю, по бескомпромиссности рассказ "Самый последний крейсер" вполне мог бы украсить любую научно-фантастическую антологию на тему "ядерный конец света".
Однако испугать — в наше время это лишь полдела. Труднее заставить читателя задуматься. Должен же быть какой-то выход и в ситуации "атомного пата", в которую завело себя человечество! Исследовать возможности, перебирая все, вплоть до самых на первый взгляд безумных, постоянно будоражить общественную мысль напоминанием о недопустимости невмешательства в атомную проблему — вот чего бы, наверное, следовало требовать от фантастики по максимуму.
По максимуму подошел к осмыслению проблемы известный рижский писатель Владимир Михайлов в романе "Тогда придите, и рассудим" (1983).
ВЛАДИМИР ДМИТРИЕВИЧ МИХАЙЛОВ
Род. в 1929 г.
Советский писатель-фантаст. Учился на юридическом факультете, заочно закончил филологический факультет Латвийского университета. Работал на следственной, партийной работе, в печати. В фантастике дебютировал в 1962 г., автор книг "Дверь с той стороны" (1974), "Сторож брату моему" (1976) и др.
Название романа — цитата из ветхозаветной Книги пророка Исаии, а цитируемому стиху предшествуют следующие строки: "Омойтесь, очиститесь; удалите злые деяния ваши от очей Моих; перестаньте делать зло; научитесь делать добро; ищите правды; спасайте угнетенного; защищайте сироту; вступайтесь за вдову. Тогда придите, и рассудим…" (Ис. 1:16–18).
Упреки человечеству, бездумно забавляющемуся ядерными игрушками, бросают в романе представители некой высшей цивилизации. Кто это такие, мы никогда, вероятно, не узнаем; учитывая степень их могущества, кто-то посчитает их богами. Они всерьез обеспокоены растущей активностью неразумного "дитяти", который еще не знает, что дальнейшее накопление им ядерных запасов ставит под сомнение дальнейшую судьбу известной нам Вселенной! Как ни относись к гипотезе автора о том, что ядерный катаклизм может привести к изменению универсальных констант мироздания, а значит, и самой Природы с большой буквы, которую мы почитали вечной, все равно книга вызывает мысли неприятные, но, увы, закономерные.
Ведь никто еще, кажется, не связал воедино две главные опасности, стоящие перед человечеством, — атомную и экологическую — в причинно-следственную цепочку так, как предлагает Михайлов. Наше непрекращающееся насилие над Природой когда-то может и ее вывести из равновесия. И она начнет себя защищать… Не ее ли стихийная реакция на активность показавшего себя неразумным и нравственно "отсталым" дитяти — эти становящиеся все более неотвратимо самоубийственными атомные его игрушки? Лемминги и киты, когда рост их численности
становится угрожающим для экологической ситуации в зоне обитания, совершают массовые самоубийства, гонимые нерасшифрованными пока "сигналами". Не разделит ли в ближайшее время и человечество их судьбу — вот в чем неприятный вопрос.Впрочем, философский спор, который ведут в финале романа герой и загадочные Мастер и Фермер, — это диспут не только на тему атомной катастрофы. Обсуждаются вообще возможные пути развития цивилизации — той, что в неявной форме или демонстративно "покоряет природу", и той, что следует ее законам.
"Пусть благоденствуют пахарь и капитан звездного корабля, — завершает свой монолог Фермер, — для мира они одинаково ценны. И пусть два соседа делают и думают по-разному, но если дела их добры — они генерируют одно и то же поле — то, что ведет ко благу. Ты понял? Страх, зависть, вражда, подлость, голод, бесправие — вот что дает отрицательные поля, и еще многое другое: предательство, жестокость, нетерпимость. Чем больше человек думает о мире и о своем месте в нем, тем менее способен он на все это. Но заботиться об этом нужно начинать своевременно, подобно тому как воспитание каждого отдельного человека начинают с первого дня его жизни. А вы решили, что делать машины важнее, а человек как-нибудь и сам обойдется… И я говорю тебе: вы хотите войти в наш мир, большой, развивающийся мир? Научитесь быть людьми, а не персоналом! Чувствовать не шепотом! Любить, не жалея себя! Тогда, повторяю, — тогда придите, и рассудим!"[42]
Лишь когда мы осознаем, что не только пресловутому "врагу", но и себе самим — и даже целой Природе — становимся опасны, мы, хочется верить, наконец-то одумаемся. Тогда "придем, и нас рассудят". Только не случилось бы это слишком поздно…
На вселенский же уровень выводит атомную проблему и писатель-фантаст из Баку (а по профессии ученый-астрофизик) Павел Амнуэль. В его рассказе, с некоторым вызовом названном "Через 20 миллиардов лет после конца света" (1974), независимо проводятся две сюжетные линии.
Один из внутренних "рассказов" — монолог… разумной Вселенной. Некогда, до Большого Взрыва, развиваясь и давая развиться возникшему в ее недрах разуму, она не уследила за его непомерными притязаниями, не сопряженными с подлинной мудростью. И взорвал тот разум и себя, и ее, Вселенную; и все 20 миллиардов лет она расширяется, разрывается на части, связи между ее "клетками" постепенно слабеют, и разум уходит. Умирая, Вселенная озабочена только, как передать этим, вновь появившимся (и, кажется, опять неспособным унять вечное любопытство), что они — не первые. Что все это уже происходило однажды — и чем закончилось?..
Второй сюжет этого же рассказа, что ли, приземленнее. Очередная ошибка компьютеров системы НОРАД, принявшей на сей раз за "советские боеголовки" аномальные шаровые молнии, чуть не приводит к ядерной катастрофе. И у одного из тех, кто вовлечен в разгорающийся конфликт, мелькнула мысль… отрывки мыслей, сходные с переживаниями той — "умирающей". Случайность — или поданная весть услышана?
Инциденты с ядерным оружием, точное число которых из-за засекреченности большинства данных восстановить затруднительно, получили в американском военном министерстве кодовое название "Сломанная стрела". Официально Пентагон не отрицает 32 "Сломанных стрел" за период 1950–1980 годов[43]. А исследователи Стокгольмского международного института исследований проблем мира (СИПРИ) насчитали более 125 за три послевоенных десятилетия[44]. Иначе говоря, в среднем по одному в каждые полтора месяца… Так что проблему не назовешь высосанной из пальца.
Однако первый — во всех смыслах — пласт рассказа превращает его в событие значительное не только в советской фантастике. Как и роман Михайлова, рассказ Павла Амнуэля и так "глобальную" ядерную проблему поднимают до высот поистине космических.
Может быть, таковой она на самом деле и является? И только ощутив нашу вселенскую ответственность, мы наконец угомонимся…
Библейского пафоса полон и первый советский фильм на тему ядерной войны "Письма мертвого человека" (1986). Его авторы — Борис Стругацкий и вчерашние дебютанты режиссер Константин Лопушанский и писатель-фантаст Вячеслав Рыбаков.