Умирающий изнутри

— Думаю да.

— Тогда все в порядке. Давай тогда пойдем постепенно. Не нужно спешить.

Завтра ты отправишься одна, а я посмотрю. Я отправлюсь в воскресенье, и уже ты будешь наблюдать. Если с нами все будет в порядке, в следующий раз отправимся вместе. Хорошо? Идет?

Но хорошо не получилось. Я понял, что она просто взяла себя в руки, отступила, обдумала свое положение и решила не сообщать мне этого. Хотя все это время я не влезал в ее разум, выражение лица сделало ход ее мыслей полностью очевидным для меня.

— Хорошо, — мягко ответила она. — Не стоит больше об этом.

Субботним утром она отказалась от завтрака — ей сказали, что отправляться в путешествие нужно натощак, — а после того как я поел, мы сидели на кухне, а на столе между нами невинно лежал квадратик промокашки.

Мы притворялись, что его там не было. Тони казалась растерянной. Я не знал, почему она беспокоится: из-за того, что я настоял, чтобы она отправилась одна, или просто волновалась из-за предстоящего ей. Мы мало говорили. Она нагромоздила в пепельнице целую кучу наполовину выкуренных сигарет. Время от времени она нервно улыбалась. Время от времени я подбадривающе брал ее руку. Во время этой трогательной сцены различные обитатели нашего этажа входили и выходили из кухни. Первым был Элоиз, тощий черный наркоман. Затем мисс Феотокис, сиделка с хмурым лицом из больницы святого Луки. Мистер Вонг, таинственный маленький китаец, который повсюду разгуливал в нижнем белье. Эткин, стипендиат из Толедо и его похожий на труп, товарищ по комнате Дональдсон. Человека два из заходивших на кухню, кивнули нам, но никто ничего не сказал, даже «Доброе утро». В этом месте принято было вести себя так, словно твои соседи невидимы.

Старая добрая нью-йоркская традиция. Около половины одиннадцатого утра Тони сказала:

— Дай мне, пожалуйста, апельсинового сока.

Я налил в стакан сок из холодильника, на котором значилось мое имя.

Подмигнув мне и широко улыбнувшись с фальшивой бравадой, она взяла бумажку, засунула ее в рот и проглотила, запив апельсиновым соком.

— Когда это подействует? — спросил я.

— Примерно через полтора часа, — ответила она.

На самом деле прошло минут пятьдесят. Мы вернулись в комнату, заперли дверь. Из переносного магнитофона доносились слабые звуки музыки Баха. Я пытался читать. Тони тоже; мы очень медленно переворачивали страницы.

Вдруг она подняла на меня взгляд и сказала:

— Мне становится немного весело.

— Как весело?

— Голова кружится. Как легкий приступ морской болезни. В шее немного покалывает.

— Дать тебе чего-нибудь? Стакан воды? Сок?

— Спасибо, не надо. Я в порядке. Это правда.

Улыбка робкая, но искренняя. Она кажется слегка взволнованной, но не боится. Хочет путешествия. Я отложил книгу и бдительно наблюдал за ней, чтобы иметь случай оказать ей помощь. Я не хотел для нее неприятностей. Я хотел быть нужным.

Она рассказала мне во всех подробностях о действии кислоты на ее нервную систему. Я делал заметки до тех пор, пока она не объявила, что шуршание карандаша по бумаге отвлекает ее. Начались визуальные эффекты.

Стены показались ей слегка вогнутыми, а трещины в штукатурке приобрели необыкновенную сложность и текстуру. Цвета стали неестественно яркими. Луч света, пробивавшийся сквозь грязное окно, на полу разбивался в спектр.

Музыка — я припас ее любимые пластинки — обрела новую интересную насыщенность. Ей трудно стало следить за мелодией и ей казалось, что та то останавливается, то снова возобновляется, но сам звук получил новое качество плотности и осязаемости, что удивило ее. В ушах раздался свистящий звук, словно ветер обрушился на ее щеки. Она говорила о каком-то странном ощущении.

— Я на другой планете, — дважды повторила она.

Она разрумянилась и выглядела взволнованной и счастливой. Вспоминая жуткие истории, где я слышал, что кислота низводит в ад и губит жизни по предположениям неких анонимных журналистов из «Тайма» и «Лайфа», я почти с облегчением решил, что моя Тони пройдет путешествие без проблем. Я боялся худшего. Но у нее все было в порядке. Глаза закрыты, лицо безмятежно и спокойно, дыхание глубокое и свободное. Моя Тони погрузилась в мир тайны.

Она едва мгла говорить, лишь изредка нарушая тишину, чтобы прошептать что-то невнятное и не относящееся к делу. Прошло уже полчаса с тех пор, как она почувствовала незнакомые ощущения. По мере того как она погружалась в пучины своего путешествия, моя любовь к ней становилась глубже. Ее способность входить в контакт с кислотой являлась доказательством прочности ее личности, и это меня восхищало. Я обожаю способных женщин. Я уже планировал свое завтрашнее путешествие, выбирая музыкальное сопровождение, пытаясь представить изменение действительности, которые я узнаю, с нетерпением ожидая момента, когда я смогу сравнить свои записи с заметками Тони. Я сожалел о трусливости, удержавшей меня от удовольствия совершить сегодня путешествие с Тони.

Но что это? Что происходит в моей голове? Почему внезапно возникло ощущение удушья? Тяжесть в груди? Сухость в горле? Стены изгибаются, воздух приближается и давит, моя правая рука на целый фут длиннее левой.

Со мной происходит то, что описала Тони. Почему я это чувствую? Я затрясся. Все мои мышцы вибрировали. Они называют это высоким контактом?

Едва ли моя близость к Тони во время ее путешествия могла обернуться таким образом — может она выдохнула на меня частички ЛСД?

— Мой дорогой Селит, — вкрадчиво сказало кресло, — как можно быть таким глупым? Очевидно, что ты получил этот феномен прямо из ее мозга!

Очевидно? Это так очевидно? Я рассмотрел возможность этого. Может я читаю Тони, не зная об этом? Наверное да. Раньше мне требовалась хотя бы небольшая сосредоточенность для проникновения в чужой разум. Но кажется ее сигналы усилились под воздействием кислоты и сами дошли до меня. Какое еще может быть объяснение? Она передает свое путешествие, и я каким-то образом настроился на ее волну, несмотря на мое справедливое решение уважать ее частную собственность. А теперь усиленные кислотой сигналы перебрались через пространство, разделявшее нас.

Выберусь ли я из ее мозга?

Влияние кислоты сбивало меня. Я взглянул на Тони, она изменилась.

Маленькая темная родинка на щеке около уголка рта вспыхивает разноцветными огнями: красный, синий, фиолетовый, зеленый. Губы слишком полные, рот слишком большой. И все эти зубы. Ряд за рядом, словно у акулы. Почему я раньше не замечал этот хищный рот? Она пугает меня. Ее шея удлиняется, тело сжимается, груди, как неугомонные коты, двигаются под знакомым красным свитером, который приобрел какой-то пурпурный оттенок. Чтобы спастись, я отворачиваюсь к окну. По грязному стеклу бегут трещины, которых я раньше не замечал. Сейчас оно треснет и со звоном усыплет нас осколками. Здание напротив сегодня неестественно приземистое. В его изменившейся форме чудится угроза. Потолок моей комнаты тоже приблизился ко мне. Я слышу над головой приглушенные удары барабана — шаги соседа сверху, решил я про себя, — и представляю себе каннибала, готовящего себе обед. Неужели это путешествие? Неужели юные представители нашего народа делают это с собой добровольно, ради развлечения?

Нужно бежать, пока это не захватило меня целиком. Я хочу уйти.

Это несложно. У меня есть свои пути блокировки импульсов. Только сейчас они не действуют. Я беспомощен перед мощью кислоты. Я пытаюсь укрыться, бежать от этих незнакомых непонятных ощущений, но они все же проникают в меня. Я открыт настежь всем эманациями Тони. Я захвачен ими. Я погружаюсь глубже и глубже. Это путешествие. И весьма неудачное. Даже очень неудачное. Как странно: ведь у Тони все прекрасно? Так кажется стороннему наблюдателю. Почему же мне, подсевшему к ней, так плохо? Все, что есть в сознании Тони, переливается в мое сознание. Для меня не ново получать импульсы другой души, но такого со мной никогда не было, чтобы порожденная наркотиком информация приходила ко мне в столь искаженном виде. Я стал невольным зрителем в душе Тони и то, что я увидел, походило на пир демонов. Могла ли такая тьма действительно царить в ней? В предыдущие два раза я не видел ничего подобного: возможно кислота высвободила из подсознания ночные кошмары, прежде недоступные для меня? Ее прошлое марширует передо мной. Пошлые видения чудовищных ночей. Любовники, совокупления. Мерзости. Поток менструальной крови, а может в этой алой реке таится нечто более зловещее? Вот сгусток боли: что это, жестокость к другим или к себе? И смотрите, как она отдается этой армии чудовищных мужчин! Они механически движутся, их жесткие концы сливаются в ужасную красную линию. Один за другим они берут ее и я вижу струящийся из ее лона свет. Их лица словно маски. Я не узнаю ни одного. Почему меня нет в строю?