Универмаг

– Не могу, товарищ депутат. Вызывайте аварийку. Инструкция! — Он замялся и спросил участливо: — А что, большие ценности заливает? — И, упреждая гневный разнос, вздохнул: — Ладно, вызову офицера. Они решит.

Едва дождавшись разъединения, Барамзин набрал номер аварийной.

– Кто? Кирилловские? — перебила его дежурная. — Выехали, выехали. Надоели уже! — И бросила трубку.

Барамзин озадаченно смотрел на телефон. Видимо, без вмешательства исполкома и горкома не обойтись...

Едва он успел прийти в себя, как с порога крикнули, что прибыла аварийная машина. Людей на аврале заметно прибавилось. Подоспели складские рабочие, живущие поблизости, вохровцы, шоферы-рейсовики, ожидающие погрузки-выгрузки...

– А что, робя, вроде не така уж и холодна водичка,— поделился мужчина в синей гимнастерке без погон, волоча тюк килограммов на сто.

То, что вода не столь студеная, как полагалось быть воде магистральной системы в это время года, заметили все. Но не придали этому значения, порешив, что в помещении и нагрелась.

– Где просыхать-то будем? — кричал парень с вислыми, как у моржа, усами.

Удивительный народ! Ни за какие рубли не заставишь их так попотеть в рабочее время. Ясно, конечно, сейчас особая ситуация. Но что им эти тюки с мехами? Кто из них носил подобные меха? Чувство ответственности перед обществом за материальные ценности? Вряд ли! Просто добро пропадает — вот в чем причина. На глазах гибнет... Иной раз не слишком прилежной работой они наносили обществу ощутимый урон без особых угрызений совести, но сейчас, ночью, поднятые с постелей... Добро гибнет! На глазах! И навалились всем миром. Без рангов и должностей.

Барамзин примеривался, к чему бы приложить и свои силы. Тут подоспел запыхавшийся Мануйлов.

– У меня все нормально. Чего с кровати сдернули? — проворчал он.

Мануйлов что-то еще хотел сказать, но его перебил нагловатый молодой голос. Голос спрашивал главного. Барамзин повернул голову. Он увидел длинного патлатого парня в ватнике поверх замызганного джинсового костюма. Растянутый ворот свитера оголял тонкую шею. Позади парня стоял завскладом Рябинин. Мокрый, перепачканный известью, лицо растерянное.

– Вот что, дядя, вода здесь не наша, — произнес парень.

– Как? — не понял Барамзин.

– Не наша вода проникла в помещение. То, что бульдозер разворотил, к затоплению отношения не имеет. Совпадение...

– Вот и выясните! — жестко оборвал Барамзин.

– А где схема? — с подковыркой проговорил парень. — Мы уже лазили-лазили, бока ободрали.

– Я же показывал, — вставил завскладом Рябинин.

– Ваша схема пятилетней давности. С тех пор этаж надстроили. Где новая схема?

Барамзин наливался злостью, но еще сдерживал себя. Он видел тощую шею парня, словно ввинченную в ворот свитера...

– Кирилл Макарыч, — вкрадчиво пояснил Рябинин, — вода прибывает из-под стены в последней секции. И теплая.

– Я и говорю: не наша вода, — повторил парень.

– Что значит ваша — не ваша! — воскликнул Барамзин. — Вы зачем тогда приехали? Немедленно приступайте к делу.

– Фу-ты ну-ты... Командир нашелся! — задиристо ответил парень.

Рябинин откинул влажные волосы с потного лба.

– Ты как разговариваешь? С самим Кирилл Макарычем?!

– А мне плевать. Схему гоните. А то уедем.

Барамзин внимательней вгляделся в лицо парня. Он и вправду пьян. Не всерьез, но явно принял...

– Послушайте, молодой человек. Здесь товарный склад. Под угрозой порчи огромные ценности. — Барамзин решил не начинать с парнем спора, проку будет мало. Главное сейчас — остановить поступление воды. — Понимаю, отсутствие схемы затрудняет вашу работу, и я сделаю соответствующие выводы. Но сейчас надо ликвидировать аварию. И откачать воду.

– Качалки все равно нет, испорчена качалка. Компрессор вызывать надо. Мне было сказано приехать на объект и закрутить-прикрутить... А до ваших тряпок мне дела нет. Их все равно в магазине не купишь. А если и покупать, то считайте, сколько мне месяцев на ваши меха горбатиться надо. — Парень обвел стоящих перед ним усталых пожилых людей хитрыми глазами: мы, мол, понимаем, что к чему... — К тому же, повторяю, вода не наша. Полное право распрощаться имею.

– Не наша, не наша! — вскипел Мануйлов. — А чья, турецкая?

– Может, и турецкая, дед... Наша вода на улице, до водомера. После водомера другое ведомство. Что бульдозер своротил, мы латанули. И все! Стенку разбирать не наша забота. — Он ухмыльнулся, показав крепкие зубы. — Закурить бы дали. А то кашель схватишь с вашими ваннами.

Рябинин достал портсигар и услужливо раскрыл его навстречу парню. Грязными пальцами тот вытянул две папиросины: одну заложил за ухо, другую бросил в рот.

– За труды наши. Награда. — Он подмигнул Рябинину, выжидая, пока тот найдет зажигалку.

Барамзин протянул руку, вырвал изо рта парня папиросу и швырнул в воду.

– Курить на складе запрещено, — внятно проговорил Барамзин. — Это во-первых. Во-вторых, вы сейчас же приметесь за обнаружение причины аварии. И ликвидируете ее.

Парень молча смотрел на Барамзина. Ярость тихо мерцала в мелких запавших глазках. Обида исказила мятое личико.

– Вы это зачем, а? Я ради вас на брюхе ползал, а вы папиросу, значит, в воду! Стоите тут сытые, чистенькие...

Барамзин в бессильном гневе сжимал кулаки. Дорога каждая минута, а он топчется перед этим сопляком. Он, человек, отвечающий за огромное хозяйство, жизнь проживший! Конечно, он не оставит этого: завтра же свяжется с руководством аварийной службы. Но сейчас, в эту минуту... Что толку от него, высокого начальства, если такого же результата могли добиться и Рябинин, и дежурный охраны. Нет, подняли его, Барамзина, привезли в надежде на авторитет, влияние. А он стоит перед патлатым, вертлявым, чумазым стервецом, стоит, скрывая растерянность от своих подчиненных...

Парень достал из-за уха вторую папиросу и похлопал себя по карманам, разыскивая спички...

В следующую секунду — Барамзин даже не успел разобраться толком, что произошло, — парень ойкнул и, точно доска, плашмя опрокинулся на пол в воду. Вертко крутанул башкой в сторону грузчика с вислыми, как у моржа, усами.

– Ты что?! Таракан! — Парень подтянул ноги, пытаясь подняться.

Усатый шагнул к парню, наклонился и с оттягом, смачно, всей раскрытой пятерней отвесил затрещину. Голова парня дернулась, кожа на скуле лопнула, показалась кровь. К усатому подскочили несколько человек, вцепились ему в плечи, стараясь оттащить в сторону.

– Убью гада! Тварь! Руки-ноги переломаю, падла! — Усатый пытался вырваться. — Не перекроешь дыру — в собственном дерьме вымажу, гад! Любой суд меня оправдает!..

Водитель включил передачу, и автомобиль, неуклюже переваливаясь, выполз на чистую дорогу, фыркнул и понес себя к городу. Барамзин провел перчаткой по запотевшему стеклу. Четко проступили очертания сиреневых рассветных домов. Шесть утра. Мануйлов дремал, привалившись к окну. Расстегнутый тулуп распался по сиденью сивыми завитками меха. Барамзин вздохнул. Он не мог спать сидя. А раньше мог. Даже на ходу, в строю. И сны видел под аккомпанемент шагов многочасового перехода...