Ultraфиолет (сборник)

Он помнил мягкую руку в кафе дядьки из министерства и с тех пор твердо поверил, что он транслятор из Вселенной, а дядька больше не звонил, видимо, сел, как оборотень, такое бывало: вроде высоко летает, а потом раз – и новости, операция «Захват», и птичка в клетке, и доллары меченые, с лицом белым на весь экран.

ТТ время не теряла, начала сайты смотреть свадебные, что почем, как у людей было, свадьба – дело нешуточное. СА ее не беспокоил, она успела волос его с подушки снять и анализ сделать на ДНК, оказалось – все в порядке: и скорость сперматозоидов, и холестерин, генетика тоже в порядке, несмотря на папу Хинштейна. Фирму его пробила, налоговую, и выписку со счетов ей обещали принести.

В четверг он позвонил ТТ и пригласил в Ленком на «Поминальную молитву». Он сам смотрел этот спектакль десять раз, все искал в нем ответ, кто он, тайно сводил счеты с папой Хинштейном, не знал, что надеть – крест или звезду Давида, эта тема в спектакле покоя не давала. Он решил свою ТТ проверить – с кем она, с каким ей лучше будет?

ТТ театр не любила – зачем переживать чужие страсти, когда своим деваться некуда, но пошла, зная, что все это неспроста, замысел в этом почувствовала.

Утром в субботу в квартире СА зазвонил телефон. Мама, чтобы не беспокоить сыночка, взяла трубку – звонок был из глубокого прошлого, звонил Хинштейн, ровно тридцать лет назад он покинул ее, и теперь его голос в трубке, сломавший ее жизнь, подломил ей колени.

Голос был знакомым, как дорога на кухню. Он без извинений и преамбулы сказал ей: «Позови сына», и включил музыку на второй линии.

Она под гипнозом звонка пришла в комнату сына, мягко потрепала его и сказала то, что он не слышал тридцать лет: «Папа звонит».

СА машинально взял трубку не ожидая и услышал такое, что онемел. Что говорил ему этот человек, он не слышал, разобрал в конце что-то про алименты, выдохнул и послал абонента на хуй громко и отчетливо. На той стороне его жизни положили трубку; нет связи, сказал безмолвный оператор, соединяющий голоса.

Он еще полчаса лежал с закрытыми глазами, не понимая, что произошло.

Потом он зашел на кухню, съел мамин завтрак. Они ничего не говорили о случившемся, но он заметил красноту в ее глазах – она плакала.

СА с каждой минутой после разговора маялся по дому и говорил новые слова, которые не успел сказать. Слов за тридцать лет собралось много, но два из них, которые он произнес, оказались самыми верными, его слегка плющило, но он себе виду не подавал.

Его очень смутила синхронность событий: день для него был значительный, вечером тест для ТТ – и тут этот звонок. Он верил в синхронность бытия. Если это происходит, то называется чудо, но у него в отличие от настоящего позвонило чудо-юдо – Хинштейн.

Охуенный каламбурчик, подумал старый кавээновский волк и заплакал.

В театре он в очередной раз занялся мазохизмом на национальной почве: когда русский артист в роли еврейского молочника соединил в себе и храм, и синагогу, ему было хорошо. Он так увлекся, что не заметил, как девушка, с которой он собирался строить свой Храм любви, играет на телефоне и посылает эсэмэс подружкам. Он решил, что жениться не будет.

После спектакля она затащила его к себе, опять все было прекрасно, он передумал и сделал ей предложение, посчитав, что если есть гармония тел, то гармонию душ он построит, как какой-то мужик у Бернарда Шоу. Бабу звали типа Галатея-Дульцинея, а имя мужика он забыл.

Свадьба прошла как в тумане, через месяц он понял, что он не Бернард Шоу, ТТ – не Элиза Дулитл, она оборзела через месяц, через два он ушел к маме. ТТ оказалась беременной, все встало на круги своя, «Хинштейн» подмигнул снова и позвонил.

Девушка не желает ждать…

В далекой Сибири, в академическом городке, жила девушка, жила себе жила, а потом решила действовать.

Все ее усилия жить по совести ни к чему не привели – журнал, в котором она работала, закрыли: спонсору надоело видеть свою жену во всех видах на обложках и разворотах, и он выгнал ее. Нашел себе поскромнее, с пышными формами, филологическим образованием, обузданными потребностями в сочетании с неуемной фантазией по части нескромных желаний. Журнал накрылся медным тазом, и редактор Даша потеряла работу, а вместе с ней постоянный заработок, и стала думать, что ей делать, а не кто виноват.

Случилось это на двадцать восьмой год ее единственной жизни. А она еще не успела родить ребенка и всего остального не успела из набора состоявшегося человека.

Выпив вечером чилийского вина, она подвела предварительные итоги: работы нет, мужчины нет, последний ушел опять к жене, сославшись на остывшее чувство в связи с возбудившимся чувством долга и невозможностью жить на два дома.

Сбережения Даши составляли 2,3 тысячи долларов плюс старая «девятка» и однокомнатная хрущевка в спальном районе. Были еще два кольца золотых и кулон с турецкого курорта Анталия, подаренные толстым греком, за неделю обмусолившим ее своими мокрыми губами и грудой жира, как у партнера Бората в одноименном фильме. Вот и все приобретения за прожитую жизнь.

Минусы свои она считать не стала – их было много: рост (маленький), вес (большой), глаза (маленькие), рот (большой, иногда ей казалось, что это плюс, но когда ушел последний пользователь, получился твердый минус).

Можно было бы пренебречь отсутствием неземной красоты, но и земной оказалось не так много. Табакокурение и плохая кожа не способствовали обаянию, интеллект мог бы перекрыть недоданное Создателем, но и с этим он оказался нещедрым: дал то, что было под рукой, на склад не ходил. Для равновесия подарил волю и бешеную энергию – тоже неплохая компенсация.

Дело было в третьем тысячелетии, ждать милости от природы и кого-либо она не стала. «В Москву! В Москву! В Москву!» – сказала и сделала.

Работу она нашла быстро. Одно издательство, которых сегодня пруд пруди, взяло ее на работу редактором в отдел любовных романов серии «В сетях неги». Ей полагалось читать опусы женщин-сочинительниц, не испытавших ни одного оргазма. В связи с этим у них на бумаге получалось ярко, выпукло, зримо, но очень одинаково, и в этом тоже было удобство: из них можно было складывать любые пазлы и комбинации, объединять их в бригады и выдавать на-гора десятки в месяц для потребительниц, таких же несчастных, у которых тоже уже давно не было…

Лучше бы направили в редакцию фантастики – там было полно мужиков, но выбирать не пришлось, зато под боком сидели дизайнеры, молодые айтишники и юристы. Было с кем работать и курить на брейках.

Квартиру она нашла у одной авторши, старой грымзы, строчившей про любовь со скоростью, достойной системы залпового огня «Искандер». Квартира оказалась недалеко от работы, сама хозяйка жила в Тарусе, литературном месте, говорила, что у нее там лучше получается. Еще раньше она жила с братом писателя Бондарева, надеясь, что талант мужнего брата и связи помогут войти в литературу. Муж ушел к парикмахерше, устав от гипербол и немытой посуды.

Мир литературы оказался совсем не духоподъемным местом. Ни Гоголь, ни даже Сорокин не витали в коридорах, атмосфера издательства напоминала советский НИИ, где люди в основном курили и плели интриги по мелким поводам. Все ненавидели соратников и завидовали жене главного редактора, которая меняла шубы и губы каждую неделю. Подозревали они своего начальника во взятках с авторов нетленных бестселлеров о губительной страсти и желали того же.

Все казалось хорошо, но мечта о собственном гнездышке твердела, как член у дизайнера из соседнего отдела, который работал над эротической серией «Камасутра для лохов». Он один имел право заходить на порносайты по работе, совмещая приятное с полезным. Все знали, что он дрочит под столом, но и это считалось производственной необходимостью.