Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997

В марте 1957 г. Гривас объявил перемирие. Это привело к окончанию его длительной кампании, хотя вспышки насилия продолжались еще двадцать один месяц. На самом деле полковник стал еще более драчливым и неуживчивым, когда это было возможным. Он обдумывал погром всего турецкого сообщества, но его сдержал Макариос. Священнослужитель считал: «Нам следует бросить гранату или парочку с какой-нибудь крыши, чтобы преподать урок, и чтобы они в будущем не смели собираться толпами» [3503] . Гривас хотел запустить мышьяк в определенные акведуки, пытался заполучить тифозные палочки для использования против британцев. Его армия отказалась подчиняться ему в этом, потому что такая тактика уничтожит освободительную борьбу [3504] . С другой стороны, в это время в ежегодном отчете по кипрским тюрьмам отмечалось: «Виселицу, которая довольно сильно устарела, следует модернизировать» [3505] .

3503

Mayes, «Makarios», 114.

3504

Azinas, «Fifty Years», т. «В», 658.

3505

Foley, «Island in Revolt», 85.

Трагедия Хардинга состояла в том, что он не мог перевоплотить военные репрессии в политическое примирение. После унизительного отступления из Суэца правительство «тори» должно было крепко удерживаться на Кипре. Ведь казалось, что силы безопасности вот-вот добьются победы. Лорд Радклифф, которому поручили составить проект кипрской конституции, должен был отразить в ней масштаб власти Британии. С другой стороны, Макмиллан горел желанием сбежать из кипрского лабиринта, и не в меньшей степени оттого, что произошло множество выступлений против британского империализма и в ООН, и в США.

Еще более смущали шаги Греции по предъявлению обвинений Великобритании в Европейском суде в Страсбурге в связи с нарушением прав человека. Министерство иностранных дел было шокировано тоталитарными зверствами и стало продвигать Европейскую конвенцию, которая вступила в силу в 1953 г. Но Министерство неправильно предполагало, что «права человека предназначены для иностранцев». Вместо этого конвенция бумерангом ударила по тем, кто ее продвигал, вызвав ярость в Доме правительства в Никосии и беспокойство в Уайт-холле.

Министр иностранных дел Селвин Ллойд был особенно обеспокоен. Когда европейских комиссаров собрались отправить для расследования ситуации на Кипре, он выразил «тревогу и неверие из-за того, что благодаря конвенции мы оказались в этом затруднительном положении, а еще большее неверие — из-за того, что ее можно применить к такому большому количеству колоний» [3506] .

Тем временем в апреле 1957 г. Макмиллан сделал миролюбивый жест. Он приказал выпустить Макариоса с Сейшельских островов, где тот жил в летней резиденции губернатора Сан-Суси. (Его перевезли туда, когда Леннокс-Бойд выяснил, что архиепископа собираются размещать в доме, именуемом Бастилия). Министерство по делам колоний продолжало нервничать из-за названий. Оно не позволило Макариосу сесть на корабль под названием «Мировая Гармония» (хотя заменивший его «Олимпийский Громовержец» оказался немногим лучше). Министерство также беспокоило, что интервьюер Би-би-си может обратиться к архиепископу «Ваше блаженство» [3507] . Макариосу запретили возвращаться на Кипр, ему пришлось высадиться в Афинах, где он разместился в гостинице «Гранд-Бретань». Хардинг не доверял ему больше, чем когда-либо. Причиной тому стали откровения Гриваса, обнаруженные в его захваченных дневниках. Там говорилось о связях Макариоса с Национальной организации кипрских борцов.

3506

Simpson, «Human Rights and the End of Empire», 347 и 982.

3507

Carruthers, «Winning Hearts», 227.

Хардинг пытался дискредитировать беспокойного священнослужителя при помощи памфлета под названием «Церковь и терроризм» (изначально он назывался «Пламенный поп»). Определенно фельдмаршал был не тем человеком, который способен вести переговоры или выступать против архиепископа. Поэтому, в большей степени испытывающий раздражение от британских политиков, чем от греческих террористов, он уехал. Макмиллан выбрал его преемником либерально настроенного идеалиста сэра Хью Фута. Прибыв на Кипр 3 декабря 1957 г., новый губернатор скоро получил кличку «человек с кошачьей походной».

Это произошло потому, что Фут излучал благодушие и выступал за демократическую развязку. Он попросил дать ему «медовый месяц» и осудил насилие, как «слугу тирании» [3508] .

Он гулял по Ледра-стрит («Миле убийств») в Никосии, ездил по острову на лошади, пожимая руки всем. Губернатор выпустил из тюрем задержанных, снял ограничения, лично пытался успокоить бастующих школьников. В дальнейшем, по собственной инициативе, Фут даже попытался организовать тайную встречу с Грива-сом, который проигнорировал заигрывания «хитрого и опасного дипломата» [3509] .

3508

Crawshaw, «Cyprus Revolt», 264.

3509

Foley (ред.), «Memoirs of Grivas», 131.

Гривас был прав в одном: Фут не мог предложить ничего нового, кроме показного примирения. У гражданского губернатора было меньше свободы действий, чем у его военного предшественника. Когда Леннокс-Бойд узнал о его попытках выйти на Гриваса, что привело в ужас британских командующих на острове, он велел губернатору больше этого не делать.

Премьер-министр был столь же суров. Макмиллан оказался уязвимым для атак главных реакционеров вроде лорда Солсбери, который подал в отставку из кабинета министров после освобождения Макариоса. Он, как Идеен, хотел избежать «ближневосточного Мюнхена». Поэтому Фут мог только идти вперед с пересмотренным планом партнерства — вторым «тридоминиумом». Но это едва ли могло сработать перед лицом греческой оппозиции. Губернатор не видел выхода из лабиринта противоречивых интересов. На самом деле он любил повторять, что «любой, кто понимал ситуацию на Кипре, был неправильно информирован» [3510] .

3510

Foot, «Start in Freedom», 167.

Ситуация стала еще более запутанной весной 1958 г. Террористические кампании, возглавляемые возрожденной Национальной организацией кипрских борцов, все еще стремились к энозису, а Турецкие оборонительные силы теперь действовали под лозунгом «разделение или смерть» [3511] . Они были готовы начать гражданскую войну.

Когда Гривас начал бойкотировать британские товары, бомбить британские цели и убивать британских солдат, Фут осторожно и благоразумно взял сторону турок, что его не радовало. Ведь они были ответственны за большую часть насилия. Во время кровавых действий по очищения их анклавов от греков турки переходили к бесчинствам, поджогам, грабежам, мародерству и убийствам. Национальная организация кипрских борцов отвечала тем же самым. Но, как и обычно, Гривас сражался на нескольких фронтах — не только против турок, но и против британцев, коммунистов, предателей и прочих.

3511

Crawshaw, «Cyprus Revolt», 287.

Вскоре Фут начал кампанию репрессий, достойную Хардинга, которая противоречила его великодушию и всем инстинктам. В июле 1958 г., когда этническая борьба достигла высшей точки, примерно тридцать тысяч солдат арестовали две тысячи подозреваемых в связях с Национальной организацией кипрских борцов во время операции, названной «Удачная зачистка» [3512] . Это удвоило количество содержащихся в лагерях.

После затишья в августе силы безопасности более сурово, чем когда-либо, отвечали на атаки Национальной организации кипрских борцов. Солдаты бульдозерами сносили дома, взрывали здания спортивных залов и кинотеатров, если их могли связать с терроризмом. Они протыкали штыками крестьян и поджигали бороды у священников. Они заставляли киприотов греческого происхождения ездить в их машинах, чтобы предотвратить детонацию бомб у обочин дорог. Когда одну британскую женщину застрелили, а еще одну тяжело ранили в Фамагусте 3 октября, выведенные из себя солдаты пришли в ярость, рвали и метали. Они собрали тысячу греко-киприотов и так сильно их избили, что два человека умерли, а сотни получили тяжелые травмы. В «черном октябре» 1958 г. сорок пять человек были убиты.

3512

Holland, «Revolt in Cyprus», 266.

Кипр оказался на верхней строчке политической повестки дня для Британии. Это был худший месяц после «черного ноября» двумя годами раньше.

Но в борьбе, которая одновременно велась на политической арене, появилась новая надежда. Правительство в Афинах, которое снова выдвигало обвинения в ООН, надавило на Гриваса, чтобы он прекратил военные действия. Стамбул на Рождество продемонстрировал желание пойти на примирение. Это заставило Фута помиловать двух убийц из Национальной организации кипрских борцов за несколько минут перед тем, как их должны были казнить. Затем он посетил тюрьму, чтобы лично сообщить им хорошую весть, и взял с собой сына Пола, который потом рассказал об этом полуночном приключении. В то время Пол учился на последнем курсе Оксфордского университета. Он отметил несоответствие фраков пришедших с холодными мрачными коридорами тюрьмы. Этот человек слышал плач мужчин, содержащихся там, который только подчеркивался мрачным хором завывающих женщин. «Большинство их них — это безработные оперные сопрано», — сказал толстый английский стражник.

Пол кратко описал свои впечатления от увиденного: «Внезапный свет; два палача стоят, вытянувшись по стойке «смирно». Их работа, запланированная на этот вечер, отменена. Священник в истерике. Два недавно приговоренных к смерти убийцы принимают новость со спокойными улыбками, выражающими сомнения. Они держатся холодно и отстраненно, кажутся красивыми в простой одежде. Благодарное начальство. Солдаты, присутствие которых неизбежно, отдают честь. Наконец, оглушительные аплодисменты от «политических» (очевидно, что новости в тюрьме распространяются быстро)».