Унижение России: Брест, Версаль, Мюнхен

В начале 1919 г. Берлин имел самую высокооплачиваемую в мире массу безработных. Осознает она свои классовые интересы или пойдет по «национально-оберегательному» пути? Ответ на этот вопрос имел, без преувеличения, всемирное значение.

Германской буржуазии хотелось, чтобы самые энергичные прочли многочисленные объявления о наборе в новые вооруженные силы. Полк Рейнгарда рекрутировался в Моабите, полк Супа — на Фазанен-штрассе, полк Гуэльцена — в Потсдаме. Пункты рекрутирования открылись в Деберице и Цоссене. Та армия, что четыре года сражалась со всем миром, исчезала, но возникала новая, основой которой была система «фрайкоров» — свободных воинских объединений.

Эберт намеревался покинуть рейхсканцелярию, переместившись в более безопасное место. Лично он мечтал спрятаться в какой-либо дружеской квартире и отоспаться. Пусть тогда «Спартак» штурмует пустое строение, центр власти ускользнет от него.

Генерал Тренер не страдал от переутомления. Его окружение испытывало в это Рождество определенный подъем — запись в добровольцы шла полным ходом.

А большевики просто отказывались верить, что германские братья по классу откажутся поддержать своих самых горячих и многолетних сторонников. В великом недоумении и испытывая безмерное разочарование, 12 декабря 1918 г. внушительная советская делегация (в которую входили Бухарин, Иоффе, Радек и Раковский), так и не сумев пересечь германскую границу, вынуждена была возвратиться в Москву. Только Радек сумел тайно пробраться в Берлин — здесь он 30 декабря присутствовал при создании в Берлине Коммунистической партии Германии. Немецкие официальные лица определили его миссию как «осуществление совместно с германскими рабочими вооруженной борьбы против Антанты на линии Рейна». На всякий случай 4 января 1919 г. М. Эрцбергер прозондировал отношение Запада — потребовал узнать, согласится ли Антанта принять сдачу Радека и Иоффе в плен западным союзникам в Спа?[446]

Вопрос о власти в Германии вступил в решающую фазу накануне нового, 1919 г. Сценой общенационального по значимости действия стал Берлин, в централизованной и дисциплинированной Германии иначе и быть не могло. Правые силы увидели свой центр в комендатуре на Унтер ден Линден. Отсюда все глаза с величайшей настороженностью смотрели на расположенный через канал Королевский дворец. Отсюда еще не ушли на Марсовы поля (как было обещано) главные среди левых сил — революционные матросы. В здании из красного кирпича — полицайпрезидиуме на Александерплац функционировал второй революционный центр, также надеявшийся только на Королевский замок. Новых союзников левые получили с созданием Германской коммунистической партии (Лига Спартака), чья штаб-квартира располагалась неподалеку — на Фридрих-штрассе. Здесь было немало теоретиков, которые пытались в точности установить, на какой (буржуазной, промежуточной, социалистической) фазе находится германская революция, что и должно продиктовать дальнейшую тактику левых в разворачивающейся революции.

Правительство рейха в растерянности застыло в рейхсканцелярии на Вильгельм-штрассе: достаточно представительно ли оно после ухода независимых социал-демократов? Не пора ли переносить столицу рейха из революционного Берлина в спокойные Веймар или Кассель?

Особенностью Берлина было наличие значительных войск как в столице, так и в округе. В некоторых из казарм популярны были революционные взгляды. Так, в бараках «Майбуг» живы были воспоминания о Ноябрьской революции. Солдаты крепости Шпандау отчетливо выражали свою симпатию по отношению к революционным деятелям Службы общественной безопасности Эйхгорна и к революционным матросам лейтенанта Дорренбаха в Королевском замке. Революционной настроенностью отличались и войска, расквартированные в соседнем Франкфурте-на-Одере. Но жестко противостоящей им силой становились «вольные войска» (Frei Corps), численность которых росла в Потсдаме, Цоссене, Моабите. Враги пролетарской революции вполне могли положиться на эти соединения.

Город был охвачен забастовками. Некоторые из них были просто экзотическими — такие, как забастовка официантов. По улицам накануне нового, 1919 г. шагали всевозможные демонстрации; отчетливо выделялись коммунисты, протестанты, католики. Работодатели пытались договориться с профсоюзами, но эра немецкой упорядоченности, кажется, канула в Лету. Не многие газеты осмеливались вести борьбу с захватившим у прусского государственного назначенца Ойгена Эрнста пост главы берлинской полиции Эйхгорном. Выдвигались доказательства того, что Эйхгорн получает от коммунистического российского агентства «РОСТА» ежемесячно 1700 марок, позволяя все виды коммунистической пропаганды. Эйхгорн находился в тесном взаимодействии с расположившимися в Королевском замке матросами; Эйхгорн взял под свой контроль почту, телеграф, телефон. Он был серьезным революционером — в полицайпрезидиуме стояли пушки, в решающих местах в ближайших зданиях и кафе расставлены пулеметы. Ситуация приблизилась к развязке 4 января 1919 г., когда прусское правительство официально сместило Эйхгорна и восстановило Ойгена Эрнста на посту главы берлинской полиции.

Эйхгорн сразу бросился в центральный комитет «независимых социал-демократов», благо заседание этого комитета (совместно с представителями революционных профсоюзов) происходило именно в полицайпрезидиуме Берлина. Переход прусского правительства к прямому противостоянию сразу же затмил прочие обсуждавшиеся вопросы. Догматиков от революционного марксизма смущало: перешла ли революция ко второй, социалистической фазе, только в этом случае можно было выдвинуть призыв к свержению правительства Эберта. Теоретики революции пока не увидели такого перехода. «Независимые социал-демократы», революционные профсоюзы и коммунисты издали совместную декларацию: «Этот удар, нанесенный полицайпрезидиуму Берлина, направлен против всей германской революции, против всего германского пролетариата, и на него нужно ответить». Декларация призвала к массовым демонстрациям: «Речь идет о судьбе революции»[447]. Возможно, наиболее последовательными в своей революционности на данном этапе были профессиональные союзы крупных берлинских предприятий.

Строго говоря, столь открыто выраженный призыв «сохранить революцию» был именно тем, в чем более всего нуждалось правительство Эберта — Шейдемана. Теперь проще, чем прежде, можно было обвинять «Спартак» в попытке политического переворота, в стремлении к путчу.

Ожидаемая массовая демонстрация началась во второй половине дня в воскресенье на Аллее Победителей. Это было самое массовое проявление чувств немецкого народа. Со всех рабочих пригородов к центру германской столицы устремились толпы тех, кто в кастовом прусском государстве всегда был в основании социальной пирамиды. Реяли красные знамена, блестели штыки, и Карл Либкнехт выступал, казалось, на всех перекрестках. В революционном фольклоре уже отличали «Карла Великого» — Карла Либкнехта от «Карла Малого» — российского посланника Карла Радека (прибывшего в Берлин на Рождество).

Грандиозная демонстрация шла с запада на восток, минуя Королевский замок и устремляясь к «замку Эйхгорна» — полицайпрезидиуму на Александерплац. Именно здесь состоялось совещание семидесяти одного профсоюзного лидера и независимых социал-демократов. Новая сила — коммунисты были представлены Карлом Либкнехтом и Вильгельмом Пиком.

Бесшабашный Эрнст попытался уговорить собравшихся в полицайпрезидиуме. Он охладел в своем порыве весьма быстро — как только увидел нечто вроде военного лагеря: вагонные платформы с пулеметами, прибывающие из Шпандау грузовики с оружием, вооруженных винтовками рабочих. «Герр Эрнст, — обратился к нему Эйхгорн, — место, как вы видите, занято»[448]. Узнав, что в зале наверху рабочие лидеры проводят совещание, Эрнст предпочел за благо поспешно удалиться.

Периодически один из заседавших вождей выходил из зала на балкон и обращался к присутствующей толпе. Серьезным пунктом их речей было утверждение, что двухнедельного подготовительного срока недостаточно для подготовки к всегерманским выборам. Теперь теоретики революции склонялись к выводу, что наступила «вторая фаза».

Карл Либкнехт еще в ноябре 1918 г. объявил, что «Германия беременна революцией». Не наступил ли момент родов?

Представители революционных партий и профсоюзов призвали к еще более впечатляющей демонстрации в понедельник утром. На этот раз отношение к официальной власти было выражено более определенно и последовательно: «Вперед к борьбе за социализм! Вперед за власть революционного пролетариата! Долой правительство Эберта — Шейдемана!» Совещание выдвинуло революционный комитет из 53 членов во главе с Либкнехтом, Ледебуром и Шольце. Последовало обращение к германской нации: «Товарищи! Рабочие! Правительство Эберта — Шейдемана скомпрометировало себя. Нижеследующим оно объявляется низложенным Революционным комитетом, представителями революционных социалистических рабочих и солдат (представителей независимой социал-демократической и коммунистической партий). Нижеподписавшийся Революционный комитет временно взял на себя правительственные функции»[449].

Судя по всему, революционный комитет поспешил. Ни ЦК независимых социал-демократов, ни руководящие органы Коммунистической партии Германии не были еще готовы к столь открытому противостоянию с государственными властями. Будущее кутал туман. Возможно, только в Москве переживали за судьбу германской революции так же остро, как собратья по классу в Берлине.

Такой же туман источала и берлинская зима. Ночью вооруженные группы захватили помещения ведущих газет и ряда правительственных зданий, в том числе германский монетный двор. Поддержат ли массы немецкого народа эти действия? К полудню масса демонстрантов превзошла даже внушительную вчерашнюю. Приезжали и уезжали грузовики. Толпа на Вильгельм-штрассе яростно аплодировала Либкнехту. Но уже были приметны и армейские грузовики. А из окна рейхсканцелярии обращался к своим сторонникам Шейдеман. Накануне ночью революционный комитет переместился в Королевский замок, но не ужился здесь с революционными матросами и покинул замок днем, не имея с этого времени постоянной резиденции.

Полюсами противостоящих сил были рейхсканцелярия и полицайпрезидиум. Первые звуки выстрелов прозвучали близ универсального магазина Вертхайма на Лейпцигской площади, примерно в два часа дня. Правительство Эберта объявило чрезвычайное положение. Во исполнение этого решения министр национальной обороны Носке реквизировал в Далеме помещение женской гимназии и создал Чрезвычайный штаб. Вышедшие на мирную демонстрацию люди теперь прятались в магазинах, за домами, за рекламными урнами. Царил звук пулеметных очередей и разбиваемого стекла. Над городом повис мрак; холодный дождь лил не переставая.