Унгерн: Демон монгольских степей

— Он говорит, что вы страшный противник республиканского Китая.

— Пусть так говорит и дальше. Нам только лучше. Большая в Урге русская колония?

— Была три тысячи человек. После Колчака за счёт беженцев удвоилась или даже утроилась...

То, что местом собирания сил семёновский военачальник выбрал именно берега Керулена, особо чтимой монголами реки, свидетельствовало прежде всего о знании не столько истории народа Халхи, сколько его психологии и нравственной устойчивости. Уже потом исследователи скажут, что белый генерал ошибок в Монголии совершил не так уж и много. Именно здесь монголы и назвали Унгерна фон Штернберга Богом войны.

Азиатская конная дивизия местом своего квартирования и «кормления» избрала один из четырёх восточных аймаков (провинций) Халхи — Цеценхановский. Сюда войско барона пригласили местные владельцы-ваны, здесь русских белогвардейцев-освободителей действительно ждали с гостеприимством. Свою штаб-квартиру Унгерн расположил в долине Терельджин-Гол, где протекал Керулен.

Сюда к нему стекались сведения, которые позволяли определиться в будущих действиях на территории Внешней Монголии, в войне против китайской экспедиционной армии в этих степях. Вести радовали:

— Местные князья прислали в дар вот эти табуны лошадей. Отары овец пригонят к вечеру.

— Прекрасно. Баранов резать, казаков и цэриков Кормить досыта. Забракованных коней у них заменить...

— Цецен-хан прислал в дар шестьсот тёплых войлочных палаток-майханов и перевязочный материал для раненых.

— Пошлите офицера в полной парадной форме к цецен-хану. Пусть передаст мою благодарность. И отошлите подарок — саблю, кортик, кинжал, но обязательно с позолоченной рукояткой. Палатки сегодня же распределить по сотням...

— Китайцы продолжают осквернять буддистские монастыри. Они не уважают здешних лам.

— И что в ответ буддистские ламы?

— После того как убили настоятеля монастыря Шадоблин, местные ламы всюду говорят, что родственник Белого Царя ведёт против китайцев священную войну...

— Прибыли новые отряды воинов от князей.

— Большие?

— Нет, всего по десятку-другому всадников.

— Чем вооружены?

— Плохо у них с оружием. Винтовки только у немногих, да и то старые. Наши берданки прошлого века.

— Ничего, ружья добудут сами в бою с китайцами. Цэриков распределять по полкам...

— Прибыло новое пополнение. Сейчас монголов кормят, а потом распределим, кого куда.

— Какой князь прислал помощь?

— Не от князя они. Простые пастухи-араты, ограбленные китайцами. И нищие монахи.

— Это просто прекрасно. Так мы священную войну против китайцев превратим в народную войну монголов против Пекина...

— Пришёл тибетский ламас важной вестью, господин барон.

— С какой?

— В Тибете, в её столице городе Лхасе сам Далай-Лама Тринадцатый объявил русского генерала Унгерна борцом за буддистскую веру.

— Правильно объявил. Наше дело такое и есть.

— Тибетский лама ещё сказал, что к русскому генералу через несколько дней прибудет семьдесят всадников из Тибета. Это гвардейцы-телохранители Далай-Ламы.

— Подарка из Лхасы лучше быть не может. Начальнику штаба оформить их как отдельную тибетскую сотню.

— В какой полк передать тибетских гвардейцев?

— Ни в какой. Тибетская сотня будет подчиняться лично мне. А ламу из Лхасы приглашаю сегодня вечером за свой стол. Мне он должен рассказать многое...

— Прибыл почтальон из Харбина. Привёз кипу тамошних газет. Прикажете их вам принести?

— Не надо. У меня и без чтения харбинских газет времени мало. Что пишут сегодня о нас эмигрантские корреспонденты?

— О том, что Русская армия генерал-лейтенанта барона Петра Николаевича Врангеля отплыла из Севастополя в Турцию.

— При чём здесь барон Врангель?

— Харбинцы пишут в своих газетах, что теперь барон Унгерн последняя надежда Белого движения...

Пристрастие к буддизму, познание духовных основ этой восточной религии, с которой Китай безуспешно боролся «на крыше мира» — в Тибете, и в последующем позволило Унгерну выбрать правильную тактику священной войны против китайцев. Он взял на вооружение в борьбе с ними... удивительное пристрастие монголов к легендам. И такое случайной находкой назвать было никак нельзя. Легендарность определяла духовный мир степного народа.

Трудно сказать, знал или не знал барон Унгерн-Штернберг следующий исторический факт. Бурятский врач, в совершенстве владевший познаниями в тибетской медицине, Бадмаев, в последующем близкий друг известного Григория Распутина, в своё время написал императору Александру III письмо. Оно дошло до всероссийского государя и вызвало у него немалый интерес. Отец императора Николая II в конце своей жизни понял, что геополитические интересы России лежат на Востоке.

Бадмаев, объявившись в городе на Неве, знал достаточно много о размышлениях Александра III на тему, куда дальше идти Российской империи по географической карте. Поэтому его письмо, положенное на стол в рабочем кабинете государя в Зимнем дворце, вызвало у получателя несомненный интерес. Среди прочего Бадмаев писал:

«Легенды в Монголии значат больше, чем действительность». Я советую Вам, Ваше Императорское Величество, опереться на них в Вашей восточной политике...».

Приобрести «легендарное лицо» среди сынов степей белому генералу Унгерну фон Штернбергу помог один из самых приближённых к нему людей бурят Джамбалон. Джамбалон был известен своей образованностью, после взятия Урги получил княжеский титул вана. У Унгерна он командовал бурятским отрядом, составленным из эмигрантов, бежавших из Забайкальского края от преследований красных и теперь кочевавших со своими стадами на берегах Керулена.

— Господин генерал. Сам Тогтогун прислал к нам своего родича Найданжава в союзники. Несколько сотен всадников наберётся.

— Я буду рад видеть партизана Найданжава с его воинами у себя в дивизии. А почему ты, Джамбалон, сказал «сам Тогтогун»?

— Потому что у монголов нет более авторитетной личности, чем этот князь.

— Но ведь он старый и к тому же безнадёжно больной человек.

— Тогтогун в степи человек-легенда. Ему поклоняются даже ламы из дацанов.

— А почему его монголы сделали легендарным?