Ультра

— Не было никакой четвертой стадии. — ответил я с улыбкой. По легенде, батя у нас заводской инженер, рядовой сотрудник, так сказать. А он тут в волнении выложил, что коллега его академик заслуженный. Заслуженные академики у нас уже давно на заводах не работают. Академики у нас по НИИ рассиживаются. — Последние три стадии нужны, чтобы выбрать лучших из худших. А я прошел две и был принят.

— Во герой-то эпический… — папа зачесал затылок, с нескрываемой гордостью глядя на маму, которая, кажется, стояла рядом. По фону непонятно, где они, вроде что-то типа офиса. — А ты говорила!

— Что там мама говорила? — напрягся я.

— Да ничего я не говорила! — повернула телефон на себя мама. — Брешет твой папка. В воскресенье эфир, да? Ой…

— Сынок, мы не сможем присутствовать на игре, к сожалению. — с искренним сожалением произнес папа. — У нас презентация новой пу… новой штуки. Сам знаешь, корабли, силовые установки и всё такое… Эта презентация будет идти ещё три дня, поэтому…

— Но вы хоть по телефону посмотреть сможете? — спросил я чуть расстроенно. Реально обидно слегка. Думал, в воскресенье родители поддержат, но ладно. Я уже не десятилетка, который впервые выступает на утреннике.

— Посмотрим, всем отделом посмотрим. — заверили меня родители. Вот опять промашка, на заводах, насколько я знаю, цеха. Отделы там обычно с производством связаны косвенно, а родители у меня по легенде производственники. Раньше я их работой никогда не интересовался, да и деталей таких не подмечал, а теперь вот замечаю. Может я действительно сильно поумнел?

— Ладно, тогда я в гостиницу. — сообщил я.

— Ты это, сынок, подготовься там. — попросила мама.

— Да к такому как подготовишься? Лучше чем сейчас, готов не буду. — ответил я на это. — Ладно, конец связи.

//Останкино. Павильон шоу "Нейроинтеллект"//

Одежду я выбрал попроще, то есть ту, которую положила мне мама, надел серые брюки, голубую рубашку, надолго надел галстук впервые в своей жизни, из-за чего он меня душил. Суо заверила меня, что асфиксия мне мнится, кислород поступает в мозг в достаточных количествах. Это слегка успокоило, хотя я всё ещё волновался. Страшно всё-таки — иду на федеральный канал, участвовать во всероссийской программе. Положенные мамой туфли жали, но пришлось терпеть, так как других не было. Брюки совсем не те, к которым можно надеть кроссовки, да и кроссовки у меня определенно не того цвета — красные.

В общем, умыл лицо, почистил зубы, выдернул пару волос из носа — приготовился к бою, так сказать.

На такси, аж за сто пятнадцать рублей (да москвичи совсем обалдели!), доехал до Останкино, по дороге глазея на центр. Интересно, красиво, пробки. Куча народу едет с работы, поэтому движение было медленным и печальным. Водила начал говорить мне за жизнь, описав тяжелую московскую жизнь, почему-то сразу поняв, что я не местный. И жалуется на жизнь человек, который содрал с меня сто пятнадцать рублей за поездку?! Я тогда вообще всю свою жизнь существовал, а не жил! Ладно, часть этих денег вычтет в свою пользу программа "Pooper", но всё равно! Это же если десять таких поездок в день… Не знаю, не знаю, на какую тяжкую жизнь он тут жалуется.

В общем, доехали до Останкино, там меня встретил некий Валерий, который звонил мне в течение дня и говорил когда подъезжать. Валерий — средней комплекции мужик, шатен, карие глаза, физиономия отдаёт татарщиной, но это не точно. Глаза вроде как суженные слегка, но остальные черты лица европейские. Прямой эфир будет в одиннадцать ночи, а сейчас только восемь. За это время мне, как выяснилось, должны обработать морду лица, чтобы я нормально смотрелся на уже отнюдь не голубых экранах.

Побелили меня, покрасили лицо какой-то продвинутой косметикой, в зеркало смотрю — себя не узнаю. Точнее узнаю, но только версию, которая лучше меня. Чистая светлая кожа, хотя я на половину тона темнее, черты лица стали как-то потоньше, что мне не понравилось. Прическу уложили, с бровями что-то сделали, даже побрить пытались для профилактики, но Валерий сказал, что это лишнее. Короче, холеный я стал, взлелеянный на вид, а в душе было острое раздражение. Нет, против компании симпатичных гримёрш я ничего не имел, но вот мутный тип, который являлся главным гримёром, мне показался педиковатым. Я ничего против гомосексуалистов не имею, но и за тоже ничего. Это свободная страна, пусть живут своей жизнью, главное чтобы не навязывали свой образ жизни остальным. Я считаю, что настоящее солидарное общество — это когда ты живёшь сам и даёшь жить другим.

Когда всё закончилось, мне, кстати говоря, погладили до идеального состояния брюки и рубашку, пока я сидел в гримёрном кресле, а потом меня отправили в медпункт. Тут строгая на вид медсестра усадила меня на кушетку и взяла кровь из пальца, вены, мочки уха и, самое жутковатое — языка. Брала кровь не иглой какой-то, а стандартным заборником, действия которого совсем не чувствуешь, только кожа потом несколько часов слегка зудит. Иглы уже давно исчезли из инструментария для забора диагностического материала, я сам-то про них больше от папы слышал, который их с застарелым страхом вспоминает. Он в детстве часто болел, поэтому его обкалывали различными видами лекарств, отчего выработалась стойкая неприязнь к иглам.

После медпункта, Валерий отвёл меня в комнату ожидания. Ну, это была обычная комната, белые стены, белая лавка, белый пол, белый потолок, белые плафоны освещения, белая лампа, белый дрон… Стоп. Дрон?

Передо мной кружил дрон, вышедший из оптической маскировки. Он замер перед моим лицом. Это была пять на пять сантиметров камера с четырьмя маленькими двигателями и восемью лапками, которые она сложила под брюхо. Видел такие на Али, но знакомый один говорил, что беспонтовые китайские подделки не имеют большей части функционала и живут недолго, а американские оригиналы стоят серьезных денег. Так-то, передо мной в открытую кружит шпионский дрон, с маскировочной матрицей, которая и занимает львиную долю стоимости оригинального дрона. Нет, маскировка не делает эту штуку невидимой, но вот если не приглядываться, то и не увидишь. Непонятно, чего этот шпион замер передо мной.

— Гектор, какая у вас цель в жизни? — раздался отдаленно знакомый голос из динамика дрона.

— У меня? Мне шестнадцать, я ещё не определился. — ответил я честно. — А кто спрашивает?

— Репортёр телеканала Россия-1, Роман Васильевский. — представился дрон. Ну точно, слышал я про этого типа, который любит иногда приставать к москвичам с внезапными социальными опросами, что потом показывают в программах типа "пока все спят" и "пока всем плевать". — Как вы планируете распорядиться выигранными деньгами?

— Я ещё не выиграл. — ответил я.

— От него просто несет бульварщиной. — прокомментировала Суо. — Какой-то желтушный журналюга. Уверена, он не согласовывал это интервью с руководством шоу.

— А если бы вы выиграли деньги? Куда бы вы их потратили? — продолжил опрос Васильевский.

— Не делю шкуру не убитого медведя. — не стал я отвечать на этот провокационный вопрос.

— Ясно. А как вы относитесь к своим оппонентам? — задал следующий вопрос этот назойливый репортёр. Как его вообще взяли на Россию-1?

— Вы же знаете, что есть закон, ограничивающий применение шпионских дронов? — спросил я. — Кто дал вам право проникать на охраняемую территорию и брать интервью?

Я резко схватил дрона за брюшко и начал ощупывать на предмет сенсорного интерфейса, с помощью которого его можно отключить.

— Отпустите дрона! Немедленно! — закричал из динамика Васильевский.

— Нового купишь, журналюга… — пробормотал я, открывая контекстное меню управления дроном.

В помещение вошел Валерий, который уставился на дрона у меня в руках.