Университет третьего поколения

1.4. Гумбольдтский университет

Хотя, как мы видели, современные научные методы берут свое начало в эпохе Возрождения, вплоть до конца XVIII в. они не занимали центрального места в деятельности университетов. Объединение объективных, систематических и воспроизводимых экспериментов с пришедшей из средних веков практикой открытой аргументации породило то, что стало называться «современным научным методом». На основе полученных таким образом выводов формировались «законы», которые можно было использовать для прогнозирования поведения систем. Так зародились современная наука и затем на ее базе – технологии. Возникший при этом тип университета можно назвать университетом эпохи Просвещения, но мы используем общепринятый термин «гумбольдтский университет» [46] , по имени Вильгельма фон Гумбольдта, прусского дипломата, основателя современной лингвистики, философа эпохи Просвещения, министра образования в посленаполеоновском правительстве Пруссии и основателя Берлинского университета (1810 г.), который позже был назван в его честь. Он был исключительной личностью, чье влияние продолжает ощущаться вплоть до наших дней. Гумбольдту удалось убедить прусского короля создать университет на основе либеральных идей философа Шлейермахера [47] , который утверждал:

46

Hammerstein N. Epilogue – universities and war in the twentieth century // Ruegg W. (ed.) A History of the University in Europe. – Cambridge: Cambridge University Press, 2004. – Vol. 3.

47

Фридрих Даниэль Эрнст Шлейермахер (нем. Friedrich Daniel Ernst Schleiermacher; 1768–1834) – немецкий философ, теолог и проповедник, чьи философские воззрения отличались крайним эклектизмом. – Прим. ред.

«…Функция университета заключается не в том, чтобы передавать общепризнанные и практические знания, как это происходит в школах и колледжах, а в обучении тому, как добываются эти знания; в том, чтобы стимулировать в умах студентов интерес к научным исследованиям и способствовать тому, чтобы во всех своих размышлениях они принимали во внимание фундаментальные законы науки» [48] .

Это понимание университета резко отличалось от другой модели, которая появилась после Великой французской революции и применялась в специализированных колледжах, где студенты обучались в условиях почти воинской дисциплины. Данной форме университетского образования было суждено исчезнуть в XIX в. по мере того, как немецкая модель получала всеобщее признание. Вместе с тем французская политехническая школа (фр. ecole polytechnique) стала образцом для тех европейских учебных заведений, в которых готовились инженеры и офицеры-артиллеристы. Университеты нового типа приобретали популярность. В период с 1850-х по 1950-е гг. их число более чем удвоилось – с 98 до 200 (в 1815 г. оставалось 83 университета из 143, существовавших в 1789 г.) В этих 200 университетах обучалось 600 000 студентов и работало 32 000 преподавателей [49] .

48

Ruegg W. Themes // In: W. Ruegg (ed.) A History of the University in Europe. Cambridge: Cambridge University Press, 2004. – Vol. 3. – Chapter 1.

49

Ruegg. Op. cit.

В гумбольдтском университете основное внимание уделялось научным исследованиям, проводившимся в соответствии с «современным научным методом». Образование было интегрировано с научными исследованиями, причем студентам и ассистентам поручалось выполнение все более широкого круга обязанностей, что соответствовало средневековой традиции ремесленных гильдий, члены которых проходили путь от ученика к подмастерью и далее к мастеру. Научные исследования были основаны на рациональном подходе, экспериментах, строгой аргументации и открытости для дискуссий, которая давала возможность проверки и развития полученных результатов другими учеными. Достоверным признавалось только то, что наблюдалось в действительности, а не просто подтверждалось авторитетом, как это было в средние века. Научные выводы могли делаться только на принципах системности и рациональности. Результаты научных исследований должны были быть свободно доступны для верификации, являться частью достояния общества и для этого публиковаться в специализированных журналах или книгах, доступных любому желающему. Университетское образование также теперь подчинялось целям развития науки, хотя многие выпускники не выбирали для себя научную карьеру. Университеты, построенные по гумбольдтской модели, являлись алтарем чистой науки или «науки ради науки», и главной целью их деятельности был прогресс науки. Такие изменившие весь мир инновации XVIII и XIX вв., как паровая машина, железные дороги, телеграф, электрический свет и электричество, радио, телефон, фотография и многие другие, появились в среде изобретателей-предпринимателей и их инвесторов, а не в университетах.

Рост национального самосознания в XIX в. привел к тому, что университеты, работающие по гумбольдтской модели, стали национальными университетами с преподаванием на национальных языках. В эту эпоху торжества национализма университеты становятся предметом национальной гордости. Особенно ярко это стало проявляться после учреждения в 1901 г. Нобелевской премии, присуждение которой четко указывало на то, в каких странах находятся ведущие университеты. Успехи немецких университетов были признаны повсеместно, и студенты со всего мира стали стремиться приехать в Германию для завершения университетского образования. Латынь к тому времени утрачивает статус lingua franca, и коммуникации между учеными и межуниверситетская мобильность сделались затруднительными. Немецкий язык стал наиболее важным языком научного общения, и на нем теперь издавались многие международные научные журналы. Конечно, между университетами усиливалась конкуренция за статус в научном мире. Тем не менее в университетской среде по-прежнему сохранялся дух альтруизма и терпимости. Это изменилось после начала Первой мировой войны, сопровождавшейся обострением национализма и исключением многими университетами студентов и преподавателей лишь за принадлежность к враждебной нации. Так, на конференции Международной академии наук, состоявшейся в октябре 1918 г. в Лондоне, было принято решение в течение 20 лет не допускать представителей Германии к участию в каких-либо международных научных конференциях [50] . И хотя это решение не было претворено в жизнь, оно наглядно демонстрирует, насколько сильно в научный мир проникли идеи и дух национализма.

50

Hammerstein. Op. cit.

Еще одной характерной особенностью университетов по гумбольдтской модели стало разделение по специализациям в продолжение традиций, сформированных в эпоху Промышленной революции. Структуру университетов составляли монодисциплинарные факультеты; землячества либо полностью исчезли, либо стали пограничным феноменом, и лишь в нескольких университетах Англии сохранилось деление на колледжи и организация обучения на основе тьюторства [51] . Монодисциплинарные факультеты (особенно факультеты философии и прикладных искусств) стали колыбелями многих подспециализаций, которые со временем трансформировались в самостоятельные факультеты – например, факультет натурфилософии (из которого позднее выделились математический, физический, химический и биологический факультеты), а также экономический факультет и факультет социальных наук. Факультеты теологии, медицины и права сохранились в своем прежнем виде. Обучение прикладным искусствам по большей части переместилось из университетов в специализированные академии. По образцу университетов создавались военно-технические академии; многие из них в дальнейшем занялись подготовкой гражданских инженеров и постепенно трансформировались в политехнические институты. В ряде стран часть этих институтов и по сей день сохранила это название, но многим в ХХ в. был официально присвоен статус университета, после чего они стали называться техническими или технологическими университетами. В ХХ в. также появились специализированные сельскохозяйственные университеты и университеты пищевой промышленности. В итоге в 1930-е гг. в Европе насчитывалось порядка 200 университетов и до 300 институтов, которые давали высшее образование в военной, политехнической, коммерческой, медицинской, ветеринарной, сельскохозяйственной, педагогической, политической и музыкальной областях [52] .

51

Тьютор – (англ. tutor) исторически сложившаяся особая педагогическая должность. Она оформилась примерно в XIV в. в классических английских университетах – Оксфорде и несколько позднее – в Кембридже. Роль тьютора выражалась в определении и рекомендации студенту того, какие лекции и практические занятия посещать, как составить план своей учебной работы. Тьютор следил за успеваемостью студентов и степенью подготовленности к экзаменам. Тьютор воспринимался студентами как ближайший советник и помощник во всех затруднениях. – Прим. ред.

52

Ruegg. Op. cit.

Факультеты, которые стали основными структурными подразделениями университетов, возглавляли деканы, обычно из числа профессоров с высокой репутацией, которые на условиях совместительства и на временной основе брали на себя руководство факультетом. На позиции декана ротировались ведущие профессора, типичным сроком пребываний в этой должности было четыре года. При этом деканы продолжали вести научно-преподавательскую деятельность, которая оставалась их первейшей задачей, тогда как административные функции были лишь дополнительной нагрузкой. Руководителем университета являлся ректор (от лат. rector или rector magnificus – правитель, руководитель). Впрочем, в Англии и по сей день номинальным главой университета является канцлер (англ. chancellor) – представитель правящей династии или знатного рода, – в то время как фактически руководит университетом вице-канцлер. Ректоры также посвящали основную часть своего времени научной и преподавательской деятельности, и лишь позднее эта должность стала полностью административной. Как правило, высшим органом управления в университете являлся Сенат – собрание всего профессорско-преподавательского состава под председательством ректора. Ректоры европейских университетов должны были отчитываться перед Попечительским советом, в состав которого могли входить как светские лица, так и представители духовенства (в католических или протестантских университетах). Студенты университетов объединялись в различные сообщества по интересам (например, спорт или культура) и землячества, неподотчетные руководству учебного заведения. Однако административная и юридическая независимость университетов, характерная для эпохи средневековья, была постепенно утрачена, а студенты и преподаватели приравнены в правах к обычным горожанам [53] . Некоторые университеты перешли на эту модель управления в начале XIX в.; переход других завершился в течение этого же столетия.

53

Эти обычаи все еще остаются в силе. Так, полиция не смогла возбудить дело по случаю домогательства, произошедшего в одном из студенческих объединений Нидерландов, из-за того, что потерпевшие не предъявили обвинение, а предпочли воспользоваться правовой системой студенческого объединения.

Университеты стали в основном локальными образовательными центрами, привлекая студентов из ближайших мест. Обмены студентов между университетами стали явлением из ряда вон выходящим; дипломы других университетов не признавались, и студенту, захотевшему продолжить обучение в ином университете, приходилось обзаводиться массой разрешений и подтверждать уже изученные дисциплины. К тому же финансирование такого студенческого обмена не предоставлялось или предоставлялось в минимальном размере. В свою очередь преподаватели зачастую пожизненно делали карьеру в университете, который сами окончили, либо если и меняли университет, чтобы получить докторскую степень, то только в пределах своей страны. Случаи международного обмена преподавателями были крайне редки, хотя и допускались краткосрочные визиты зарубежных профессоров. Преподаватели, живущие в разных странах, общались через печатные периодические научные издания или посредством переписки. Иногда переписка могла носить и довольно интенсивный характер – конечно, при условии, что им не мешал языковой барьер.

Ввиду регионализации университетов конкуренция между ними была незначительной; преобладал дух коллегиальности, характерный для средних веков.

Университеты во все возрастающей степени финансировались из государственных бюджетов, что ставило их в зависимость от щедрости самодержавных правителей XIX столетия, а позднее – от политических предпочтений. Доход от платы студентов за обучение стал незначительной долей бюджетов университета: правительства стремились удерживать размер этой платы на низком уровне, чтобы обеспечить доступ к образованию представителям малоимущих слоев населения. Это соответствовало представлениям эпохи Просвещения [54] : образование должно иметь высший приоритет как инструмент развития отдельных личностей и источник процветания целых стран. Университеты снова стали святилищами, но теперь не в роли оплотов просвещения и веры, каковыми они являлись в средние века, а в качестве инструментов постижения природы во всех ее проявлениях. Впрочем, государственного финансирования научных учреждений всегда не хватало; при этом зачастую соответствующие дилеммы приходилось решать консультативным комитетам, сформированным из самих профессоров. При этом большинство министров науки и образования в прошлом сами были профессорами. В результате вопросы финансирования высшего образования фактически решались за закрытыми дверями и с учетом сложившегося в обществе мнения о первостепенной важности университетов для его развития; считалось, что об уровне цивилизованности страны можно судить по качеству университетского образования в ней и научным достижениям ее университетов [55] . Хотя в конце XIX в. контактам между университетами (особенно естественнонаучными и технологическими факультетами) и промышленностью начали придавать значение, в целом между ними по-прежнему пролегала непреодолимая разграничительная линия. Крупнейшие изобретатели и предприниматели времен промышленной революции, такие как Джеймс Уатт [56] , Томас Эдисон [57] , Александр Белл [58] , Генри Форд [59] или Джордж Истмен [60] , действовали вне связей с университетами, хотя в определенной мере пользовались их достижениями [61] .

54

Israel J. I. Enlightenment Contested: Philosophy, Modernity and the Emancipation of Man 1670–1752. – Oxford: Oxford University Press, 2006.

55

После войны 1870–1871 гг. многие французы считали, что победа Германии показала превосходство немецкой системы высшего образования. Hammerstein. Op. cit.

56

Джеймс Уатт (англ. James Watt; 1736–1819) – шотландский инженер, изобретатель-механик. Усовершенствовал паровую машину Ньюкомена. Изобрел универсальную паровую машину двойного действия. Работы Уатта положили начало промышленной революции вначале в Англии, а затем и во всем мире. Его именем названа единица мощности – Ватт. – Прим. ред.

57

Томас Альва Эдисон (англ. Thomas Alva Edison; 1847–1931) – всемирно известный американский изобретатель и предприниматель. Эдисон получил в США 1093 патента и около 3 тысяч в других странах мира. Он усовершенствовал телеграф, телефон, киноаппаратуру, разработал один из первых коммерчески успешных вариантов электрической лампы накаливания, изобрел фонограф. Именно он предложил использовать в начале телефонного разговора слово «алло». – Прим. ред.

58

Александр Грейам Белл (англ. Alexander Graham Bell; 1847–1922) – американский ученый, изобретатель и бизнесмен шотландского происхождения, один из основоположников телефонии, основатель компании Bell Labs (бывш. Bell Telephone Company), определившей все дальнейшее развитие телекоммуникационной отрасли в США. – Прим. ред.

59

Генри Форд (англ. Henry Ford; 1863–1947) – американский промышленник, владелец заводов по производству автомобилей по всему миру, изобретатель, автор 161 патента в США. Впервые стал использовать промышленный конвейер для поточного производства технически сложной продукции – автомобилей. – Прим. ред.

60

Джордж Истмен (англ. George Eastman; 1854–1932) – американский бизнесмен и изобретатель, основатель компании Eastman Kodak. – Прим. ред.

61

Mackay J. Sounds Out of Silence: A Life of Alexander Graham Bell. – Edinburgh: MainstreamPublishing, 1997.

В 1960 г., когда автор этой книги только поступил в голландский университет, гумбольдтская модель в высшем образовании существовала в своем неизменном виде. Он записался на кафедру химии физико-математического факультета, где мог получить степень бакалавра по одной из двух программ: одна включала в себя курс биологии, а на второй этого курса не было, при этом первый вариант давал возможность продолжить обучение и получить диплом магистра в области фармацевтики. Элективные курсы в рамках предложенных программ обучения не предусматривались. Помимо дисциплин, имеющих непосредственное отношение к различным аспектам химии, читались курсы математики и физики. После получения диплома бакалавра автор мог продолжить обучение в магистратуре по одной из шести программ: биохимия, неорганическая, органическая, теоретическая, физическая и техническая химия (химическая технология). Учебный план магистратуры уже предусматривал небольшое количество элективных курсов. Однако после окончания второго года магистратуры в британском университете университет в Голландии перезачел автору лишь половину сданных там предметов. Пришлось приложить немало усилий и средств, чтобы решить эту проблему выполнения учебного плана, благо удалось получить стипендию от одной нефтяной компании. Телефонные переговоры были не по карману, а переезды оказались возможны лишь благодаря поддержке судоходной компании, которая любезно разрешила автору не платить за билет, так что из личных расходов оставались лишь чаевые повару за питание на борту. Хотя этой истории всего лишь 40 с небольшим лет, сегодняшним студентам такая ситуация покажется очень странной, и это так благодаря ряду важных тенденций, которые привели к фундаментальной трансформации гумбольдтской модели университета, о чем будет рассказано ниже.

1.5. Ограничения гумбольдтского университета и новые возможности

Гумбольдтская модель оказалась исключительно успешной в качестве основы значительной части нашего сегодняшнего благосостояния и образа мышления, сформировавшегося под благотворным влиянием эпохи Просвещения. Но в определенный момент и она перестала соответствовать требованиям времени, чему было как минимум девять причин [62] .

Причины 1 и 2. Взрывной рост числа студентов и два важных последствия этого

62

Более подробное обсуждение множественных изменений, которые претерпели традиционные университеты, можно найти в работе: Duderstadt J. J. A University for the 21^st Century. – Ann Arbor: The University of Michigan Press, 2000. См. также: Weber L. E., Duderstadt J. J. Reinventing the Research University. – London: Economica, 2004.

Первые две причины были результатом взрывного роста числа студентов, начавшегося в 1960-е гг. Буквально за десять лет многие университеты выросли в четыре раза. Бурный рост числа студентов соответствовал доминировавшим тогда идеям Просвещения, характерным и для либерализма, и для социализма, которые требовали равных возможностей для всех. Во многих странах отменили вступительные экзамены в университеты, так как считалось, что достаточным входным критерием являются приемлемые оценки в аттестате о среднем образовании. Государство щедро выделяло средства на студенческие стипендии; и поскольку академические свободы по-прежнему пользовались очень большим уважением, от студентов не требовалось почти ничего взамен. В результате наряду с теми, кто мечтал посвятить себя науке, в университеты хлынули люди, которым просто был нужен диплом о высшем образовании как гарантия хорошего трудоустройства. Ситуацию «подогревали» и многие политики. Так, в 1963 г. в Великобритании был обнародован так называемый доклад Роббинса, в котором заявлялось: «Целью высшего образования является развитие навыков, позволяющих принять участие в общественном разделении труда» [63] .

63

Graham Bowley. How Harvard got ahead // Financial Times Weekend. 2004. – 16 October.