Уничтоженная вероятность (Циклопы)

– Говори!!

– О, Боже! Я не могу! Я не имею права! Жюли этого не переживет!!

«Панфиловец» Завьялов опустил стеклянную «гранату». Минуту занял размышлениями, в результате коих предложил:

– Давай по пунктам. Ты что-то там талдычил о моих зубах, Кеша? Хочешь сказать, я могу их получить обратно?

Кеша убрал локти от лица и опасливо кивнул:

– Такая вероятность есть.

– От меня что-то зависит?

– Конечно! Да!

– Что?

– В определенный час вы должны находиться в определенном месте. Больно вам не будет, обещаю.

Борис прищурился, подумал.

– А почему я должен верить, что ты не заманишь меня к каким-то сволочным своим дружкам?

– Мой бог, Борис Михайлович, – поднимаясь с земли, заволновалось тело, – я тоже своего рода пленник! Я тоже, не меньше вашего, хочу вернуться!

– Куда? – нахмурился Завьялов.

Иннокентий снова сделался упрямым. Борису показалось, еще немного и ворюга совсем забудется: примет гордую наполеоновскую позу с мизинцем на бицепсе.

Кеша оказался парнем не промах: ручки он таки скрестил, но пальчики благоразумно упрятал под мышками.

– Своим ответом я нанесу вам вред.

– Тайны, значит, – нахмурился Борис. – Смертельные секреты.

– Именно так, – напыщенно кивнуло тело-Кеша.

– И чем это грозит?

– Вам или мне?

– Обоим, идиот!

– Вы… вам лучше об этом не знать. Я – получаю поражение в правах.

– Каких? – искренне удивился Завьялов.

– Вам лучше этого не знать. Вы просто будете выполнять мои рекомендации, и все будет в порядке.

Если бы совсем недавно Кеша в его куртке и теле не рыдал на лавочке под фонарем, Завьялов, вероятно, проявил бы осторожность. Все друзья считали Борю умным парнем. Того же мнения придерживались и преподаватели во всевозможных учебных заведениях.

Завьялов понимал, что существуют тайны, к которым лучше не прикасаться даже краем. Убью точнее пули! Держись от них подальше.

Но Кеша, даже в его теле, выглядел абсолютным ушлепком. Знакомые девушки в унисон твердили, что Боря свет Михайлович исключительно брутальный типаж, мачо, так сказать. Мачо с Иннокентием внутри превратился в заурядную половую тряпку. В сопливую кликушу. Ботаника с чужого плеча. Мокрую курицу с накаченной задницей. Какого-то педрилу, если говорить совсем уж честно.

– Послушай, Кеша, – подходя к телу вплотную и похлопывая по спине, ласково произнес Завьялов, – я не вчера родился…

– Вы родились в одна тысяча девятьсот…

– Не отвлекайся на фигуры речи! – прорычал Завьялов. – Слушай молча.

– Угу.

– Так вот. Я не вчера… Черт! Короче. У тебя что-то пошло не так, Иннокентий. Я прав?

– Угу, – опять кивнуло тело.

– У тебя что-то пошло не так, – задумчиво повторил Борис. – Есть вероятность, что мы не выпутаемся?

Тело невразумительно повело плечами.

– Значит, есть. Паршиво. Ты можешь связаться со своим… начальством и сообщить о произошедшем сбое в программе?

Кеша замотал головой.

– И что нам делать?

Завьяловское лицо, руководимое изнутри мокрой курицей, изобразило намек: мол, а я вам, господин хороший, уже докладывал: «Будете паинькой, все разрешится ко всеобщему удовлетворению».

– Твоими бы устами, – пробормотал Борис. Печально поглядел на освещенное крыльцо больницы, где ему навряд ли помогут, и приказал: – Карманы выворачивай, Иннокентий.

– Чего?

– Бабло, ключи от тачки и мобилу доставай, ушлепок!

На мобильнике стояло четырнадцать пропущенных вызовов и десять СМС, половина из которых принадлежала перу изобретательного в лингвистике Косолапова. Борис на ходу, скоренько, прочитал послания, машинально хмыкнул над наиболее изощренными эпистолярными оборотами.

Получалось, что Кеша трубочкой не баловался, на вызовы не отвечал, и это обнадеживало. Завьялов убрал мобилу в карман олимпийки и подошел к заснувшему на больничной парковке круто тюнингованному «порше».

Безупречные линии спорткара сочетались с оленями и замызганными трениками до безумия сюрреалистично. Завьялов представил, как растоптанные бомжеские кроссовки (из помойки!) будут прикасаться подошвами к чутким, безупречно послушным педалям. Трагически поморщился. Покосился на знатно разодетого Иннокентия в итальянских штиблетах… Тело-Кеша жадно разглядывало автомобиль.

Да лучше сдохнуть, чем доверить родимую тачку э т о м у родимому телу!

Завьялов нажал на клавишу авто-брелока, заставил двигатель очнуться. Распахнув водительскую дверцу, буркнул:

– Залезай давай, ушлепок.

– А можно не ругаться? – разобижено поинтересовался Иннокентий.

Завьялов представил, что ругает самого себя, и кивнул:

– Лады. Запрыгивай, Кешка. Домой поедем.

По дороге к дому Завьялов философски размышлял о прихотях злокозненной судьбы. Частенько отвлекался на Кешу, почти расплющившего нос о боковое стекло: Кеша разглядывал московские улицы с непосредственностью любопытного ребенка.

«Откуда же ты взялся, такой дикий?» – думал Завянь, удивляясь ни сколько Кешиной реакции, сколько самому себе в бомжатском теле.

По идее, Боря должен был сейчас биться головой о больничную стену и кусать ворот смирительной рубашки. (Или Иннокентия лупить!) А он, в обличие старика, преспокойно катит на «порше» до дома. Наблюдает за своим телом, за Кешей, как за неисследованной зверушкой…

Чудеса и выкрутасы здравой психики. Завьялову понадобилось полтора часа, чтобы обвыкнуть в новом теле, которое становилось все более послушным. Час, чтобы разложить по полочкам последовательность действий. Пять минут, чтобы остановить «порше» у обочины, выйти из салона и через приятелей узнать, точнее, вспомнить, вычеркнутый из жизни и адресной книжки мобильный номер Сухотского.

– Алло, Сухой.

– А-а-а… – в этот момент Сухотский, вероятно, монтировал воедино незнакомый голос и высветившийся на мобильнике номер Завьялова, – это… кто?

– Привет из позапрошлого года, Сережа. Из двадцать третьего февраля в «Пивных Традициях».

– Завянь, ты что ль?!

– Много текста. У тебя – е с т ь? По адресу забросишь?

– Боря?.. Борь, да ты что?! Я ж завязал давно!! – Голос Сережи сорвался на испуганный фальцет, перешел на трагический шепот: – Ты чо, Завянь, я уже сто лет не в теме…