Улыбнись, любимая!

Остановили такси. Шоди был не в настроении. Чистый горный воздух душил его. Ему показалось, что от Туйчиева идет неприятный запах. Ему хотелось открыть дверь машины и выйти на ходу, чтобы не чувствовать этого запаха.

Вечером кто-то постучал в дверь. Шоди открыл. На пороге стоял Туйчиев. В руке – маленький чемоданчик.

– Пусть это будет у тебя. Специально для моей принцессы, – сказал улыбаясь. – По приезде в Ташкент я скажу, куда нужно отвезти.

Шоди опять стало плохо. Мерзавец, а как радуется. Нехотя Шоди взял чемоданчик. Поставил его в углу комнаты.

…Назавтра они вышли на работу. Начальник вызвал Шоди к себе. Дал бумажку:

– Здесь адрес. Чемодан отнесешь туда. Откроет старушка. Скажешь: от начальника вашей девочке.

Шоди, не открывая сложенную бумажку, сунул в карман. «Теперь я должен быть ему почтальоном, бесстыдник…»

После обеда начальник заглянул в комнату Шоди. Его не было. Мобильник тоже отключен. Порасспрашивал у сотрудников. Нет. Никто ничего не знает. Вызвал своего водителя.

– Утром ты отвез Шоди по тому адресу, который я давал?

– Шоди не поехал. Сказал, что не поедет. Говорил, чтобы я поехал сам, если хочется.

– Как так?

– Э-э-э… он, оказывается, псих. Мы поехали по тому адресу. Он с минуту смотрел на бумажку с адресом, потом закричал. Ругался.

– Кого ругал? Почему? Что он сказал?

Водитель был в недоумении.

– Не знаю. Говорил только: «Мразь! Я тебе покажу…» Звонил куда-то. Спросил: «Ты любовница Туйчиева? Ты тоже мразь!» Потом выбросил из окна машины свой мобильник. По дороге вышел сам. Не знаю, куда он пошел.

Туйчиеву стало плохо. Ему было не по себе. Что-то буркнул. Когда водитель выходил из кабинета, спросил:

– Он ее знает?

Водитель смутился:

– Да, по-моему. Зря ему сказали, хозяин.

Туйчиев разозлился. Кровь ударила в лицо, он заорал:

– Ты… убирайся!

Водитель юркнул за дверь.

Назавтра начальник послал человека в дом, который снимал Шоди. Он возвратился ни с чем. Шоди накричал на него, сказал, что уходит с работы, и передал заявление об уходе.

Туйчиев улыбнулся. Он был зол. Но не показал этого. Потом вдруг стал звонить той «принцессе». Ответа не было. Туйчиев сидел, глядя в одну точку. Потом с тяжелым вздохом поднялся с места.

Шоди, лежа на топчане под деревом маленького дворика на окраине города, читал книгу. Он не заметил Туйчиева, который легкой походкой подошел к самому топчану. Вздрогнув, он поднялся. Туйчиев смотрел на него испытующе.

– Почему не пришел на работу?

– Я не буду работать с вами. Лучше уходите, – он показал на дверь.

Туйчиевым овладела дрожь.

– Ты ее любишь? Вы хорошо знаете друг друга?

– Теперь это не имеет значения.

– Почему?

Шоди, сердито посмотрев на него, направился к веранде. Туйчиев немного постоял во дворе, затем вышел на улицу. Когда он протянул руку к ручке двери, Шоди выбежал из дома и закричал:

– Да! Я любил ее. Мы учились вместе. Она была сиротой. Такую девушку… Я ей ничего не говорил, не бойся. Гуляй себе смело. Просто не показывайся мне на глаза. – Опустившись на землю, он закрыл лицо руками. Его плечи дрожали. Он плакал.

Туйчиев покачнулся, словно сраженный пулей. Сердце защемило. Но он, стараясь держать себя в руках, направился к веранде. Шоди все еще плакал, причитая: «Проклятье… проклятье. Гузаль, будь и ты проклята. Ты обманула меня, обманула…»

– Сынок, – Туйчиев еле говорил, – что ты несешь? Не оскорбляй Гузаль… Она моя дочь. Когда ей был всего годик, ее мать умерла. Сейчас живет с бабушкой, матерью моей покойной жены. Бабушка ее вырастила. Сейчас… сейчас…

Шоди перестал плакать и причитать. Раскрыв рот, он посмотрел на Туйчиева. Туйчиев сел рядом с ним. Обнял за шею парня. Теперь из его глаз потекли слезы.

– Да, она моя дочь, дурачок… Сейчас живет с бабушкой.

Туйчиев не мог остановиться. Слезы текли ручьем. Он крепче обнял парня.

– Сынок… ты теперь будешь моим сыном. У меня не было сына…

Они смотрели друг на друга. А Шоди был в шоковом состоянии. Он смотрел, не в силах вымолвить ни слова.

Вот тебе и кино!

Саттар-афганец умер, и председатель махалли избавился от него. Однако он считал себя виноватым в его смерти, в душе было неспокойно. Ему казалось, что все показывают на него пальцем… Вот, мол, смотрите, кто виноват в смерти Саттара-афганца. В дом усопшего он пришел на третий день после похорон. Дом был обветшавший: старые, прогнившие ворота еле держались на шарнирах. Около ворот стояли такие же прогнившие стулья. Посетители осторожно садятся на них и, наскоро прочитав молитву, спешат прочь.

Председатель решил постоять возле ворот. Разозлился, когда к нему поспешил Кудрат-самоварщик со стулом, имевшим более-менее пристойный вид:

– Не нужно. Отнеси на место…

Председатель старался показаться человеком, который был подавлен смертью близкого человека. На душе скребли кошки. Чувствует, что у него осталось-таки что-то человеческое. Между тем Кудрат с чайником в руке спешит к нему. Председатель старается не замечать его: «Дурак. Подхалимство делает человека тупым».

– Председатель-ага, пейте горячий чай… – Кудрат ловко берет в руку пиалушку, перевернутую на столе, и наливает чай. – Ага, чай…

– Я не буду пить чай, зачем ты морочишь мне голову? – зло отвечает председатель. – Не путайся под ногами…

Он осторожно рассматривает близких покойного, с особым интересом рассматривает Туру-нытика. По его лицу ничего нельзя понять: «Значит, не в курсе. Не знает, что я выгнал Саттара-афганца из кабинета, а Саттар ударил меня по лицу здоровой рукой. Покойный никому не рассказал, видать… Иначе уже все растрезвонили бы об этом на весь кишлак. Ведь все молчат…»

В этот момент сосед покойного, Тура-нытик, тоже с каким-то беспокойством посмотрел на председателя. По виду председателя он ничего не понял: «Не сказал, видать. Председатель не в курсе. Надо было мне срубить это дерево. Сказал бы сыновьям, они быстро разделались бы с ним…»

Саттар вернулся с войны инвалидом. Потерял левую руку. В таком состоянии он не мог много зарабатывать, еле сводил концы с концами. Жестокая правда жизни не пожалела даже инвалида. Здоровые не могут найти доходную работу, а инвалиду туда вообще путь заказан. Довольствовался пособием по инвалидности. Найти девушку для того, чтобы создать семью, тоже было трудно. Женился поздно. На окраине кишлака построил себе дом. Развели с женой огород, где стали выращивать для хозяйства овощи. Кое-как поддерживали быт. Близкие, конечно, помогали. Но у них тоже семьи, дети.