Улыбка Афродиты

Все время, пока Хассель сидел на маленькой террасе, он смотрел по сторонам, что-то выискивая среди оливковых деревьев на склонах горы. Внешне он держался вежливо и воспитанно. Приезжая, он всегда выглядел так, словно только что вычистил свою форму и отряхнул пыль с сапог. Он никогда не приходил без подарка – либо продовольствия, либо вина, либо небольшого отреза ткани, которую он где-то разыскал, хотя старался не задаривать сильно, чтобы не вызвать зависти или подозрения у односельчан.

Немецкий офицер стремился быть внимательным, когда отец Юлии учил его новым словам и фразам, но было ясно, что по крайней мере часть его витала в это время в каком-то другом месте. Только когда он замечал Юлию, его поведение менялось: глаза загорались пылким огнем, и он со страстью следил за каждым ее движением.

Семья Заннас понимала истинную причину частых визитов Хасселя. Отец Юлии злился и, поскольку не мог излить эту злость на самого Хасселя, старался, чтобы его семья узнала, что он чувствует. Юлия была его единственной дочерью. С болью и гордостью он понимал, что у нее необыкновенная внешность. Юлия привлекала внимание молодых людей со всего острова, и когда-нибудь ей предстояло выйти за одного из них замуж, и хотя ее приданое не могло быть значительным, он был уверен, что сумеет удачно устроить ее судьбу. Конечно, она была его дочерью, но еще и надеждой на то, что положение их семьи улучшится.

Но и немецкому капитану просто так не откажешь. Нельзя было обнадеживать его, но в то же время он не должен был почувствовать, что его знаки внимания отвергаются. Подарки, которые он приносил, были нелишними. К тому же отцу Юлии приходилось учитывать мнение местных жителей, которые понимали, как им повезло, что Хассель был командующим оккупационными силами. Нельзя было делать ничего, что могло бы нарушить хрупкий баланс их отношений с немцами.

Юлии постоянно напоминали о ее роли. Она должна была быть любезной с Хасселем, когда он приходил на рынок, должна была разговаривать с ним вежливо, но никогда не говорить или делать того, что могло быть неправильно истолковано. Ей следовало вежливо здороваться, когда он приходил к ним домой, но не задерживаться у него на глазах. И самое главное, если она повстречает Хасселя, когда будет пасти коз на склоне горы над деревней или по дороге в Ставрос, если мать пошлет ее за чем-нибудь, она не должна оставаться с ним дольше, чем необходимо, чтобы обменяться приветствиями. Юлия слушала все эти наставления и поступала соответственно. Она знала, что люди сплетничают о визитах Хасселя в их дом, но, пока она вела себя так, как говорил ей отец, они не могли найти никакой вины в ее поступках.

Каждую неделю она приходила в церковь, становилась на колени перед иконой Святой Девы и молила ее о помощи и руководстве. И каждый вечер перед сном она также молилась. Ей вспоминались попытки молодого капитана говорить с ней на ее родном языке, когда он приходил на рынок. Она улыбалась его ломаному греческому и думала, что его глаза такого необычного голубого цвета, какого она никогда не видела, – словно в ясный день смотришь на небо сквозь кусочек льда. Когда он смеялся, они наполнялись нежностью, но иногда в них читалось одиночество. Он держался отдельно от солдат гарнизона. Чересчур молодой, думала Юлия, для возложенной на него ответственности. Она видела, как он смотрит на нее, и некоторое время спустя уже ничего не имела против этого взгляда. Она поняла, что думает о нем. Его зубы были белыми, лицо стало загорелым, а волосы выгорели на солнце. Он не был похож ни на кого из ее знакомых.

Однажды утром Юлия собирала улиток на прибрежных скалах, когда услышала звук мотора автомобиля. Она сразу поняла, что это Хассель. Прикрыв глаза рукой, девушка увидела, что машина почти скрылась за длинным холмом у деревни, и догадалась, что капитан направился к ним. Юлии все утро не было дома, и она почувствовала разочарование оттого, что не увиделась с ним. Когда машина ехала по дороге над берегом, у нее внезапно появилось желание помахать рукой, чтобы привлечь его внимание. Она видела его за рулем, без фуражки, с поразительно светлыми и ослепительно поблескивавшими на солнце волосами.

Пока она смотрела, автомобиль замедлил ход, а затем остановился. Хассель вышел и спустился к берегу, сел на камень и, глядя на море, закурил сигарету. Был уже полдень, и солнце стояло почти прямо над головой. На прибрежную полоску белой гальки было больно смотреть, ярко блестела вода. Залив был пуст. Единственную лодку вытянули подальше на берег, чтобы ее не утащил прилив, а рядом висела на просушке сеть. Было слишком далеко, чтобы Юлия могла разглядеть выражение лица Хасселя, но ей показалось, что он думает о ней. Он выглядел очень одиноким, и она пожалела его: есть ли у него кто-то, чтобы скрасить его одиночество ночью?

Ей захотелось подойти и заговорить с капитаном, посидеть рядом. Она представила, что почувствует наедине с ним, а затем мысли завертелись вихрем: вот она уже касается рукой его лица, его кожа должна быть не такой грубой, как у ее отца. Он улыбается, и не успела она так подумать, как ей почудилось, что их губы встретились. Покраснев, Юлия вскочила, ужаснувшись своим мыслям, сердце бешено билось в груди. Она поспешила к тропинке на гору. Что сказали бы ее родители, если бы узнали об этих ее неприличных мыслях? Девушка принялась молиться Святой Деве, прося у нее прощения. Поднявшись немного вверх по тропинке, она остановилась и оглянулась. Капитан Хассель уже не сидел – он стоял и смотрел на нее. На считаные мгновения их взгляды встретились, а затем Юлия повернулась и бросилась бежать.

Через несколько недель в их дом пришли незнакомые люди. Юлию и брата отослали спать, но до глубокой ночи было слышно, как пришедшие разговаривают с отцом. Один раз она услышала, как отец что-то громко воскликнул и в его голосе звучали боль и гнев. На следующий вечер, после ужина, когда Юлия помогла матери убрать со стола, отец велел ей сесть рядом с ним и заговорил, не поднимая на нее глаз:

– Завтра, когда немецкий капитан придет сюда, я хочу, чтобы ты пошла прогуляться с ним.

– Прогуляться? – повторила она, не понимая, что он имеет в виду. – Куда?

– Не важно. Покажи ему вид с вершины горы, – ответил отец. Его голос звучал сердито, хотя Юлия не понимала почему. Понятно было только одно: отец хотел, чтобы она осталась наедине с Хасселем, чего она никогда раньше не делала ни с одним мужчиной, кроме отца и священника.

Девушка вопросительно оглянулась на мать, но та старательно занималась хозяйством, упорно избегая взгляда дочери.

Наконец отец взглянул ей прямо в глаза:

– Ты знаешь, мой ангел, что ты ему нравишься? Ты должна немного поощрить его. Пусть думает, что ты разделяешь его чувства. Когда он будет приходить сюда, ходи с ним на прогулки, проводи с ним время. – С почти свирепым выражением лица отец схватил ее за руку. Юлия ничего не понимала. Его глаза гневно блестели, но ей также показалось, что ему больно. – Ты моя дочь, и ты гречанка. Ни за что не позволяй ему прикоснуться к тебе. Не разрешай даже дотрагиваться! Понимаешь?!

– Да-да, конечно, – ответила она, совсем сбитая с толку тем, что отец еще может спрашивать ее об этом. – Но зачем?

– Это важно, мой ангел. Если бы это не было так важно, я никогда не попросил бы тебя об этом. Только помни, что ты – моя дочь, – опять строго добавил он.

Юлия так и не поняла, что он имеет в виду. Конечно, она его дочь. Может ли она забыть об этом?

Капитан не приходил два дня. Девушка работала в саду, когда услышала шум его автомобиля, поднимавшегося в гору. Тут же вышел отец. Он казался взволнованным. За прошедшие два дня он почти не разговаривал с ней, а по вечерам часто уходил из дому и возвращался очень поздно. Иногда Юлия замечала, что ее мать тоже смотрит на нее как-то странно. Она шептала ей ласковые слова и гладила ее волосы, когда Юлия сидела за столом.

Как обычно, отец и капитан сидели в саду под виноградными лозами, и мать Юлии принесла им вина. Хассель, церемонно поклонившись, преподнес ей кусок ветчины, затем сел и предложил отцу Юлии сигарету. Они немного поговорили, но отец, похоже, был не в себе. Докурив сигарету, он встал и, извинившись, сказал капитану, что у него есть срочное дело, о котором он только что вспомнил. Хассель тоже поднялся, но отец настоял, чтобы он посидел еще и допил вино. При этом он взглянул в сторону оливковых деревьев на склоне горы, где пряталась Юлия, и, поняв его намек, она стала спускаться к дому.