Упавшее небо
Шрифт:
Все бункера ГрОб строятся по одной схеме: большое помещение в центре и “обвязка” из вспомогательных по краям. Не сказать, чтобы много места, особенно когда внутри люди и для них развернуты раскладушки в качестве коек — но маневрировать я мог. Вторая многоногая тварь как почувствовала что, развернувшись в мою сторону — и так же нелепо завалилась на бок, суча в воздухе оставшимися ногами. Этого добивать не стал, ринувшись к следующему. Одновременно со мной полицейские и группа Ильина завалили со своей стороны еще одного. Минус три! Следующий тоже окт тоже признал во мне угрозу — вот только двигался так медленно, что я обездвижил его пока он оставался ко мне боком. А вот следующий… неловким движением лапы отбросил в сторону несколько раскладушек и наткнулся на умудрившихся спрятаться под ними
Логика твердила, что я ничего не успею сделать — туша киборга почти упиралась спиной в низкий потолок убежища, я видел его сзади, а дети застыли прямо перед передним концом паукана. Но логике никто не давал права голоса, и я атаковал с одной только мыслью в голове: “рассечь зло!” Целиком и полностью вложившись в этот один, последний удар.
Перед глазами потемнело еще до того, как катана встретилась с бронёй врага, звуки поплыли, меняя тональность, мышцы и связки ответили всплесками боли, пробивающимися через щит сосредоточенности. А меч… словно прошел через панцирь киборга сверху вниз, рассекая вообще-то пустое, вообще не несущее функциональной нагрузки брюхо — я почти не почувствовал сопротивления, да и вместо уже привычного шелеста услышал странный треск. После меня хватило только на то, чтобы не рухнуть, а мягко ткнуться в пол коленями, аккуратно положив перед собой клинок. Пальцы дрожали так, что схватить например ложку я бы не смог. А окт… застыл. И ме-е-едленно развалился на две половины, будто я рассек его целиком и без малейших конвульсий упал по сторонам. До детей он не дотянулся буквально десять сантиметров.
—…Жаров?! — голос командира разведчиков донесся до меня словно из другой вселенной. Я даже не заметил, как он и другие защитники бункера подошли. Пока капитан пытался понять, что со мной, кто-то попытался поднять мою катану. Тихий звон — и обломки клинка осыпались с оставшейся в руке рукояти.
Глава 16 без правок
Сознание в итоге я так и не потерял: некоторое время пробалансировал на границе сумеречной зоны — и уже в БМП начал приходить в себя. Сначала вернулись звуки и нормальное цветовосприятие, потом мышцы и связки стали все реже напоминать о себе тянущей болью, успешно затягивая микротравмы. К счастью, время на это все мне дали: Ильин, попытавшийся сходу выяснить, что произошло, почти сразу сообразил, что у меня нечто вроде контузии. Однако противошоковое колоть мне поостерегся — уж слишком мощные лекарства из армейской аптечки, а раненым я не выглядел. Потому меня просто затащили назад в десантный отсек “Арматыша”, пристегнули ремнями, чтобы не упал при движении… и забыли до поры. Впрочем, до фляжки с водой я дотянуться смог — а остальное не так важно. Еще и подремать вполглаза успел.
То, что меня оставили в покое — не удивительно. Если вторую волну десанта в городе разведчики раскатали без дальнейших потерь, то нашей базе пришлось туго. Те поспешные приготовления с разбором завалов, минированием периметра, разделением самой внутренней территории баррикадами, нарезание секторов обстрела, устройство укрепленных пулеметных гнезд и восстановление яркого освещения — волна октов просто смела бы людей. А так — отбились. Но свою цену за это пришлось заплатить сполна.
Когда я вслед за посеревшими от усталости операторами дронов выбрался из десантного отсека БМП, моим глазам предстала безрадостная картина. Всю территория части где реже, где прямо кучами, пятнали останки выведенных из строя киборгов. Некоторые еще дергали уцелевшими конечностями. К небу тянулись многочисленные дымы, стены зданий зияли провалами. Чадил обгорелый остов грузовика…
У уцелевших ворот расположения нас сначала остановили, несколько минут продержали, потом все же пропустили — недалеко. Там на нас с огромным облегчением скинули загрузку в “Арматыша” подготовленных к транспортировке
раненых — к счастью, сидения в отсеке легко трансформировались в койки. Еще нескольким ходячим помогли взгромоздится на броню — и в таком виде машина ушла во временный лагерь.— Разведчики? Пострадавшие есть? — военфельдшер поднял на нас покрасневшие глаза.
— Я уже в порядке, — опередил я Патрушева, отрицательно качнув головой.
— Среди нашего отделения — никак нет, — наградив меня долгим взглядом, ответил медику лейт. — Как я понимаю, в наш корпус идти не имеет смысла?
Я тоже заметил, что базу явно готовятся оставить. Логично — не оставаться же ждать третьей волны?
— Вас же всех отправили в ночь на разведку? — даже в такой ситуации “солдатский телеграф” продолжал работать. — Тогда может вытащите, если что ценное уцелело. Только оставьте хоть кого-нибудь с медицинской подготовкой, раненых до сих пор подносят.
— Я останусь, — глянув на Вадима, аж скривившегося от внутренней борьбы между долгом и необходимостью спасть хоть что-то из материальной части. — У меня первое образование медицинское, кое-что еще помню. Потом просто заберете меня отсюда, когда понадоблюсь.
— Принимается, — “Ну и если плохо вдруг станет — будет, кому помочь,” — прямо написано было на посветлевшем лица аналитика.
И я принялся за работу. Причем меня, буквально за минуту расспросив, не поставили таскать носилки, а доверили аж первичный осмотр и сортировку пострадавших! Под контролем, конечно, настоящего фельдшера. Неслыханное самоуправство по мирным временам, конечно — но на несколько часов после окончания боя, когда пострадавшие поступают непрерывным потоком, реально каждый человек, хоть что-то понимающий в медицине, на вес золота. Пусть даже будут некоторые ошибки в диагностике и кто-то умрет из-за ошибки сортировщика — но десяток, а то и два жизней за каждый час будет дополнительно спасено.
К счастью, теми знаниями, что я получил в меде, мне довелось много и по-всякому активно пользоваться. Пожалуй, можно сказать, что у меня последние лет двадцать была неплохая, пусть и несколько однобокая практика. Да, в сноровке перевязки ран или в скорости установке капельницы я уступал и докторам, и медсестрам — но все равно мог выполнять подобные задачи одну за другой. И вид крови, самые неприятные раны и запахи меня не то, что не пугали — вообще не вызывали эмоций. Насмотрелся в свое время. Да что там, в прошлом мире мне даже госпиталь пришлось лично открывать, как главе клана. А уж сколько фокусов и сюрпризов поначалу подкидывал мой организм после совмещения тел и модификации получившегося результата силой крови…
Надо сказать, не только медики после скоротечного утреннего боя работали на износ. Почти все, кто не получил ранений средней или большей тяжести — жаждали только одного: получить перевязку и свалить из госпиталя и как можно скорее вернуться к своим обязанностям! Что удивительно, даже свежемобилизованные майором Семеновым гражданские больше исходили бессильной яростью к октам и их создателям и пытались хоть что-то сделать для победы, чем дрожали от страха и желали хоть куда-нибудь спрятаться, и чтоб не трогали.
Меньшинству я старался не только поставить диагноз, но и сказать хотя бы пару ободряющих слов. Зачастую именно такой малости в самый тяжелый момент не хватает, чтобы мозги встали на место, и человек опять смог взять свою судьбу в свои руки. В данном случае взялся за автомат или руль армейского грузовика. Потом и у тех, кто хорохорится, и у профессиональных военных будут и неврозы, и психозы, и срывы. Война с иномирцами еще долго будет аукаться… но сначала — нужно победить!
Быстро эвакуировать средних размеров военную часть не получилось и получится не могло. Люди не смогут эффективно воевать голыми руками, испытывая голод и холод, и не имея возможности выспаться. Боеприпасы и другие припасы сначала надо было загрузить (а частенько еще и завалы перед этим разобрать), перевезти в новую точку временного хранения, обеспечить там безопасность хранимого… Поуправляв кланом японских экзорцистов в другом мире и завлабом в этом, я отчетливо представлял и объем задач, и их масштаб. И искренне порадовался, что решаю их не я.