Ум, секс, литература
Шрифт:
В конце века не клонит ко сну только от "Молчания козлят - 2". От-личная книга! или фильм. Наверное, и фильм, и книга.
В Америке снова происходит что-то нехорошее. В геометрической прогрессии растет количество разорванных на мелкие куски хуев и запеченных в тесте сосков грудей. Кто-то опять разозлился на козликов-американцев.
Пoлицeйcкий Джек Дублин по некоторым нюансам догадывается, кто это Федя! Ну конечно, Федя! Но вроде бы Джек покончил с Федей. Оказалось, не покончил.
Тогда Джек начинает охоту. Скоро Джек понимает: это не Федя. Это уже сам Чехов! Чехов восстал из мертвых. Чехов обиделся на козликов-американцев.
Джек обращается за консультацией к магам и колдунам. Они подтверждают догадку Джека. Редко, но бывает, да не так и редко, что русские писатели, недовольные тем, что происходит на земле после их смерти, выходят из могил и начинают наводить порядок. Обычно это бывает в России, но порой, поскольку влияние русской литературы распространяется, к сожалению, далеко за пределы России, это бывает и вне России.
Борьба с прыгнувшим из могилы Чеховым невозможна. Чехов хочет лично отомстить Джеку за гибель Феди. Чехов пришел рассчитаться за Феденьку, за персонажа! Джек обречен.
Но есть одно оружие против Чехова - заговоренные книги. Книги русских писателей - лауреатов Нобелевской премии. Книги Бунина и Пастернака. Книги Шолохова и Солженицына. Книги Бродского. Оживший Чехов ничего не боится. Но этих книг он почему-то боится.
На Бродвее - очередная премьера новой постановки "Вишневого сада". Джек много раз предупреждал; надо запретить "Вишневый сад". "Вишневый сад" будет постоянно притягивать к себе сексуальных маньяков и разных потусторонних гадин вроде ожившего Чехова; но Джеку не верят. Джека поднимают на смех. Джека едва не увольняют на хуй из полиции.
За неделю до премьеры Джек получает по почте интересный подарок: запеченную в тесте ноздрю актрисы, играющей в "Вишневом саде" роль Раневской, и мелко нарезанный замаринованный хуй актера, играющего в этом же спектакле Гаева.
Джек приносит подарок в театр и снова требует отменить премьеру и вообще запретить пьесу "Вишневый сад". Но администрация театра и театральный профсоюз не согласны. Билеты все проданы. Спектаклю обеспечено пристальное внимание прессы. Погибших актеров срочно заменяют новыми.
Вот и премьера. Перед началом спектакля Джек замечает в фойе высокого нервного мужчину в очках, с идиотской бородкой и типично русским блеском в глазах. Мужчина подмигивает Джеку. "Еб твою мать, Чехов!" - понимает Джек и бросается на мужчину, но того и след простыл. "Упустил, блядь!" сокрушается Джек.
В туалете найден зритель с прокушенной веной и вырванной глоткой. Но спектакль все равно начинается. Спектакль отменять нельзя. В зале атмосфера страха и скандала. Все в напряжении.
Спектакль начинается. Джек даже и не смотрит на сцену. Ему эта поебень ни к чему. На этот "Вишневый сад" он насмотрелся, когда ловил Федю. Джек готовится достойно встретить Чехова.
Первый акт прошел - и ничего! Все живы! В антракте между первым и вторым актом - тоже тихо. И во втором акте - все еще живы. И во втором антракте тоже все тихо. Все вроде бы тихо и в третьем акте. И в третьем антракте тоже все как будто бы спокойно. Но "Вишневый сад" - пьеса большая в четырех действиях! Чехов себя еще покажет, Чехов еще даст о себе знать.
И
вот - четвертый акт. Сейчас начнется! Джек сжимает пистолет и заговоренные книги.Конец четвертого акта. Спектакль закончен. Спектакль прошел с большим успехом. Актеров вызывают на поклон. На поклоны выходят режиссер, художник и композитор спектакля. Хорошо бы вышел и сам автор пьесы. Но автор давно умер. Как бы не так! Откуда-то сверху спускается Чехов и кланяется, после чего начинается! Чехов вырывает глотки, прокусывает вены, отрывает ноздри и половые органы несчастным козликам-американцам, смотревшим премьеру новой версии его пьесы. Чехов рвется к Джеку.
Джек стреляет в Чехова. Но оживших мертвецов пули не берут. Чехов все ближе и ближе. Мерзкая гадина хватает Джека за горло и собирается горло вырвать.
И тогда Джек - раз!
– Чехова Шолоховым! Мерзкая гадина отпускает горло Джека. И тогда Джек - два!
– Чехова Буниным! У мерзкой гадины пробита голова, но мерзкая гадина еще жива. И тогда Джек - три!
– Чехова Солженицыным! У мерзкой гадины уже нет рук, но мерзкая гадина еще шевелится. Мерзкая гадина еще ползает. И тогда Джек - четыре!
– Чехова Бродским! У мерзкой гадины уже нет и ног, но все равно Чехов еще жив. "Отправляйся в свой проклятый русский литературный ад!" - говорит тогда Джек и - пять! Чехова Пастернаком! Мерзкая гадина наконец сдохла. Джек снова требует от Конгресса и муниципалитета Нью-Йорка категорического запрещения пьес русского драматурга Чехова. Не дай Бог, он опять вернется. Не дай Бог, мерзкая гадина опять оживет.
У нас, Лена, пока - нет таких Джеков. У нас в России героев много. Но такого Джека, который мог бы покончить в случае чего с мерзкой кровожадной гадиной - ожившим Чеховым, - у нас нет. Который мог бы вырубить вишневый сад. Который мог бы отшлепать вишневый зад. Который мог бы спуститься в вишневый ад. А нам нужны такие Джеки! Особенно в конце века. В конце века русские писатели имеют привычку выходить наружу из могил. В конце века они иногда возвращаются. Сначала они посылают персонажей, а потом приходят сами.
На меня, Лена, надежды мало. Я все понимаю, я на все готов, но я не могу поднять руку, а тем более книгу, на русского писателя, даже если он вернулся обратно мерзкой кровожадной гадиной. Вот Джек может! Рядом с Джеком смог бы и я. А без Джека, Лена, мне будет жалко русского писателя, какой бы мерзкой кровожадной гадиной он не возвратился.
Мы с Леной уже никуда не ходили. Не ходили в театр. В кино не ходили. Не ходили в гости и в ресторан. Мы просто гуляли. Просто целовались. Просто держались за руки. Лена все сильнее и сильнее сжимала хуй и все чаще и чаще водила по нему вверх-вниз. Скоро закончится первая половина восьмидесятых. Скоро придет Горбачев. Скоро наступят перемены! Но пока-то первая половина восьмидесятых не закончилась! Пока наступил только июнь.
В тот июньский день мы тоже гуляли. Тот июньский день, как и все июньские дни в Москве в первой половине восьмидесятых, был наполнен бензином, тяжелой русской спермой, водкой, хлебом, загадочной русской душой, жопой времени, концом большого стиля, Чеховым и советской властью. День как день. Июнь как июнь.
Ко мне нельзя было пойти. К Лене нельзя пойти. Ко мне можно было пойти и к Лене тоже. Но только не за умом и не за сексом.
Мы уже поняли: Россию не спасти! Конец века и конец социализма сжали Россию со всех сторон. Теперь поздно думать о России. Пора подумать о себе.