Улыбка ледяной царевны

– Зайду, пап, конечно…

И мне действительно очень захотелось прижаться щекой к папиному шерстяному домашнему свитеру, чтобы, как в детстве, ощутить запах его одеколона и пены для бритья. Тогда, на коленях у папы, я чувствовала себя совсем маленькой и очень любимой. И казалось, что весь мир вокруг тоже любит меня. Как же трудно слезать с папиных коленей. Теперь каждый, кому только вздумается, может ни с того ни с сего называть меня «паучихой»…

Я стояла в школьном коридоре совершенно одинокая, все вокруг казалось неприветливым и злым. Наверное, где-то сейчас корпит над домашним заданием продленка, скучают на дополнительных занятиях отстающие ученики и пыхтят над журналами учителя – там кипит жизнь! Лишь я одна мерзну в пустом коридоре. И тут вдали замаячила фигура, кто-то быстро приближался ко мне. Это был Марик.

– Вот ты где, пропажа! – Он обнял меня.

Тогда я, не раздумывая, уткнулась носом в его рубашку и разрыдалась.

– Да что случилось? – выспрашивал Марк. – У тебя проблемы?

Но я просто ревела, не в силах отвечать на его вопросы. На самом деле мне и самой не понять – с чего так расстраиваюсь? Ждать чего-то хорошего от Ивана было с моей стороны очень глупо.

– Если ты из-за меня, то не бери в голову, я вовсе не сержусь из-за твоего прикола, – не унимался Марик. – Первым уроком у нас физкультура была, не страшно пропустить.

Но я лишь всхлипывала и еще крепче прижималась к другу.

– А если ты двояк получила, так это вообще плевое дело, не стоит слез!..

Я замотала головой, мол, не получала двоек.

– Тебя кто-то обидел? – насторожился Марк. – Только скажи, я с него шкуру спущу!

И тут я подумала, что Марик самый лучший человек на свете: мне нужно радоваться, что он всегда рядом, готов поддержать и защитить.

– Пошли домой, – тихо сказала я.

На улице становилось все теплее, мы даже не застегнули куртки. Небо сегодня было высокое и прозрачное, а снег совсем сошел с земли. Солнце подсушило асфальт и газоны. Где-то среди прошлогодней травы уже пробивались маленькие зеленые ростки. Марк начал рассказывать о том, как утром после моего звонка он впопыхах собирался на уроки. И это выходило очень забавно – я невольно рассмеялась.

Так мы и топали по весенней Москве, смеясь, и солнце совсем высушило мои слезы. А может, это все Марк…

Глава десятая Стих и я

Весенняя Москва блестела вслед за дождями в лучах солнца. Город точно оживал после зимней спячки. Люди на улицах стали улыбчивее, их одежды ярче. Девчонки вспомнили о коротких юбках, а мальчишки – о девчонках. Даже седовласые старики игриво подмигивали юным красоткам и порой снимали шляпы, глядя им вслед. Пузатые почки на деревьях уже трещали, готовые вот-вот лопнуть. Город ждал зелени, тепла и первых цветов. В домах распахивались окна, каждый спешил впустить весну к себе в квартиру.

Сейчас совсем не хотелось думать об уроках, учебниках и домашних заданиях. Голову занимали мечты: нежданно к глазам подступали слезы или же смешинки буквально липли к губам. Вдруг хотелось бежать куда-то и долго-долго не останавливаться…

И жизнь тоже не стояла на месте. Неумолимо приближался юбилей школы. А я не придумала еще ни одной строки своего стихотворения. Думаю, в нашей школе легко можно было найти ученика, который справился бы с этим заданием куда лучше. Наверное, Людмила Петровна выбрала меня, как самую безотказную. Что не имело никакого отношения к моим поэтическим способностям.

Да, иногда я рифмовала по несколько строк, писала короткие эпиграммы на дни рождения одноклассникам. И тихонько кидала записочки им на парты. Правда, сделать это незаметно получалось не всегда. За пару-тройку лет у нашей классной руководительницы накопилась целая куча таких стихотворных записок. Тогда-то она и выдала меня нашей литераторше, а та уже, скорее всего, проболталась Людмиле Петровне. С тех пор я лишь несколько раз что-то сочиняла к небольшим школьным праздникам. Но одно дело кропать шуточные стишки, а совсем другое – написать целую оду к юбилею школы…

Я сидела за столом перед окном своей комнаты и разглядывала ветку растущего у подъезда дерева. Вот-вот на ней пробьется листва, которая скроет вид на детскую площадку и дом Марика. Солнце поливало двор, лупило в окно и стелилось по моему столу. Я уныло уставилась на залитые светом чистые листы бумаги. Что там просила Людмила Петровна? Рассказать о заслугах школы и лично – директора? Рифмы никак не шли в голову, там лишь пели птицы и гуляло солнце.

– Вик, уроки делаешь? – заглянула в комнату Лера.

– Нет, стихи пишу, – серьезно ответила я.

Лера засмеялась. Скорее всего, она подумала, что это шутка.

В нашей семье мои поэтические способности всегда были лишь поводом для смеха. А началось все вот с чего.

Как-то давным-давно, лет мне было тогда девять или десять, я сочинила глупейший стих про папиного брата. Но это еще полбеды, самое страшное то, что я умудрилась прочитать его на семейном ужине. Даже сейчас, вспоминая об этом, краснею как вареный рак. Мои детские рифмы мама всегда бережно хранила в большой красной папке и в тот день достала ее, чтобы развлечь гостей. Все умилялись, а потом дядя возьми да брякни:

– Вик, а про меня сможешь стих сочинить?

Ну, я и согласилась – ума-то еще не нажила. В комнату к себе отправилась, а через полчаса гордо вынесла на всеобщий суд такие строки:

Мой дядя совершенно лысый:Таков волос его финал —А был когда-то белобрысыйИ говорит, что «хипповал»!Своей огромной шевелюройОн разных женщин покорял,А жить надумал с тетей Нюрой —И шевелюру растерял…

Что тогда было! Папа уже после первого четверостишия начал давиться смехом и сползать под стол. Мама опустила голову и прикрыла ладонью глаза, лишь по часто вздрагивающим плечам и широкой улыбке можно было понять – все у нее внутри хохочет. На последних строках даже дядя начал гоготать и откидываться назад на стуле. Лера тихонько хихикала. И лишь тетя Нюра сидела с таким выражением лица, будто я читала как минимум «Мцыри» Лермонтова. Закончив декламацию, я не успела опомниться, как дядя подхватил меня на руки и со слезами от смеха на глазах начал качать под люстрой.

– Уморила, дочь, уморила! – пищал из-под стола папа.

А я смотрела на нашу люстру и мечтала провалиться сквозь землю – меня высмеяла вся наша семья. Лишь тетя Нюра оказалась не чужда поэтическому слогу…

И уже совсем недавно, выудив тот стих из маминой красной папки, я перечитала его. Тогда сама здорово повеселилась. Но лишь подумала о том, как серьезно все воспринимала в тот злополучный день, – снова устыдилась своего поведения. После случая с «Лысым» стихом дома я больше не демонстрировала своих поэтических способностей. Только в школе отрывалась. Вот и получила по заслугам. Нет, пора, видать, пришла учиться сдержанности…

Я снова начала ворочать чистые листы. С чего-то же надо было начать! Людмила Петровна просила про любовь к школе написать. Я стала нервно грызть кончик ручки и снова впилась взором в ветку дерева, будто она знала о любви к школе больше меня. Через полчаса поэтических потуг на листе были тщательно выведены лишь такие строки:

Мы любим нашу школуСильней, чем комп и колу!..

Это никуда не годилось. В отчаянии я смяла листок и швырнула в корзину. Но упрямство взяло верх над пессимизмом. Я чуток пошевелила мозгами, боевито сжала ручку и шлепнула на бумагу первое четверостишие: