Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997
Шрифт:
Британцы улучшили коммуникации, прорезали страну шоссейными дорогами, железными дорогами и телеграфными проводами. Они перестроили Омдурман, создали Порт-Судан на Красном море, развивали ветеринарию и медицинские службы. Для получения клерков и технических кадров колонизаторы даже одобрили профессиональное обучение в скромных масштабах. Но, хотя они и говорили об обучении, на самом деле это были пустые слова, так как считалось, что темным людям оно вообще ни к чему. Британцы
2143
Collins and Deng (ред.), «British in the Sudan», 107 и 169.
Колонизаторы предпочитали старомодную культуру страны, не зараженную восточными идеями. Уилфрид Тесиджер, выступавший за университетскую команду Оксфорда по боксу и районный комиссар в Дарфуре в период между двумя войнами, был типичен в этом плане. Он не одобрял образование представителей племен и «оспаривал правильность попытки навязывания суданцам условностей и ценностей нашей совершенно отличной цивилизации» [2144] . В частности, суданцы приняли рабство, его терпело правительство и даже одобряло (через налогообложение) до конца 1920-х гг. Даже тогда оно пыталось, как писал один районный комиссар, постепенно расселить рабов «среди племен их хозяев» [2145] , а не освободить их, чтобы те стали ворами и проститутками.
2144
Thesiger, Life of My Choice, 202.
2145
С.A.E. Lea, «On Trek in Kordofan» ред. M.W.Daly (Oxford, 1994), 43.
Как в Индии и на других имперских территориях, британцы отождествлялись с самыми консервативными элементами местного общества. Но, как и Бертон, Доути, Лоуренс, Филби, Гертруда Белл, многие участники Суданской политической службы чувствовали сильное родство и привязанность к пасторальным арабам и диким местам, в которых они жили. Дуглас Ньюболд был типичен в квазимистическом преклонении перед пустыней — «местом жительства джиннов, базилика и василиска».
Он говорил, что человеческая душа очищается среди поющих песков и дрожащих миражей. Огромной, молчаливой и чистой пустыни достаточно, чтобы «заставить путника-пигмея ступать столь же мягко, как в пустом соборе» [2146] .
2146
Henderson, «Modern Sudan», 11—12.
Ньюболд и его коллеги восхищались кочевниками — воинами, охотниками, благородными дикарями, природными джентльменами. На сафари британцы наслаждались уединенностью оазиса и товариществом походного костра. Это контрастировало с их сдержанностью в общении с образованными городскими суданцами. Несомненно, некоторые представители Суданской политической службы, например, и Тесиджер, и Ньюболд, чувствовали гомосексуальное влечение к арабам пустыни — обычно возвышенное. Другие ценили жизнь, полную приключений, исследования, стрельбу по крупной дичи, укрощение буйных племен. Другие ценили раннюю ответственность, отеческий надсмотр за всем — от колодцев до туалетов, от налогов на скот до деревенских петиций, от лицензий на оружие до военных споров, от полчищ саранчи до коробейников, от вырывания зубов до изгнания дьявола. Почти все принимали необходимость непрямого правления, что стало официальной политикой после Первой Мировой войны. А колониальная администрация действовала через местных вождей. В отличие от эфенди, которые поддерживали идею прогресса, шейхи олицетворяли прошлое. Они могли быть дураками или подлецами, разбойниками или фанатиками, но эти люди определенно придерживались традиций. Британцы считали их видом местных джентри, через которых Суданская политическая служба лучше всего может контролировать эту древнюю землю.
На самом деле непрямое правление никогда хорошо не срабатывало, а иногда и вообще не работало. Его недостатки были особенно очевидны в Судане. Систему одолевали противоречия. Она полагалась на согласие и уступчивость вождей, власть и авторитет которых базировались на их независимости от британцев. Она держала колониальные народы в состоянии опеки, однако претендовала на их подготовку к тому, чтобы они сами встали на ноги. Колониализм навязывал архаический порядок обществам, которые нельзя изолировать от современности.
Ньюболд сравнивал разрушение феодальной верности в Северном Судане в 1930-е гг. с «уходом сквайра» на родине, и объяснял и одно, и другое «неумолимым ходом событий» [2147] . Среди африканцев юга весь процесс перехода сопровождался неуверенностью насчет того, кто кем правит, если вообще правит. В то время, как у шиллуков был король, у нуэров имелись
пророки, а одном районе, как в отчаянии отмечал его комиссар, динка представляли «47 различных лиц, и каждого называли вождем» [2148] .2147
P.Woodward, «Condominium and Sudanese Nationalism» (1979), 32.
2148
Daly, «Imperial Sudan», 42.
В результате непрямое правление так никогда и не было принято в целом. Более того, как только оно стало традиционным, критики начали ругать его реакционный характер. Сэр Стюарт Симе, который был генерал-губернатором в период с 1934 по 1940 гг., говорил: оно сдерживает образованных суданцев, которые моют бутылки вместо того, чтобы работать старшими чиновниками.
Однако Симе, которые ранее служил адъютантом Уингейта, был более склонен к осторожности, чем к инновациям. Он считал, что суданцы находятся в состоянии политического младенчества, и мало что делал, чтобы вести их к зрелости. Губернатор одобрял скромную «суданизацию» во время Великой депрессии (по большей части, чтобы сохранить деньги). Его образовательные реформы скорее являлись стремлениями, а не достижениями.
На юге едва ли что-то делалось. Народ той части страны ценил («Британский Мир» («Pax Britannica»), господствующий на протяжении четверти века. Но в дальнейшем говорилось: главной ошибкой британцев было то, что «они нас не обучали» [2149] . Как с неохотой сделал вывод более поздний гражданский секретарь сэр Джеймс Робертсон, его соотечественники в Судане не смогли провести заявленную правительством политику, «то есть продвигать интересы суданцев» [2150] .
2149
F.M.Deng, «Africans of Two Worlds» (1978), 156.
2150
Collins, Deng (ред.), «British in the Sudan», 85.
Националисты это остро чувствовали, по крайней мере, после 1936 г., когда составители англо-египетского договора привели их в возбуждение, решая судьбу Судана, но не посоветовавшись с его народом. По сути, договор поддерживал статус-кво: египетские чиновники возвращались в Хартум, но британское правление продолжалось. Поэтому в 1938 г. суданская интеллигенция сформировала Общий конгресс выпускников и пыталась использовать соперничество Лондона и Каира. Они делали это умело, им помогало постепенное уменьшение уверенности внутри Суданской политической службы. Ее чиновники признавали: Египет, о котором Ньюболд говорил, как о «шатающемся в своей блевотине, будто пьяном» [2151] , может получить контроль над Верхним Нилом. И эта ужасающая перспектива помогла примирить их с независимостью Судана в конечном итоге (хотя они едва ли могли ожидать, что их безупречный клуб в дальнейшем станет базой Суданского социалистического союза).
2151
F.M.Deng, M.W.Daly, «Bonds of Silk» (East Lansing, MI, 1989), 75.
Когда Конгресс воспользовался преимуществами войны, чтобы потребовать самоопределения, Ньюболд, теперь ставший гражданским секретарем и молниеносно покончивший с итальянской атакой из Эфиопии, выдал публичное замечание. Он объявил: Конгресс допустил ошибки, ему следует отказаться от любых претензий «стать рупором всей страны».
Однако частным образом Ньюболд, которого один коллега сравнивал с «одним из царей-философов Платона» [2152] , предпринял шаги для удовлетворения «разумных стремлений просвещенных суданцев» [2153] .
2152
C.H.Johnston, «The View from Steamer Point» (1964), 192.
2153
Henderson, «Modern Sudan», 172, 542, 555 and 558.
Он считал, что провал в этом мог привести к таким проблемам, которые ударили по Ирландии и Индии, а Судану не мешали белые поселенцы, как Кении, или вражда общин, как в случае Палестины. Ему следовало вводить имперскую политику Британии военного времени — поддержку «прогрессивной эволюции институтов самоуправления». Поэтому в 1944 г. генерал-губернатор собрал Консультативный совет, который приветствовали как «первое конкретное выражение суданской нации» [2154] .
2154
«The Times» за 17 мая 1944 г.