Улыбка Лизы. Книга 1

– А ещё он говорил, что у мужчин двадцать четыре ребра, как и у женщин, а не двадцать три. Лоренцо, ты ему веришь? – громко шептал двенадцатилетний Джованни.

Леонардо догадался, что речь идёт о нём, но продолжал прислушиваться.

– Я верю Святому Писанию, – недовольно отозвался Лоренцо ди Креди.

Ему семнадцать, он усерден в молении – не пропустил ни одной службы, а Леонардо стал чуждаться, осуждая оного за анатомические опыты.

– В городе говорят, он такой же еретик, как и безбожник Зороастр. А ещё, – шёпот становится глуше, – они по дьявольскому наущению смастерили летающую машину. Как думаешь, она взлетит? – спросил Джованни и сам же ответил: – А я думаю, если и взлетит, то не без помощи лукавого.

– Бог создал человека о двух ногах, не дав ему крылья, – уклонился от ответа Лоренцо, громко зевая, – пора спать, Джованни.

Наконец шёпот в соседней комнате стих, а вскоре послышалось сонное дыхание мальчиков и стрекот сверчка, выползшего из щели потолочной матицы. Леонардо выждал еще немного и, стараясь не шуметь, достал с полки несколько свечей – ночь предстояла длинная. Закутавшись в чёрный плащ, он выскользнул на улицу.

Антонио Поллайоло, державший боттегу неподалёку от моста алле Грацие, ожидал его на углу виа делла Леоне. Не зажигая свечей, они устремились к больнице Санта-Мария-Нуова. Долго петляли узкими улочками, избегая встречи с ночным дозором или случайным прохожим.

По дороге Леонардо рассказал Антонио про разговор мальчишек, подслушанный ночью. Надо быть осмотрительней. Хотя нравы во Флоренции свободные – инквизиция не бесчинствовала, как в иных местах, – анатомирование человеческих тел святые отцы порицали.

– Слышал я, что в медицинском университете Падуи студентам строение человека показывают на собаках, – сказал Антонио со смехом.

– Потому у их лекарей только собаки и выздоравливают, – усмехнувшись, отозвался Леонардо.

К врачебному ремеслу он относился без должного почтения и с опаской. Считал величайшим несчастьем сделаться больным и попасть в руки к невеждам, возомнивших себя эскулапами.

Они миновали площадь Витторио Эммануэле и старый рынок, еврейский квартал, обойдя по правую сторону Баптистерий, вышли по виа делла Банчи к монастырю Санта-Мария-Нуова. Перед тем как проскользнуть под арку, где в монастырском дворе пряталась пристройка больницы, заметили тень, метнувшуюся за угол дома.

Сторож покойницкой при больнице долго и с великой тщательностью рассматривал монеты, поднеся к свече, пробовал на зуб и, завязав наконец в угол шейного платка, провёл Леонардо и Антонио в мертвецкую – тёмную, без единого окна кладовую человеческих тел. На каменной скамье лежали останки бродяги. Сладковатый воздух тлена уже заполонил помещение. Их ждала тяжёлая и отвратительная работа. Но без оной невозможно отразить на холсте все сгибы и напряжения мышц тела. Факел из навощённой пакли горел ровно, хотя света для рисования давал недостаточно. Здесь же на лавке, подле трупа, укрепили в плошке две восковые свечи, горевшие лучше, чем сальные, – без копоти и чада. Третью свечу Леонардо растопил в глиняной кружке и кистью из конского волоса нанёс тонкий слой воска себе на тыльные стороны ладони и между пальцев.

– Зачем это? – спросил удивлённый Антонио.

– Сделай так же. При неосторожном порезе это защитит твою кожу от яда, что скопился у него в тканях, – Леонардо кивнул головой в сторону трупа.

Он пробовал работать в кожаных перчатках, но в них трудно было выделять мельчайшие жилки, сосуды и нервы, расположение коих относительно друг друга Леонардо тщательно зарисовывал.

– Смотри, как начинаются и оканчиваются мускулы – всегда на соприкасающихся костях и никогда на одной и той же, иначе они ничего не могли бы двигать, кроме самих себя, – пояснил Леонардо другу¹.

– Думаю, на сегодня достаточно будет зарисовок мышц и мест их крепления?

– Уж коли мы здесь, разве не любопытно тебе узнать, как устроены органы, коими мы дышим? Смотри, как всё удобно устроила природа – вот это похоже на дерево. Помоги-ка мне отделить от частиц плоти и жира. Не повреди!

Леонардо принялся зарисовывать лёгкие и гортанную трубку, высвободив их из грудной клетки трупа и уложив на скамью для удобного рассмотрения.

– Знаешь ли ты, Антонио, отчего умирают старые люди?

– От старости, вестимо, – рассмеялся Поллайоло.

– Ну а что есть, по-твоему, старение? Смотри, – Леонардо выделил самый крупный сосуд, прятавшийся рядом с позвоночником, и рассёк его вдоль – сверху донизу. Аккуратно очистил ножом и ветошью от сгустков крови, – смотри, Антонио, видишь жёлтые наросты внутри закрыли просвет сосуда? Сие и есть старость. Наросты оные не пропускают к органам питающую их кровь, отчего таковые дряхлеют и отмирают со временем.

– Зачем тебе это, Леонардо? Живописцу достаточно знать, как натягиваются мышцы при сгибании или разгибании.

– Для пользы неучей, кои берутся врачевать, не зная, как устроено тело, – ответил Леонардо, – сделаю рисунков поболее, а затем составлю анатомический трактат.

Где обитает душа при жизни человека, он пока не обнаружил, но одно знал наверняка: если душа человека беспорядочна и хаотична, то беспорядочно и хаотично само тело, в коем оная обитает². Вскрытие трупов бездомных бродяг и преступников с их вялыми, истончёнными мышцами, полусгнившими лёгкими и разрушенной печенью навели его на сию мысль. Он был убеждён, что красивые души ищут себе пристанище в красивых телах.

Домой возвращались при блекнущих на небе звёздах, и Антонио рассказывал:

– Доменико Гирландайо³, будучи три дня назад в палаццо Веккьо, похвалялся своей работой, уверяя, что он со своими братьями сможет покрыть фресками все стены города.

Леонардо промолчал. Быстро работать он не умел, а всякий намёк на медлительность, над коей в городе многие подсмеивались, казался ему весьма обидным, потому не сдержался и ответил сердито:

– Возможно, я буду владеть меньшим, чем сие удаётся практичным людям или тем, кто стремится к быстрому обогащению, – помолчав минуту, добавил: – Если хочешь избежать упрёков со стороны людей понимающих и отобразить вещь подлинно, то нельзя пренебрегать изучением этой вещи, как делают многие стяжатели.

Леонардо никогда не сидел праздно, ему всегда не хватало времени, кое бежало слишком быстро – он не поспевал за ним. Разговор с Антонио напомнил о последнем обещании Америго Бенчи приступить завтра к работе над портретом его дочери Джиневры. Портрет заказан банкиром по случаю свадьбы ещё месяц назад, и откладывать дальше никак нельзя. Алтарный образ «Благовещение» в ризницу женского монастыря Сан-Бартоломео почти закончен, но рука Марии вышла костистой, будто птичья лапа, а крылья архангела слишком мускулисты и, пожалуй, тяжелы для него. Надо бы переписать заново.

Когда проходили по площади Санта-Кроче, Антонио спросил, продолжает ли он бывать у Тосканелли⁴. Несколько лет назад Бенедетто Аббако привёл его в дом, где по четвергам бывал сам Леон Альберти⁵, книгу коего Леонардо давно изучил от корки до корки. И инженер Чекка Флорентиец, и астроном Карло Мормокки. Все они, как и старый Тосканелли, прислушивались к суждениям Леонардо. В этом доме он не был чужим и охотно делился соображениями по устройству мироздания, кои рождались в его голове или являлись во сне. Он всегда знал, что Земля – не центр Вселенной, а только светило, как и другие, видимые на небе. Он уверен, что пространство беспредельно; причина морских приливов кроется в Луне, но доказать сии предположения, дабы в них поверили и другие, можно либо математическими расчётами, либо опытным путём. Полагая, что земля и море перемещаются, будучи в Винчи, отыскал раковины морских животных высоко в горах, там, где вершины скал целуются с облаками, чем и подтвердил свою правоту. «Всё должно подкрепляться либо опытами, либо расчётами», – сообщил он Антонио итог своих мыслей.