Умелая лгунья, или Притворись, что танцуешь

Я кивнула. Могла ли я забыть их? Те семейные собрания дали мне время и свободу для зарождения бунтарских чувств и мыслей.

– Я знаю, ты думала, что мы обсуждаем предприимчивые планы Тревора на использование земель Моррисон-риджа, но на самом деле на этих собраниях мы говорили о Грэхеме. – Расселл направился ко мне и сел в другом углу дивана. – Он просил нас помочь ему умереть. Поначалу мы, разумеется, старались отговорить его, но однажды ему удалось убедить нас, сказав со всей серьезностью, что с нашей помощью или без нее, но он найдет способ уйти из жизни, и тогда мы стали думать, как помочь ему. Он не хотел, чтобы ответственность взял на себя кто-то один. Ни Нора, ни любой другой из нас.

Кровь отхлынула от моего лица.

– Но как… не понимаю, – повторила я.

– Ты права в том, что Нора раздобыла таблетки, и это она узнала, как и сколько ему надо принять. Идея заключалась в том, что отдельная таблетка, данная ему каждым из нас, не могла убить его, но в сумме их будет достаточно.

– О боже мой! – воскликнула я и, невольно прижав руку ко рту, попыталась переварить услышанное. – И вы… помогли? – осуждающе взглянув на него, спросила я.

– И Амалия тоже, – кивнув, прибавил он. – Все, кроме твоей бабушки, однако она знала, что произойдет, и понимала, хотя это… – Он пробежал рукой по седеющим волосам. – В общем, полагаю, это приблизило ее собственную кончину, – заключил он. – Ты же помнишь, как быстро она угасла после его смерти.

Да. Она умерла через несколько месяцев после моего отца. Две опустошительные утраты для меня, одна за другой. Мне вспомнился бабулин плач вечером того дня, когда умер мой отец. Тогда я ничего не понимала и была слишком поглощена собственными тайными планами на ту ночь, чтобы уделить внимание ее печали. Внезапно она обрела смысл.

– Разве в этом участвовала только семья? – спросила я. – Ведь на эти собрания приезжали Дженет и Питер.

– Они тоже помогли, и Дженет, и Питер, и его жена Хелен. – Расселл склонился вперед, положив руки на колени. Он устремил на меня пристальный взгляд. – И еще несколько его близких друзей. Тревор поначалу отказывался. И он действительно мучился из-за этого, поскольку, если бы твоего папы не стало, он мог бы преуспеть со своими планами на землю, и из-за этого, подозреваю, он еще больше чувствовал себя виноватым. В конце концов, впрочем, он согласился. И твоя тетя Клаудия до последней минуты не давала согласия. Решилась только тогда, когда мы все собрались в спальне Грэхема, и она увидела, как он благодарен…

– Замолчи! – Я зажала уши руками. – Я не могу поверить, что каждый из вас… неужели все вы согласились? Согласились убить его?

Расселл покачал головой.

– Мы согласились помочь любимому нами человеку избавиться от жизни, ставшей для него невыносимой.

Мне не хотелось плакать, но от этих обидных слов глаза невольно наполнились слезами. Опустив руки на колени, я сжала кулаки. Ведь я была частью его жизни. Почему же он не мог выносить ее? Грудь сдавила острая до боли печаль. Не думаю, что я вообще смогу чему-то радоваться после всего услышанного. Внезапно в памяти всплыл тот день, когда Дэни перед началом одного из собраний зашла к нам на кухню и потрясенно взглянула на Расселла.

– А Дэни? – спросила я.

Немного помедлив, он кивнул.

– Все сочли ее достаточно взрослой, чтобы понять.

– Я ведь поддерживаю с ней связь, – заметила я. – И она ни разу ни словом не упоминала об этом.

– Конечно, не упоминала, – сказал он. – Все мы хранили молчание. И мне не следовало бы ничего говорить тебе, но…

– Почему Нора не сказала мне, что в этом участвовали все вы, а предпочла одна терпеть все мое возмущение?

– А могла ли она сказать тебе? – спросил Расселл. – Она не смела говорить об этом никому, и менее всего тебе. Да, она терпела твое возмущение, не обратив его на всех нас. Хотя это дорого обошлось ей. Она понимала, что из-за этого потеряет тебя, и ужасно страдала, но не видела лучшего выхода. – Склонив голову набок, он попытался заглянуть мне в глаза. – Это нанесло тяжелый урон всем нам, Молли, – прибавил он. – И лишь этого не смог учесть твой папа. Да, каждый из нас думал, что поступает правильно – из сострадания, – но, несмотря ни на что, осталось чувство вины. Честно говоря, я не ожидал, что буду испытывать вину. Ведь я больше всех, за исключением, возможно, Норы, видел, как страдал твой отец. Он скрывал это от тебя и от большинства родных, но я видел его мучения изо дня в день. Я знал, что он полностью обдумал свою просьбу. Знал, что больше всего в жизни ему хочется умереть. И однако, когда это случилось, я почувствовал вину. Я начал злиться на то, что ему не удалось найти другого выхода. Злился из-за того, что все мы попали в положение…

– Его убийц, – закончила я его фразу.

– В общем, да, – помолчав, расстроенно признал он.

– В Северной Каролине закон об исковой давности на убийства не распространяется, – заметила я авторитетным тоном и впервые с прихода в этот дом почувствовала под ногами твердую почву. – Не боитесь ли вы, что кто-то может проговориться? Ты сам не боишься, рассказав мне сейчас обо всем?

– А надо? – Он приподнял брови.

После секундного колебания я покачала головой. Я никогда не стану говорить о том, что услышала здесь сегодня. Сомневаюсь даже, что расскажу Эйдену. Это может стать очередной тайной, но на карту поставлено слишком много. Слишком много людей может пострадать.

– Разумеется, все мы боялись, что один из нас может проговориться, – пояснил он. – Но тот человек оказался бы таким же виновным, как все остальные. Мы рассчитывали на разумное молчание.

– А как вам удалось уговорить врача выдать свидетельство о естественной смерти? – спросила я.

– Амалия привлекла своего друга, – с печальной улыбкой сообщил Расселл. – Он мог сделать ради нее все, что угодно.

Мне вспомнился разговор Норы с моими тетушками, готовившими закуски на кухне перед летним праздником. Они упоминали какого-то доктора. Приятеля Амалии. И тетя Клаудия еще прошептала: «Тогда наверняка шарлатан».

Я откинулась на спинку дивана и потерла пальцами виски.

– По-моему, я пребываю в полнейшем шоке, – заметила я.

Расселл склонился ко мне, в его карих глазах блеснули слезы.

– Это был акт любви, Молли, – сказал он. – Надеюсь, ты сможешь понять это. Я рассказал тебе все только потому, что, хотя тебе уже не удастся наладить отношения с Амалией, ты еще можешь успеть порадовать Нору. – Он коснулся моей руки. – Отправляйся к ней, Молли. Повидай свою мать.

58

Моррисон-ридж

Покинув Расселла и выехав из города в сторону Суоннаноа и Моррисон-риджа, я поднималась по горным дорогам с гораздо меньшей скоростью, чем требовала элементарная осторожность, поскольку пребывала в шоке от недавних откровений. Мне хотелось увидеть Нору, но стоило ли спешить? Страдания и гнев целой жизни не улетучатся за несколько минут. Меня возмущали и ее роль в папиной смерти, и выданная мне лживая история. Возмущало и то, что меня, единственную из всех обитателей Моррисон-риджа, не посвятили в то, что случилось, а еще я возмущалась, потому что единственная потеряла возможность проститься с отцом. У всех остальных такая возможность была.

Дорога сузилась, и при виде обступивших мою машину деревьев я невольно затаила дыхание. Я успела привыкнуть к панорамным видам Калифорнии. И с легким испугом проезжала теперь между рядами высоких деревьев, чьи раскидистые ветви сплетались в тесный туннель.

Сбросив скорость на извилистой дороге, я высматривала маленький белый указатель с черными буквами, который отмечал въезд в наш Ридж. Преодолев последний поворот, я увидела на месте старого указателя два столба с закрепленной на них новой вывеской размером почти с половину рекламного щита. Эта резная вывеска из кедрового дерева имела весьма впечатляющий вид, явно рассчитанный на рекламу. На темно-коричневом фоне выделялись золотые буквы. Вывеска гласила: «МОРРИСОН-РИДЖ», а пониже более мелкими буквами шли слова: «Частные владения».

Не знаю, почему я испытала такое потрясение, ведь Дэни рассказывала мне о переменах в Ридже, но тем не менее я ничего не могла с собой поделать. Остановив машину, я изумленно разглядывала этот шедевр показухи. К тому же вид у вывески был настолько устрашающий, что я боялась сделать этот поворот, однако, увидев в зеркало заднего вида догоняющую меня машину, поняла, что придется двигаться. Я свернула направо и через мгновение оказалась на когда-то любимой мной дороге – на той самой кольцевой дороге, где раньше ощущала себя как дома. Но, увы, и это ощущение осталось в прошлом. Во-первых, ее заасфальтировали. И явно расширили. Слегка запутавшись, я проехала левый поворот, который мог быстро привести меня к дому моего детства. «Значит, еще рано, – подумала я. – Надо поплутать».