Умный, наглый, сомоуверенный
Шрифт:
— Предлагайте, вы хозяин, — ответила Ира. — Ваш тост будет первым.
— За мирный ход событий, — сказал Левша.
— Что так мрачно? — спросила Ира. — Повеселее ничего нету?
Пушкин заметил, что Ирка крутит Левшой как хочет. Говорит капризным детским тоном, и голос звенит. Левшу нетрудно понять. Ему вспомнилась фраза: «В ее голосе звенели деньги…» Левша тает, как сугроб, потом видит его и снова костенеет.
— Предлагайте сами, Ира.
— А! — она махнула небрежно. — Ничего в голову не лезет. Но всегда можно выпить за дружбу и любовь.
Левша усмехнулся и чокнулся с ней.
—
— Нет.
— Отчего?
Она нахмурила лоб, и на нем образовались морщины:
— Да так, встреча и сразу проблемы, проблемы.
— Ты не много ли хлопнула? — Заглянул Пушкин ей в лицо. — Остановись. Как я тебя папе сдавать буду?
Ира отвернулась от него к Клементине:
— А как же гобелены? Конечно, еда нужна, но ведь, Яков Александрович… Клементина ведь не это… Она художница настоящая. От бога. А вы ее заставляете…
— Меня не заставляют, — возразила Клементина.
— А зачем тогда? — Ира пьянела на глазах…
— Покурим? — предложил Пушкин Левше.
Тот встал, отсигналив Леве, но Пушкин из осторожности дальше двери не пошел и оставил ее полуоткрытой. От Иры сейчас проку никакого, она не видит, что происходит. Сидеть молча опасно, можно ведь и исчезнуть без следа, даже при свидетелях… А момент подходящий. Левша в темноте выглядел стариком, усталым бородатым стариком, мрачно-подавленным. Они закурили.
— Пусть Лева заберет заявление из суда, — сказал Пушкин.
— А наша доля?
Авилов в ответ постучал себя по колену:
— Пошла на лекарства.
— Поговори с Левой. Это теперь его дела. Только особенно не надейся. Он снова жениться собрался.
Авилов хмыкнул.
— Пари?
— Сколько?
— Как всегда, пятьсот.
— Ты в этот раз продуешь, Пушкин.
— Ты всегда так говорил. У меня благодаря Леве… Сколько? Сейчас скажу, надо вспомнить… Алла, Вика, Яна, Настя, Наталья… Две с половиной. Пять раз спорили, я в него верю.
— А горбатых ни разу не было.
— А кто тут горбатый? Я не заметил. — Пушкин, как всегда, брехал.
Левша презрительно фыркнул…
— Когда ты уезжаешь? — спросил он.
— Это мой родной город, между прочим.
— Ну вот я и интересуюсь, когда ты его покинешь?
— Когда захочу.
— А когда ты захочешь? Мне нужно знать, я с тобой в одном городе жить не желаю.
— Взаимно. Когда надумаю, извещу, — поклонился Авилов. — Нужно посоветоваться с полковником. Он со мной всегда советуется в важных семейных вопросах… И денежных…
— Раздражаешь ты меня, Пушкин. За себя не ручаюсь…
— Это старческое… Возраст. Характер портится…
— Зато ты помрешь молодым. Шут гороховый…
Они молча докурили, затушили сигареты и вернулись в дом. Временное перемирие было заключено. Пока они курили, Ира успела надрызгаться и выглядела, как костер. Лицо ее полыхало.
— Ирина, — поинтересовался Левша. — А что это была за встреча? Или это секрет? — Он бросил косой взгляд на Пушкина.
— Нет, не секрет. Я встретила мужа. — Ира глотнула коньяку и поперхнувшись, закашлялась.
— Не надо, не говорите, — упрашивала Клементина, стуча по спине, — это же знак, что не надо.
Ира прокашлялась и продолжила, глядя на Левшу:
— Он сделал мне предложение жить вместе.
— А что
вы ответили?— Согласилась.
Авилов чертыхнулся. Вон куда повернулось дело. Полковнику, да и ему, да и всем прочим, позлорадствовал он, кто рассчитывал поучаствовать в отельном бизнесе, придется утереться. Чаша весов качнулась в другую сторону, все возвращается на круги своя, и только потому, что проходимцу удалось уломать Ирину. Тот понимает, что битва с полковником будет нешуточная, и в одиночку ему не справиться, Ирка нужна. Она взяла и объявила во всеуслышание, что остальные претенденты свободны. Как ему это удается, хотелось бы знать?
— Ну что ж… — услышал он голос Левши. — Наверное, вы его любите, раз так решили. Но я бы на вашем месте не спешил. Обдумал бы хорошо условия. Все-таки вы не девочка из бедной семьи, тут вопросы встают экономические, мы как-то об этом уже говорили.
— Давайте прогуляемся, Яков, что мы будем всех напрягать. — Ира встала, и Левша отправился подавать ей пальто.
Ну, нашла друга дома, мысленно посетовал Пушкин. Советчика. Ему стало смешно. Все-таки женщины существа особые, вот так с первым встречным… Дверь за выходящими закрылась, он повернулся к Клементине.
— Я понял, на что вы намекали.
— Ну и хорошо, — улыбнулась та. — Я удивляюсь, что часто очевидное не видят.
— Иногда не видят. Иногда не хотят видеть. Иногда видят и глазам не верят.
— А вы?
— Скорее не хочу, — он улыбнулся.
— Вот, — Клементина улыбнулась Леве, — воюешь со злом, воюешь, а проще подойти к нему, погладить по плечу и сказать: «Маленькое ты, бедное созданье…».
— Надо запомнить рецепт, — кивнул Пушкин и вышел, чтобы покурить. Навстречу в темноте двигалась пара, и он услышал концовку разговора.
— Я не могу в это поверить. Вы женщина здравомыслящая, — вежливо закруглил беседу Левша.
Интересно послушать, что бы сказал, услышав Ирино заявление, полковник Миронов!
Они посидели еще полчаса, и Ира засобиралась к детям. Прощанье вышло почти сердечным, чего в начале вечера никто не мог себе вообразить. На обратном пути он поддевал Иру, что она влюблена в старшего брата, а она серьезно отвечала, что это ее друг.
Выходя из машины, Ира, уже протрезвевшая за дорогу, подала ему листок из блокнота: «Вот адрес твоей домработницы, и это в последний раз. Больше не буду заниматься твоими делами. Подробности можешь узнать у Клементины, мы там были вместе, а моих сил больше нет на эту аферистку».
Авилов кротко кивнул, собственно, больше ничего ему не оставалось. Вся его конструкция рухнула в одночасье, и выхода не маячило. Но отпускать вожжи из рук Пушкин не собирался, потому что в этом случае он нес чересчур большие потери. Их интрига с полковником блестяще провалилась, а противник приобрел на него досье. Он попал в свою же ловушку. В данном случае в соответствии с правилом — не рой другому яму, сам в нее попадешь. Но Авилов никак не мог согласиться с житейской мудростью, если она нарушала его личные интересы. А Ирина что? Никогда, даже под пыткой, не сознается, что жила с проходимцем. Все будут виноваты в бедах ее мужа, только бы не признаться, что сама прокололась. Тут у нее в голове защелкивает, и видеть она ничего не желает, становится тупой и незрячей. Это любовь.