Упал. Очнулся. Папа!

— Костя! — попробовала было образумить мужа Тамарка, но где там. Костик уже полностью вошел в роль лучшего «дружбана» Воронова и успокаиваться не собирался. Подступив к последнему, невысокий Мелешко привстал на носочки и притянул его к себе за шею. Потрепал с чувством Гоблина по щеке.

Ой-ёй, лучше бы он этого не делал.

— Ты цел? Как голова? А живот не пучит? Соплей нет? Живой! — и как хлопнет «друга» по плечу, я только рот открыла.

И тут же прикрыла его ладонью, потому что Воронов не смолчал и хлопнул Костика в ответ. Да так, что тот, охнув, сел спиной в снег.

— Эй, ты чего? — возмутился Костик, но, молодец, не раскололся — изобразил на лице удивление и обиду.

— А ты чего? Тебе же ясно сказали, что я не помню никого. Чего лезешь?

— Кость, оставь Андрея в покое! — Тамарка поймала из рук мужа поводок и погладила пуделя, принявшегося лаять, по макушке, а я помогла Костику подняться. — Дай человеку прийти в себя. Не видишь, не в духе он! Потом поговорите.

Но тот продолжал смотреть на «друга» с натуральным огорчением в распахнутых глазах.

— Совсем все забыл?

— Совсем.

— Как, брат?! Даже то, как мы с тобой по девкам ходили? Томочка, клянусь, еще до тебя!

Воронов озадаченно моргнул и вскинул сумку на плечо, видимо, пытаясь извлечь из недр памяти воспоминания. А когда их там не нашлось, поджал губы и помрачнел еще больше.

— Мелешко, ты палку-то не перегибай. До меня ты штаны за партой протирал и сестре младшей косы плёл, потому что мать твоя в три смены работала! — вдруг обиделась Тамарка. — Не было у тебя никаких девок! Ты и целоваться-то до меня не умел! Не слушай его, Андрей. Он просто шутник у нас такой — доморощенный!

— Хм. Я заметил.

Ссора четы Мелешко между собой в мои планы точно не входила, и я поспешила вмешаться. Попрощавшись с Лизой и друзьями, повернулась к «мужу».

— Ну что, пойдем домой? Или хочешь еще постоять?

— Нет, не хочу.

— Даш, вы к нам на чай-то приходите! — крикнула Томка вслед. — Это ничего, что первая встреча комом. Будем ждать!

— Хорошо, Том! Обязательно придем! — махнула я рукой друзьям и пошла по дорожке первой. — … Если Андрей захочет.

Ну, вот мы и остались одни. Хорошо хоть двигаемся, а не стоим, иначе бы сейчас не нашлась, что сказать. И вроде бы день позади, и шеф со мной, а всё происходящее вокруг продолжает казаться нереальным. Будто сплю и никак не могу проснуться.

Сам Андрей Воронов, выросший в достатке и не знающий слова «нет», твердолобый, упрямый и холодный, и вдруг у меня дома. У себя дома — вот как надо думать и как это должно звучать. В плену у своей секретарши.

Я вздохнула и открыла дверь подъезда. Поднявшись по невысокому лестничному пролету, подошла к лифту и нажала на кнопку вызова. Уставилась перед собой на разъезжающиеся двери, чувствуя мужчину за спиной.

— Шестой этаж, квартира тридцать шесть. В почтовой зоне, на почтовом ящике, наклейки панды и человека-паука — это наш, — зачем-то сказала, когда вошли в лифт. На Воронова не смотрела, но поймала в зеркале его прямой взгляд.

— Я запомню.

Секунды две так и смотрели друг на друга.

— Я понимаю, что тебе трудно, Андрей, но завтра будет легче. Так сказал врач.

— Сомневаюсь. И насчет первого, и насчет того, что глупая девчонка хоть что-то смыслит в медицине.

— А я ей верю. Однажды ты обязательно все вспомнишь.

И еще две секунды помолчали.

— Я здесь никогда не был, мне все незнакомо, вот что я чувствую, и тебе лучше это понимать.

— Я понимаю. Меня ты тоже видишь впервые.

Воронов провел рукой по волосам и признался:

— Не знаю. — Вздохнул тяжело. — Знаю только, что я бы сейчас выпил.

Я бы, пожалуй, тоже, если бы это действительно решило все проблемы.

— Водки дома нет — это к Костику. Но есть кофе — черный, крепкий и без сахара, как ты любишь. Когда нервничаешь, ты пьешь его запойно.

— Я курю?

— Нет. Во всяком случае, при мне.

— Характер?

— Сложный.

— Значит, мы ссоримся?

— Постоянно, — не стала врать. Хорошо, хоть в такой мелочи можно остаться честной. — С тобой непросто… общаться, — призналась.

— Особые приметы на теле есть? О чем должна знать только жена?

Ты смотри, как напрягся — значит, продолжает сомневаться. Голубые глаза сощурились и смотрят еще пристальнее.

Знать я, конечно, о таких деталях не могла, а вот предположить попыталась, раз уж выхода нет. Постаралась сказать, не смутившись:

— Боюсь, что ты идеален и без изъянов. За вычетом характера, конечно, — уточнила. — Но здесь уже ничего не поделать.

— Идеален? — куснул губы Воронов. — Может быть. Но что-то ты не рада… такому мужу, — снова заметил.

Возможно, память у него и пропала, а вот цепкое внимание к деталям и ум — точно нет. Что ему ответить на такой довод, не нашлась. Хорошо, что лифт остановился, дверцы открылись, и я, отвернувшись, поторопилась выйти.

Достав из сумочки ключи, не колеблясь поспешила открыть замок, лишая себя последней возможности струсить. Распахнув перед собой дверь, сказала: «Входи!», и отступила.

Ой, что сейчас буде-е-ет… Захотелось прикрыть глаза.

Детей я предупредила, дала подробные инструкции на все случаи жизни и даже на самый крайний (если вдруг Воронов им нагрубит или вздумает сбежать), но то, что они все будут стоять в прихожей и нас встречать — не ожидала. Как и того, что шефа не придется затаскивать в квартиру за руку, а он шагнет в нее сам. Правда, увидев троих детей, выстроившихся перед ним в ряд, сойдет с лица и замрет на пороге.

— Э-э, привет, дети. Хорошо себя вели? А вот и мы с… папой, — захлопнула я на всякий случай за нами входную дверь. И сразу замок на два оборота провернула, чтобы и шефу соблазн сбежать не оставить. — Пришли!

В прихожей возникла тишина — все друг друга изучали. Внимательно и осторожно, судя по тому, что стихли даже дыхания. И, кажется, я кое в чем дала маху, но догадалась об этом только сейчас.

Я всегда говорила, что мой начальник — вредный гоблин, злой и жадный, у которого на носу сидят бородавки, из ушей растут волосы, а изо рта торчит змеиный клык, который умеет жалить. Присочинила, конечно, изрядно, но когда запас рассказанных на ночь сказок давно иссяк, а мысли, пусть ты и лежишь в кровати с детьми, продолжают витать вокруг работы, то что только не придет на ум, лишь бы унять досаду. Так было легче объяснить детям, почему мой начальник не отпускает меня вовремя домой и уменьшил маме зарплату.

А если гоблин, то значит априори, он человек совсем не симпатичный. Так дети и думали. Именно по этой причине сейчас у Стёпки в кармане я заметила подозрительный предмет, очень похожий на баночку с пластилином-жвачкой для рук «Мяш-какаш» из отдела пакостей. Которую он подговорил купить ему Тамаркиного сына Юрку, и которую, я была уверена, выбросила в мусор еще месяц назад! Сразу после случая с Марьяшей Диденко — девочкой, у которой Стёпка списывал уроки, дергал за косы, а когда она попросила учительницу пересадить ее к другому мальчику, то не придумал ничего умнее, как старательно слепить и подложить ей в рюкзак этот «какаш». А потом хохотал громче всех.