Умышленное обаяние

– Нет! – горько смеюсь я. – Ты спал, и я закрыла твои глаза губами, чтобы ты видел меня, даже когда спишь. Я положила губы на твой лоб, чтобы ты думал обо мне, даже когда меня нет. Я положила губы на твои, чтобы они не забыли мои, даже когда меня нет и не будет.

– Мне нужно уехать, чтобы остаться с тобой. Веришь? – нехотя сказал ты.

Я посмотрела на небо. Ветер разогнал облака, вернув солнце глазам. Я победила, и я проиграла. Я остаюсь, не жалея. Я жила, и мне есть зачем жить!

Марат

Июльский зной парит воздух, подменяя весну летом. Я в полосе яркого света, горная темень осталась вдали. Колеса накручивают разметку на катушку дороги, завязывая память узлом, она возвращается майским дождем. Значит, мы ищем то, что не схоже, чтобы понять, что «не та» – это та?

Эйфелевы электростолбы идут караваном, их шкура лоснится взмыленной сталью. Они устали – я нет! Между ними черный провод альпинистской веревкой. Они на привязи – я нет! «Kawasaki» рвет ветер, я кричу в небо, тучи летят за мной. Асфальт мотает, мотает, мотает линии электропередачи, отбрасывая стальные столбы назад, направо, налево! Ррраз! Ррраз! Ррраз! Ррраз! Ррраз!

– Тот, кто рожден свободным! Никогда! – ору я.

– Никогда! – вопит со мной ветер.

– Дави на газ, ветрюга! – ору я.

– Йа! – Ветер вбивает в бетон запредельную скорость. «Kawasaki» ревет бешеным зверем, вспарывая черным лбом горизонт.

– Лепота-а-а! – ору я.

Солнце танцует на серпантине, рисуя озеро в стальном караване столбов. Из-под колес врассыпную камни, я взлетаю и падаю вместе с землей. Ррраз! – налево – по миражной ряби. Ррраз! – направо – по неотсюдным волнам. Ррраз! Ррраз! Ррраз! Ррраз! Ррраз!

Камень-надолб бьет катапультой, «Kawasaki» взлетает, вращаясь в смертельном сальто. Ррраз – солнце справа! Ррраз – солнце сверху! Ррраз – солнце слева! Всё!

Небесные врата открыты, в них глубина без дна. Солнце богом глядит в глаза. Я лежу, надо мной скифской конницей пятицветные облака [3] . Снизу – пепел и синева, в середине – кровь, сверху – золото и белизна. Во всю ширь и высь – дикая степь и весна. Зной звенит в ушах, плавит и отливает воздух в щиты и колокола. И до самого горизонта – трава, трава, трава. Степь кладет разноцветные соты цветов, солнце варит в брагу их мед. Я дышу – майский улей шатает кровь. Я распят – в жарком хмеле не устоять. Я не трезв, я не пьян – заворожен. Горный ветер гонит волну, травяное море шумит, плетя жар в миражи, в них пахучие шишки шабдара вяжут мечи и стрелы в древний парфянский узор. Небо рвет радугу в клочья, степь убирает и рядит в ее лохмотья цветы. Красное, синее, желтое, белое пляшет, шаманит, кочует на зеленом соке травы. Впереди – флагом дикого мака уголь, позади – горицвета крест, справа – бессмертника снег, слева – в зеркале барвинка – небо. Подо мной – земля, у меня в руках сон-трава. Я слушаю шум тишины, во мне – глаза, в них майский дождь и пятицветные облака [4] . И я молчу, молчу, молчу. Боюсь растерять, что искал, что нашел, что забрал.

3

Пятицветные облака– традиционный символ благовещения в Китае.

4

Дождь и облака– традиционный символ свидания в Китае.

Хочется жить! Жить! Слышите? Жить!

* * *

Летний зной колоколом валит в окно, шпарит коричневый пол солнечным кипятком. Оса выгрызает дорожку на серой от времени раме. Я даже слышу, как молотят жвала ее пасти по некрашеному дереву. Звенящий воздух пахнет масляной краской до одури. Я малюю холст за холстом. Жара, жара, жара. Лепота!

Пять красных прохладных капель садятся на мое разогретое солнцем плечо. Я скашиваю глаза. Красные ногти горят огнем, белая-белая кожа ладони люминесцирует солнечным светом.

– Пойду искупаюсь? – тихо просит она.

– Угу.

Прохладные пальцы медлят на моем плече, я равняю температуру наших тел, отдавая жару. Я уже хочу бросить кисть!

– Так красиво, – шепчет она, смотря на саму себя.

Я перевожу взгляд на холст. В огненном сплаве красных опийных маков Женщина-Лето как слиток. Меня пробирает дрожь. Знаю – ее глаза!

– Угу.

Она уходит, я бросаю кисти к чертовой матери!

Олух! Осел! Блаженный дурак! Жаль! Мне жаль себя.

Аминь!