Ультиматум
Шрифт:
— Отец, ты уклоняешься от ответа. Разве я честно не выполняю свой долг?
Полковник снова сел.
— Извини, — пробормотал он немного спустя, — нервы сдают. На меня здесь так много всего навалилось. И потом, эта история с Райнером.
— Райнер? Что с ним? Ну говори же!
— Он жив. На, почитай, как далеко он зашел!
Торстен выхватил листовку из рук отца. Слова воззвания звучали так же, как звучали когда-то речи унтер-офицера, они напомнили о маленьком домишке в Корсуне. «Не жертвуйте собой ради Гитлера!» Торстена словно ударили. В его голове вдруг поднялся рой самых противоречивых мыслей.
— А я-то думал, что Райнер погиб, —
— Он, в этом нет ни малейшего сомнения.
— Тогда он умер для меня окончательно, — упрямо заключил Торстен.
Полковник взял у него листовку. Стихийная реакция Торстена, осудившего своего лучшего друга, из-за которого он так глубоко переживал, не понравилась отцу. Однако, хорошо зная своего сына, который после опрометчивых суждений нередко приходил к противоположным выводам, он не решался считать мнение Торстена окончательным. Глубоко взволнованный, он вновь попытался найти аргументы, способные дать сыну хоть какую-нибудь точку опоры, и просил его впредь проявлять сдержанность в любой обстановке.
— Что бы ни случилось, Торстен, обещай мне, что будешь помнить о своей карьере!
Торстен резко повернулся к нему:
— И больше ты мне ничего не хочешь сказать?
На улице уже слышался гул танковых моторов. Батарея Торстена была готова к выступлению.
Отец и сын простились холодно. Кристиан Фехнер смотрел на Торстена, надеясь услышать от него последнее слово, которое могло бы рассеять все опасения, но увидел на лице сына только одно: горькое разочарование.
На следующий день, 4 февраля, в район Ризино, Толмач прибыли стянутые для наступления по деблокированию семь немецких танковых дивизий. Два одновременных удара, с юга и запада, обрушились на усиленные пехотой и артиллерией 5-ю и 6-ю гвардейские танковые армии, на флангах которых находились соединения 53-й армии 2-го Украинского фронта и 40-я армия 1-го Украинского фронта, в состав которого входила также 1-я чехословацкая бригада под командованием генерала Людвика Свободы.
Завязалась жестокая, кровавая схватка.
Обе немецкие танковые группы натолкнулись на отчаянное сопротивление и были значительно ослаблены огнем советской артиллерии. Наступающей с запада из района Ризино немецкой танковой группе, несмотря на необычайно тяжелые потери, все же удалось прорвать линию советской обороны. Однако советской пехоте и артиллерии, брошенным к месту прорыва, а также 2-й танковой армии под командованием генерал-лейтенанта Богданова, переданной из резерва советского Верховного Главнокомандования в распоряжение 1-го Украинского фронта, ценой больших потерь удалось остановить гитлеровцев.
Оценив обстановку, генерал Штеммерман передал следующую радиограмму командующему 8-й армией: «Подвергаемся мощной бомбардировке. Нуждаемся в прикрытии истребителями. Расход боеприпасов 120 тонн в день при доставке по воздуху всего лишь 30 тонн».
Основная цель операции, поставленная немецким командованием — одновременным ударом с юга и запада прорвать изнутри и извне кольцо советского окружения, — оказалась недостигнутой; недостигнутой оказалась и вторая цель — немедленно окружить советские соединения между двумя запланированными «местами прорыва». К тому же попавшие в окружение в ходе операции немецкие части потеряли большую часть первоначально занимаемой ими территории. Котел сжался до размеров 60 на 30 километров. Советские войска на остальных участках фронта продолжали
все сильнее и сильнее затягивать его. Все это привело к тому, что операция Манштейна по деблокированию потерпела полный провал.9
В ночь на 5 февраля Руперту Русту и Жоржу Брадеману удалось сдаться в плен. Случилось это на юго-западном крае котла, там, где войска 2-го Украинского фронта отбили удар наступавшей со стороны Толмача и поддержанной из котла группы армий «Юг».
Маршевый батальон, к которому Руст и Жорж были вынуждены присоединиться на разрушенном вокзале, в огромной спешке был доставлен на грузовиках в расположенное неподалеку село. Батальон прибыл туда к вечеру и сразу же получил приказ занять позицию вдоль холмов. Рядом с ним окопались превратившиеся в так называемые боевые группы полки, отброшенные сюда в течение дня после неудавшейся попытки соединиться с наступающими из района Толмача частями. Беспрерывно доносился грохот идущего совсем близко боя. Советская пехота вклинилась с фланга в боевые порядки гитлеровцев и, отбросив их, под прикрытием танков Т-34 перевалила через озаренные полуденным солнцем вершины холмов, еще до наступления темноты вышла на равнину.
В маршевом батальоне не осталось ни одной пушки. Боевая группа справа с ее двумя гранатометами сделала несколько выстрелов. В результате один русский танк загорелся, два других были повреждены и остановились. Но затем весь маршевый батальон отхлынул к селу, гонимый остальными танками и пехотой.
Руст и Жорж бросились бежать к домам. Деревенская околица уже находилась под обстрелом. Пригнувшись, они пересекли улицу, перемахнули через несколько заборов. Совсем рядом рвались снаряды, пламя охватывало дома. С шипением перед ними обрушилась в снег горящая балка. Где-то раздался крик.
Жорж подбежал к воротам какого-то сарая и втащил туда за собой Руста. Тяжело дыша, они прислонились изнутри к воротам. Вдруг из темноты до них донесся такой знакомый голос: «…Наш фронт никогда не дрогнет. Он найдет в себе достаточно сил для того, чтобы, несмотря на тяжелые дни… То, что этот колоссальный, потрясающий мир процесс сопровождается муками и болью, соответствует вечному закону провидения…»
Оба сразу же узнали голос Гитлера.
— Идиот! — Жорж со злостью плюнул. — Сегодня в твое провидение мы внесем кое-какую поправку!
Радиоприемник свалился, и голос фюрера пропал.
Постепенно грохот сражения переместился на другую окраину деревни.
— Скоро все будет позади, — сказал Руст.
Жорж в ответ пробормотал что-то неразборчивое. Ему было не по себе, и он корил себя за то, что ввязался в эту авантюру.
Время, казалось, остановилось… Снаружи до них доносилось лишь потрескивание догоравшего дерева. Руст и Жорж приоткрыли ворота. Перед их глазами лежало умирающее село. Осторожно вышли на улицу и осмотрелись. Одно нажатие на спусковой крючок — и их песенка была бы спета.
Едва они отошли от ярко полыхавшего дома, как услышали громкий окрик по-русски:
— Стой! Руки вверх!
Бросив винтовки, Руст и Жорж подняли руки. На другой стороне улицы около грузовика с автоматами на изготовку стояли советские солдаты.
— Друг! Хорошо! Товарищ! — взволнованно воскликнул Руст. Он чувствовал облегчение и радость, но одновременно и страх перед неизвестностью, ожидавшей их.
— Товарищ! — подхватил Жорж. Лицо его, как всегда в затруднительных ситуациях, растянулось в улыбку, словно ему очень хотелось смеяться.