«Умрем же под Москвой!» Свастика над Кремлем
Шрифт:
Ворочаясь с боку на бок, он размышлял о своей несчастной судьбе, в одночасье лишившей его сразу двух сыновей. Особенно ему было жалко Костю, буквально ни за что погибшего по собственной глупости. Однако он даже представить себе не мог, что таких людей, как он, сейчас в стране очень много. Просто невообразимо много, другое дело, что об этом никто тогда не писал в газетах и не говорил по радио. Между тем поток заключенных в места лишения свободы был поистине огромным. Во второй половине 1941 года судами и военными трибуналами было осуждено 1 339 702 человека, из них 67,4 % к различным срокам лишения свободы, а в первой половине 1942 года таких было уже 139 610 человек.
Утром, так ничего и не сказав домашним, Петр Константинович отправился в НКВД. По дороге его встретил сосед Иван Никитин, известный
– А наше вам с кисточкой! – глумливо улыбаясь, приветствовал тот его и запанибратски хлопнул по плечу. – Ну как, будете и теперь от истинного пролетария нос воротить, образованность свою казать. Вот придут немцы, тут же на тебя, коммуниста, люди покажут, а там и до виселицы недалеко. Прямо вот на этой березе вместе со своей дочерью и висеть будешь…
Меньше всего это следовало говорить ему, Петру Константиновичу. В молодости он трудился помощником кузнеца в паровозоремонтных мастерских, привык махать молотом, а после, уже окончив учительский институт, стал увлекаться классической борьбой, поднимал всякие тяжести и мог несколько раз перекреститься пудовой чугунной гирей.
Он тут же поднес к носу Никитина свой кулак, который был лишь немногим меньше самой этой гири, и очень спокойно, но веско сказал:
– Гляди вот! Прежде чем они до меня доберутся, я тебе всю морду так раскровеню, что тебя мама родная и та не узнает.
– Да я так, в шутку, – забормотал Иван, с ужасом глядя на приближающийся к его носу кулак величиной с приличную дыню, – шутю немного от малого ума. Ты уж прости меня по-соседски…
– Пока простил, – буркнул Петр Константинович, – а дальше видно будет… – и зашагал по улице, хлопая досками деревянных тротуаров, уложенных на землю вместо асфальта.
В управлении НКВД, куда он попал, показав пропуск, несмотря на довольно ранний час, было очень людно. Хлопали двери, по коридорам, заставленным ящиками, туда и сюда сновали какие-то люди, причем многие, как и он, одетые в гражданскую одежду, чуть ли не в каждом кабинете стрекотали пишущие машинки. Вот и в кабинете, куда его проводил дежурный, тоже сидела за столом машинистка, а перед ней расхаживал по комнате одетый в штатское человек и громко диктовал:
– В ряде рабочих поселков и сел Пензенской области отмечается резко возросшая за последнее время активность служителей культа. Монахи и священники подходят к отправляющимся на фронт, предлагают им купить иконки, крестики, различные молитвы либо же просто оделяют всем этим будущих бойцов, что не совместимо с высоким званием бойца РККА. Обычно подобные вылазки идейно чуждого противника пресекаются на местах сознательными призывниками, силами которых эти святоши задерживаются и доставляются в НКВД. Однако нельзя отрицать, что несознательные элементы среди призывников оказываются весьма падки на всю эту религиозную пропаганду. В этой связи всем партийным организациям города и области предлагается усилить антирелигиозную работу с уходящими на фронт…
– Вы Таратынов? – спросил он Петра Константиновича и сразу же предложил ему садиться. – Вот вскрылись факты усиления религиозной пропаганды, приходится принимать меры! Догадываетесь, зачем мы вас сюда пригласили?
– Да нет… – Пригласили мы вас сюда потому, – строго сказал хозяин кабинета и тут же попросил машинистку отнести распечатанные ею бумаги, – что мы вам доверяем. В особенности это касается того, как вы вели себя в деле с вашим сыном, которого вы вместо того, чтобы пытаться где-нибудь спрятать, сами вывели представителям наших органов, после того как он первый раз сбежал из тюрьмы. Понятно, вы делали важное дело, немного недосмотрели, к тому же, видимо, верно говорят, что природа на детях, случается, отдыхает. Другой бы так себя не повел, а вы… Одним словом, мы настолько вам доверяем, что хотели бы предложить вам возглавить одну из наших подпольных организаций в этом городе, после того как сюда придут немцы. Если вы сейчас согласитесь, то разговор будет продолжен. Если нет, то… вы сможете отсюда уйти, а мы будем знать пределы вашего мужества и вашей любви к своей Родине.
– А разве нас не будут эвакуировать? – Петр Константинович, ну какая тут может быть эвакуация, немцы уже на подходе к городу, машин нет, все составы забиты ранеными и оборудованием эвакуируемых заводов. На ваше гороно мест просто нет, у нас сотрудники горкома и обкома партии в городе остаются! Конечно, вы можете
попытаться пешим порядком идти на восток, но только вот немцы как раз такие колонны беженцев и бомбят и вы можете запросто там погибнуть. А так у вас будет шанс принести пользу своей стране… В армию-то ведь вас из-за грыжи не взяли?– Угу. – И… как? – Конечно, я согласен, – угрюмо буркнул Петр Константинович. – Все одно подыхать! Но только как же я тут останусь? На улице, где я живу, все знают, что я коммунист, в городе меня многие знают. Да меня немцы со всей семьей повесят на первой попавшейся березе, а донесут на меня все те же соседи, сегодня уж один с утра грозился…
– За это вы как раз не беспокойтесь, – заверил его чекист, – мы вас из партии еще успеем исключить за укрывательство сына-преступника, наказанного судом по всей строгости законов военного времени, а кроме того, подготовим и приказ о вашем аресте. Прямо вот на этой машинке его отпечатаем и в ней же и оставим – мол, так спешили убежать, что даже не все свои бумаги успели уничтожить. Делайте все, что угодно, чтобы войти к ним в доверие. Прикажут в наших красноармейцев стрелять – стреляйте, выдать понадобится кого – выдавайте рядовых, старайтесь спасать только комсостав.
Сегодня же получите все явки, пароли, крупную сумму денег. В верхней части города тоже будет действовать наша организация. Как попривыкнете – наладите с ней связь. Вы знаете ведь, что у нас под Пензой существует целая сеть подземных ходов?
– Слышал, как же, – ответил Петр Константинович, – только вроде бы там все уж давно обвалилось. Потом там в начале 20-х годов бандиты ютились, поэтому все входы в них замуровали.
– Замуровали, да не все! – усмехнулся человек в штатском. – Там, оказывается, есть даже подземный ход с улицы Красной прямо под рекой и на остров Пески, а потом еще дальше – опять под рекой и с выходом в Ахунский лес. Сейчас мы все это подземелье приводим в порядок, но если кто-то вас про него спросит, то говорите, как и сейчас сказали, что там все давно обвалилось. Есть несколько точек, где нами заложены управляемые фугасы. В нужное время потребуется их взорвать. Потом нужно будет следить за станцией и передавать нам сведения, что там делается, сколько и каких эшелонов пришло, куда и что с ними доставлено. Впрочем, наши связные вам потом все сообщат. Учтите, что в окрестностях города будет действовать несколько партизанских отрядов, так что если вы… смалодушничаете, то пеняйте на себя!
– Об этом вы могли бы и не говорить! – хмуро заметил Петр Константинович.
– Ну вот и отлично! – заметил чекист. – Вот здесь распишитесь, что вы принимаете всю ответственность за возможную измену на свои плечи, и… идите. Вы с нами, мы с вами, а все мы вместе должны сделать все, что-бы и здесь, как и в любом другом советском оккупированном врагом городе, земля бы горела у него под ногами!
29 июня до жителей Пензы наконец-то донесся гром канонады, и город сразу опустел. Одни уже эвакуировались, другие на станциях и заводах старались все, что можно, отправить на восток, а остальные к этому времени были уже на позициях. А затем как-то разом все смешалось. В небе один за другим появилось множество вражеских самолетов, которые принялись сбрасывать на него мелкие бомбы, к небу стал подниматься дым от пожаров, а на улицах раздались визгливые сирены пожарных машин и разноголосый женский плач. В центре города из окон многих госучреждений полетели бумаги, на булыжной мостовой улицы Московской под ногами хрустело стекло из выбитых окон. Где-то на путях были повреждены и загорелись цистерны с нефтью или мазутом, из-за чего клубы густого черного дыма окутали весь Железнодорожный район.
В штаб обороны города поступило сразу несколько сообщений о том, что колонны немецких танков обходят Пензу с восточного и западного направлений, продвигаясь вдоль течения реки Суры. Затем пришло сообщение, что немцами уже перерезаны все железные дороги, по которым из города отходили последние поезда, и что крупные силы пехоты при поддержке артиллерии атакуют армейские подразделения и части ополченцев в районе Северной поляны, а также у деревни Арбеково. По приказу командования в сторону Ртищева был немедленно отправлен бронепоезд «Смерть фашизму-2», однако не успел он отойти и нескольких километров от города, как подвергся массированному удару немецких пикировщиков «Штука», был поврежден и сошел с рельсов. Остатки бронепоезда пришлось подорвать, а его команде отходить вместе с другими частями.