Унгерн: Демон монгольских степей

Буряты, следуя приказу приводить к барону всех задержанных, обезоружили мнимого больного и повели его к палатке Унгерна. Казаку-татарину удалось незаметно проглотить записку — маленький клочок бумаги с карандашной записью. При виде свирепого цин-вана посланец заговорщиков окончательно потерялся:

— Ты кто таков?

— Солдат четвёртой татарской сотни из бригады генерала Резухина, ваше превосходительство.

— Как здесь оказался?

— У нас ночью был бой, и я потерялся в степи.

— Значит, убежал! С кем был бой?

— Не знаю, господин генерал. Может, с красными, а может, и с монголами. В темноте не видно было, с кем стрелялись.

— Кажется мне, что ты врёшь. Бурдуковский, посади татарина под арест. А утром выбей из него палками всю правду...

Случайным свидетелем этой сцены оказался командир четвёртого полка дивизии полковник Марков, один из главных заговорщиков. Он сразу известил о случившемся Эвфаритского, который находился в это время в расположении своей пулемётной команды:

— Это точно гонец от резухинцев. Значит, бригада уже в наших руках.

— Там всё ясно. А вот у нас плохо. Арестованный утром «бамбука» Бурдуковского точно не выдержит. И выложит всё, как есть, барону.

— Согласен. А тот бросит свою бригаду на резухинцев и подчинит их себе.

— Значит, надо действовать немедля. Завтра будет поздно...

Эвфаритский послал по полкам нескольких верных пулемётчиков с предложением офицерам-заговорщикам собраться в палатке начальника дивизионного госпиталя. Он по своему положению был вне всяких подозрений. Сбор был произведён быстро. Только начался разговор, как прибыл второй гонец из резухинской бригады, тоже казак-татарин. Его на всякий случай послал полковник Костерин, который решил подстраховаться. Теперь в первой бригаде узнали о происшедших сутки назад событиях:

— Там всё получилось удачно. Нам надо выступить немедленно.

— Правильно. Обстановка сегодня самая благоприятная.

— Благоприятная? Почему?

— Барон обычно ставит свою палатку среди майханов монгольского дивизиона и людей Бурдуковского. А сегодня вечером цэрики почему-то разбили свою стоянку южнее лагеря, отдельно от наших полков.

— Может быть, барон что-то заподозрил?

— Вряд ли. Тогда бы монголы-телохранители стерегли его, а не бурдуковские экзекуторы. Которые «бамбук» держат в руках лучше, чем винтовку.

— Нам везёт. Прикончим барона без лишнего шума и крови.

— И сразу поведём бригаду на соединение с Костериным. Он пишет в записке, что будет нас ждать двое суток у бродов через Селенгу. На её правом берегу.

— Прикончим барона или нет, всё равно повернём на восток. Казаки в Тибет не пойдут.

— А что будем делать с командой Бурдуковского?

— Как только убьём Унгерна, так сразу обстреляем из пушек их бивак. Первый орудийный выстрел считать за сигнал к общему восстанию.

— Всё ясно. По местам, господа офицеры...

Исполнять приговор к генеральской палатке пошли полковник Эвфаритский, четыре офицера-колчаковца и около десятка оренбургских казаков. Остальные заговорщики разошлись и начали поднимать своих людей, которые ситуацию понимали с полуслова. Рибо писал:

«В чернильной темноте мы стали быстро седлать и запрягать лошадей. Люди работали без огней, настороженно прислушиваясь, чтобы не пропустить звука судьбоносных выстрелов. Не менее часа прошло в ожидании. Я и лечившиеся у меня в госпитале раненые офицеры обсуждали, что мы будем делать, если наши планы провалятся, когда до нас донеслись приглушённые звуки револьверной стрельбы, а потом раздались четыре орудийных выстрела. Их огонь прерывистым светом озарил тёмную лесную долину...»

Разрывы снарядов появились на ночном небосклоне там, где расположилась команда Бурдуковского. Стрельбой руководил подпоручик Виноградов: пушки били с расстояния в полверсты, по сути дела, прямой наводкой. Снаряды кучно накрыли пригорок у дороги с несколькими палатками на его склоне. Забегали в панике полуодетые люди:

— Красные! Красные! На коней!..

Нестройный пушечный залп поднял всю унгерновскую бригаду на ноги. Лишь малая часть «азиатов» знала, что означали эти орудийные выстрелы с кромки походного стана. Остальные подумали, что к лагерю подошли красноармейские части с артиллерией и скоро завяжется бой. Минут через пять бригада сгрудилась на дороге: конные сотни, госпитальные повозки с ранеными, артиллерийские упряжки. В воздухе стоял гул разноязычных голосов:

— Куда барон-то запропастился?..

— Почему не выступаем?..

— Айда сами, без барона. Красные наседают...

В этой внезапной суматохе офицеры-заговорщики потерялись в ничего не понимающей огромной толпе. Никто не знал, убит Унгерн или нет. Эвфаритский со своей группой покушения словно в воду канул. Наконец, от генеральской палатки пришли колчаковские офицеры. С первых их слов стало ясно, что барон жив, невредим и скрылся где-то в ночи.

Когда заговорщики беспрепятственно подошли к унгерновской палатке, то попросили барона выйти к ним. Но вместо хозяина из палатки выглянул полковник Островский, тоже один из участников заговора. Стало ясно, что цин-вана там нет. Как потом выяснилось, он по какой-то причине на ту ночь поменялся палатками со своими штабными чинами. Скорее всего, Унгерн заподозрил что-то неладное и решил ночью поостеречься. Тем самым он спас свою жизнь от пуль заговорщиков.

Островского, выглянувшего из палатки, офицеры в темноте приняли за барона. Один из них выстрелил, но револьверная пуля счастливо не задела полковника, который инстинктивно отшатнулся от входа назад. Второй раз стрелять не дали: заговорщики узнали Островского.

Вот тут-то демон монгольских степей и появился. Он вместе с ламами занимался гаданием в соседней палатке и, услышав выстрел совсем рядом, выглянул наружу. Его появление заговорщики не проморгали. Нестройный залп из пяти-шести револьверных стволов дал понять барону, что против него начался самый настоящий мятеж. Хотя стреляли с дистанции всего с полдюжины шагов, ни одна пуля не задела генерала. Случайно попали в кого-то из лам-прорицателей. Те подняли страшный крик: в Халхе лам не трогали даже пальцем.

Унгерн среагировал на револьверный залп мгновенно. Он упал на четвереньки и юркнул в кусты, около которых стояла палатка. Заговорщики бросились за ним, стреляя в темноте наугад, возбуждённо крича:

— Он там! Стреляйте!..

Искать бежавшего было совершенно бессмысленно ещё и потому, что вся бригада уже поспешно выступила по дороге на восход солнца. Группа полковника Эвфаритского поторопилась догонять её. Унгерн оказался предоставленным самому себе и какое-то время мог не опасаться за свою жизнь. Ночная темень и густой кустарник у подножия холма оказались для него спасительными.

На походе офицеры сумели навести порядок в полках и сотнях, успокоить людей. Теперь все знали о случившемся, но за «бешеного барона» никто не заступился. Бригада вытянулась по ночной дороге, двигаясь походным порядком к Джаргалантуйскому дацану. Хорошей дороги оказалось вёрст на восемь, Дальше двигаться среди поросших лесом и кустарником сопок по дороге, которая теперь больше напоминала лесную тропу, в ночи стало невозможно. Посовещавшись с офицерами, полковник Островский?, оказавшийся за старшего, приказал устраиваться до утра не привал: