Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Уничтоженный Кремль
Шрифт:

К 1929 году по распоряжению кремлевской комендатуры в Кремль прекратили допуск экскурсантов. В 1930 году удалили иконы и древние фрески XV–XVII веков со Спасских и Никольских ворот Кремля. Сохранностью они превосходили аналогичные современные им наружные фрески средневековой Италии…

Начиналась пора больших разрушений. Подробности вы найдете далее в книге.

Кремль при Сталине, Хрущеве и их наследниках

Кремль XX века с точки зрения сохранности его памятников можно условно разбить на пять зон. Две зоны почти полностью уцелевших памятников — и три зоны потерь.

Сохранился доступный для посетителей Кремля ансамбль Соборной площади; потери ее — в сравнении, конечно, с другими — не так значительны: ограда и уже восстановленное Красное крыльцо. Вторая зона сохранности — северо-восточный угол Кремля: Сенат и Арсенал на месте, утрачены памятник Сергею Александровичу

и часовни при Никольских воротах.

«Товарищи Сталин и Ворошилов в Кремле». Картина середины XX века.

Первая, юго-западная зона утрат Кремля — комплекс Большого Кремлевского дворца и окрестностей: собор Спаса на Бору, восстановленные теперь Александровский и Андреевский залы (они в книге не описаны, т. к. не представляли собой отдельных сооружений), церковь Благовещения на Житном дворе и часовня у Боровицкой башни.

Погибшие памятники этой зоны, за исключением двух последних, — жертвы переустройства дворца под проведение партийных и прочих съездов и конгрессов 1920–1930-х годов.

Вторая зона, зона самых тяжелых потерь, — восточная часть Кремля, пространство между Ивановской площадью и кремлевской стеной. Здесь уничтожено практически все историческое: Чудов и Вознесенский монастыри, Малый Николаевский дворец, памятник Александру II, храм Константина и Елены, гауптвахта у Спасских ворот. Спасские ворота, как и Никольские, лишились своих часовен. Монастыри и дворец стали жертвами строительства кремлевской школы красных командиров, которую теперь занимает президентская администрация.

И, наконец, третья зона утрат — пространство между Теремным и Потешным дворцами, вернее сказать, архитектурное кладбище с монументальным надгробием в виде Дворца съездов. Это уже детище хрущевской эпохи.

Н. С. Хрущев, который в рамках своего антисталинского курса вновь открыл часть Кремля для свободного посещения в 1955 году, в одном, пожалуй, полностью разделял убеждения своего грозного предшественника — в отношении к русскому историческому наследию. Еще в 1937 году он говорил на каком-то пленуме: «Перестраивая Москву, мы не должны бояться снести дерево, церквушку или какой-нибудь храм» — и так же он подходил к перестройке Кремля, с той разницей, что храмов, слава богу, на запроектированном для его дворца месте не оказалось.

Специалистам по охране памятников хрущевские времена запомнились атеистической кампанией в начале 1960-х годов, сопровождавшейся сносами новых десятков храмов, сокращением расширенных было списков памятников, упреками с высоких партийных трибун в адрес реставраторов, растрачивающих на якобы ненужную старину народные средства, отказом от «архитектурных излишеств» (видимо, в качестве одного из них была уничтожена Академия Архитектуры СССР, много делавшая для изучения и охраны архитектурного наследия) и попытками копировать в историческом центре Москвы достижения «модной» урбанистической архитектуры Запада.

Как и в предшествующую эпоху, памятники старины, оказавшись препятствием для воплощения в жизнь новых творческих политических и архитектурных замыслов, с легкостью приносились им в жертву. Дворец съездов, испортивший создававшийся веками архитектурный ансамбль Кремля, стоил жизни нескольким старинным корпусам и старой Оружейной палате работы архитектора Еготова. Первоначальный проект М. В. Посохина, согласно последним публикациям, предусматривал еще и снос Троицкой башни и части кремлевских стен. Но невидимые последствия хрущевского архитектурного творчества оказались, может быть, опаснее видимых. Согласно опубликованным данным специалистов, строительство огромной подземной части Дворца съездов нарушило гидрологическую систему Боровицкого холма, в результате чего от оснований соборов Успенского и Двенадцати Апостолов отошли грунтовые воды и началось разрушение их свай. То же самое стало происходить с фундаментами Патриаршего и Потешного дворцов, кремлевской стены. Тем временем обильные потоки грунтовых вод потекли под Оружейную палату и Арсенал, под Троицкую и Боровицкую башни. Убытки от работ по нейтрализации этих угроз, по подсчетам экспертов, составили к 1980-м годам полмиллиарда рублей при стоимости строительства Дворца в 80 миллионов.

В наши дни в Кремле, в отличие от остальной Москвы, к счастью, ничего уже не ломают. Кремль — федеральная территория, живущая собственной жизнью, вследствие чего «реконструкция Москвы» имени мэра Ю. М. Лужкова обходит его стороной. Хотя, как учит опыт охраны наследия в России, место одной отведенной угрозы, как правило, заступает новая.

«Причины исчезновения старины оказываются чрезвычайно живучими, — рассуждал в беседе с автором этих строк доктор искусствоведения А. И. Комеч. — Ненависть к Москве, непонимание ее ценностей, несоблюдение правовых процедур в 20–30-е и 90-е годы похожи как две капли воды. С такой ненавистью, как говорят наши архитекторы о „домиках“, я встречался только в журналах 1930-х годов… Ненависть, потому что требования

сохранять наследие мешают „творчеству“. Какие-то „охранщики“ требуют сохранения этих „уродов“, построек, которые покосились-покривились, когда здесь надо все снести и поставить нечто новое… Архитекторы старшего поколения и власти в этом плане едины. В мозгах живы проекты реконструкции 1935 года… Видимость гораздо важнее сути. Это связано с непониманием ценности подлинников. Трудно представить себе, чтобы человек, у которого есть этюд Рубенса, пожелал его стереть и нарисовать более яркими красками. Но по отношению к зданиям, пейзажам города — это происходит на каждом шагу… Подлинник не ценится, подлинник легко переделывается. Восстановили, не повторив ни в чем, храм Христа Спасителя — ни в технике, ни в декорации фасада, ни в материале, но это обществу преподносится как образец реставрации. И общество привыкает к тому, что созданное заново — подлинник. Созданное заново при реставрации допустимо, но это всегда трагедия. А публике говорится, что это победа. Такие победы развращают, учат эстетической неразборчивости, вседозволенности, презрению правовых процедур».

Не имея в нашем распоряжении документальных данных о реконструкции кремлевского Сената под резиденцию Президента РФ в 1990-е годы, отметим, что в опубликованных в те же годы экспертами списках утрат культурных памятников Москвы работы в Сенате фигурировали в разделе «Порча и искажение».

Под пятой «прогрессоров»

Не слишком ли строги мы к «творцам», расчищавшим для своих произведений место под кремлевским солнцем? Ведь и до революции заменяли новыми обветшавшие храмы? Ведь и Баженов сносил древние здания в Кремле, чтобы выстроить новый классический дворец? Не упрекнем же мы сегодня Ивана Калиту в том, что он не сохранил Москву Юрия Долгорукого!

Эти аргументы десятки лет слышат защитники культурного наследия России. Едва рискнут они поднять голос в защиту памятника, попавшего в прицел политического или коммерческого интереса властей или бизнесменов, их сразу припирают к стенке: да вы же, господа, против прогресса! Город — не музей, город — для людей, он всегда так развивался и будет развиваться.

Проект «Кремлевской перестройки» Василия Баженова. 1760-е годы. Новый фасад Кремля с юга, по замыслу зодчего, создавал величественный огромный дворец. Южная стена Кремля уничтожалась, а восточную прорезали новые проспекты. От старинного Кремля, по сути, оставался лишь ансамбль Соборной площади. Храм Спаса на Бору оказывался центром полуциркульной площади (в левой части плана). На месте Чудова и Вознесенского монастырей (в правой части) намечены симметричные кварталы, красные линии которых «зарезали» старинные монастырские постройки. Екатерина II, первоначально утвердив проект Баженова, затем прекратила его осуществление, объяснив свое решение угрозой разрушения старинных зданий Кремля.

Вот и Юрий Лужков в недавней пространной статье в «Известиях», обосновывая необходимость и неотвратимость «реконструкции» Москвы под собственным руководством, опять напоминает, что строители нынешнего Московского Кремля снесли крепость Дмитрия Донского, что для возведения храма Христа Спасителя разрушили древний Алексеевский монастырь, что Москву «нельзя заставить застыть, крикнув: „Остановись, мгновенье!“»

И хотелось бы верить, что со времен Ивана Калиты, да хотя бы и со времен Баженова, представления нашего общества о ценности и значимости исторических памятников не много изменились, да верится в это с трудом, если современные зодчие и крепкие хозяйственники ссылаются на разрушителей прошлого до сих пор. А если и изменились представления, то, пожалуй, в худшую сторону — того же Баженова уже его современники критиковали за разрушение исторических памятников, да и Екатерина II быстро свернула «стройку века» и велела восстановить все порушенное.

Все-таки просвещенная была государыня, с Вольтером переписывалась, пыталась даже русскую историю сочинять, пчеловодством не увлекалась…

Со школьной скамьи мы помним «ленинское учение о двух культурах», о культуре господствующих и культуре угнетенных классов, борющихся между собой. Последние пятнадцать лет над тезисами Ленина принято иронизировать, но не над собою ли мы иногда смеемся? В истории прежней и современной России, похоже, и в самом деле боролись и борются две культуры, правда, независимые от классовых различий, Одна — культура традиции, культура естественного, органического развития, культура бережного отношения к национальному наследию — настоящему фундаменту любых преобразований, в конечном итоге определяющему их результаты. И другая культура — культура безжалостного, бездумного, безграмотного новаторства — в политике, экономике, социальной жизни, искусстве. Новаторства, готового принести любые ценности в жертву творчеству нового как такового. Отвлекаясь от культурной темы, спросим себя — не его ли отравленные плоды мы пожинаем последние пятнадцать лет?

Поделиться с друзьями: