Ураган «Homo Sapiens»
Шрифт:
Ыммэй заворчала и толкнула носом Рожденного Вторым. Тот глянул вокруг, увидел нарушившую порядок сестренку, неуклюжими прыжками догнал ее и шлепнул. Девятая жалобно пискнула и бросилась в кучу братьев и сестер. Рожденный Вторым сконфуженно вернулся к матери, и та слегка дернула его за ухо: не зевай на дежурстве.
Дети продолжали игры, и это значило, что скоро они попросят еды. Да и самой можно перекусить. Ыммэй пошла вниз, внимательно оглядывая парившую тундру. Снег на тундре почти сошел, парили желтые кочки пушицы, густой щеткой вытянулись навстречу теплым ветрам и солнцу ветви полярной березки, кусты ивняка густо залоснились сережками. Ыммэй сорвала несколько штук, разжевала и проглотила. Вкусно. Весной все растущее вкусно. А вот и первые нежные стебли пушицы. Пожевав сочные молодые побеги, Ыммэй спустилась к Реке. Но бухточки, на берегу которой она часто лакомилась рыбой, уже не было — бурный поток бушевал гораздо выше. Ыммэй обиженно потявкала на него, но тут же вспомнила, что рыба на берегу исчезла за несколько дней до прихода воды.
Ыммэй выбралась из-под куста, послушала веселое тявканье детей и пошла вдоль Реки, поводя носом над ковром из прошлогодних листьев и стеблей. Супруг ушел — еще в середине ночи и до сих пор не вернулся. Бывает такое, конечно, но в хорошую погоду охота чаще удачлива; дичь беззаботно оставляет свои норки и другие укромные уголки, вылезает под солнечные лучи и от наслаждения теряет бдительность. Да и охотник под весенним солнышком может разнежиться… Придется до возвращения супруга самой поохотиться в ближайших окрестностях. Далеко-то отойти нельзя; Рожденный Вторым один не справится с поддержанием порядка в таком выводке. Природа этой весной щедро наградила Ыммэй большим семейством. Оттого супруг круглые сутки в заботах, а для Ыммэй очень кстати была рыба в бухточке. Хотя лемминга этой весной много, но и наловить его на такую семью да принести — тоже довольно тяжкая работа. Но все равно это приятная тяжесть, и Ыммэй не хотелось потерять из выводка даже родившихся самыми последними и, стало быть, самыми слабыми. По опыту Ыммэй уже знала, что последние и вообще слабыми вырастают, но самыми сообразительными, самыми умными и деятельными, если этому ничто не помешает. И они всегда крепче привязываются к родителям, лучше их понимают и сильнее любят. А кому не приятно иметь умных и любящих детей?
Берег Реки состоял из трех террас. Вода залила первую, и коричневые от размытых торфяников волны подбирались ко второй, на которой серыми полосами лежал засыпанный старыми листьями, сухими сучьями и пучками травы, оплавленный солнцем и уже заплотневший снег. Если бушующей в страстной весенней истоме воды будет много, она к вечеру доберется до снега, размоет и унесет его в Океан, где Ыммэй охотится каждую зиму, сопровождая в бесконечных странствиях огромного белого зверя Умки. А если сил у воды не хватит, снег, укрытый верхней террасой от солнца, превратится в ледяную полосу, которая пролежит долго, до дождей в середине лета. Тогда Ыммэй станет водить сюда подрастающее семейство. Здесь очень хорошо отдыхать от жары и комариных туч.
Так, размышляя о грядущих событиях и заботах, обнюхивая кочки и тропы между ними, она пробежала уже четверть расстояния до морены. Следов было много. Кругом бродили и куропатки, и лемминги, и зайцы, но сравнительно давно — вечером или еще вчера днем. Свежие следы пока не попадались.
Внезапно сзади раздалось шипение. В следующий миг над головой мелькнула стая уток. Ыммэй взвилась вверх, но когти и зубы схватили только воздух. Бесполезное занятие — прыгать за летящими утками, но Ыммэй никогда не могла удержаться в такие мгновения. А вдруг? Жизнь совершенно неожиданно преподносит множество самых разнообразных сюрпризов, и часто очень приятных, но, чтобы заполучить их, к этому надо постоянно стремиться. Такие истины Ыммэй знала. Они помогали не терять присутствия духа в самой сложной обстановке и всегда надеяться на хороший исход любого дела в будущем.
Недалеко раздался тоненький писк. Ыммэй замерла. Писк повторился раз и другой. Ыммэй чуть повела головой, определяя направление, и увидела полевку, тащившую пучок старых травинок. Легким толчком задних лап Ыммэй настигла добычу, прижала ее к земле и ухватила зубами. Начала есть. Затрусила дальше и вновь остановилась. Опять ушей коснулось шипение воздуха, но теперь оно не было таким свистящим и непрерывным, в нем улавливались отдельные сгустки и ослабления. Летят гуси, сзади, с верховьев Реки. Ыммэй втиснулась между кочками. Это настоящая, прекрасная и очень редкая добыча! Вот они! Гусак с подругой.
Птицы летели над средней террасой, тяжело взмахивая крыльями. Видно, сильно устали и теперь присматривают место для отдыха.
Над группой ивняков, полукольцом окруживших небольшой залив, в котором застряла льдина, гуси сделали круг и сели на середину этой льдины. Да, вкуснейшая добыча! Сейчас они выберутся на берег, залезут в заросли и примутся за еду. А среди частых прутьев ивняка они будут словно связаны — там трудно развернуть главной оружие — крылья. Но что делать с уже пойманной добычей? Конечно, съесть, чтобы не мешала и дала силы для большой охоты. Ыммэй торопливо проглотила полевку, облизнулась и поползла вперед. Гуси по колышущейся льдине подошли к кустарнику, но забираться в него не стали. Пока Ыммэй ползла к заливу, птицы прямо со льда поглотали ивняковых
полураспустившихся почек, а потом снова отошли ближе к воде. Они не были особенно голодны. Южнее, на берегах озер и на лесных полянах, уже вовсю росли травы. Птицы устали и решили отдохнуть на льдине, где врагам трудно подобраться. Жалко, но ничего не поделаешь. Охоту в любом случае бросать нельзя. Если птицы не хотят есть, значит, они будут спать.Гуси походили по льдине и устроились ближе к дальнему краю, у воды. Гусыня сунула голову на спину, в перья, а гусак встал к ней боком, чтобы перед глазами были и кустарник на берегу, и подруга, и Река. Кто знает, откуда может прийти опасность? Гусак покрутил головой, Чуть повернулся в сторону берега — все-таки основные враги — там, и замер. Так он долго стоял, засекая звуки воды, ветра, шелест кустов — все штрихи, из которых складывается шум, не несущий опасности. Ыммэй застыла недалеко от среза террасы. Наконец гусак опустил голову на спину, упрятал нос в перья и прикрыл веки.
Ыммэй выползла на край обрыва. Да, спят. Она примерилась. Меньше трех прыжков не выйдет: один вниз и два до цели. Три мига. Птицы не должны проснуться, не успеют, ведь она умеет прыгать бесшумно даже в прошлогодней хрустящей траве. А тут мягкими лапами на крепкий лед. Нет, не проснутся. Уже не таясь, Ыммэй привстала, собрала тело в тугой комок, толкнулась и стремительно полетела вниз. Но в своем, на первый взгляд, верном расчете она допустила ошибку. Лед есть лед. Даже для существ, хорошо с ним знакомых, поведение льда часто непредсказуемо, ибо основа его и среда, в которой он живет, очень пластичны и постоянно находятся в движении. Не смогла учесть Ыммэй, что прыгает на плавающую льдину, чувствительную к малейшим толчкам. И едва лапы ее коснулись шероховатой поверхности, льдина дрогнула. Толчок посторонней нотой прозвучал среди шумов; засеченных птицей перед сном как безопасные, и поэтому отдался в сознании тревогой. Постоянно заряженный на мгновенное противодействие мозг дикого существа моментально выдал двойной рефлекторный ответ на тревогу: гусак распахнул глаза и крылья. Ыммэй распласталась в третьем прыжке, но дичь успела приготовиться к встрече. Левым крылом гусак ударил Ыммэй в плечо, а шею, в которую нацелилась охотница, отдернул назад, к спине. Не встретив преграды, да еще под действием удара, добавившего ускорения прыжку, Ыммэй пролетела через птицу, скользнула по кромке льда и шлепнулась в воду. Инерция вынесла ее метра на два от льдины, в крутящийся перед заливом водоворот, тот отбросил еще на метр дальше, а там ее подхватил поток и понес вниз и наискосок от плавно закругляющегося берега. Кругом плясали и вертелись льдины, перед носом Ыммэй две стукнулись рваными боками, осыпали ее осколками; одна крутанулась и ударила в бок. Теряя силы, Ыммэй выбросила на нее передние лапы, поджала задние и, нащупав в неровном боку льдины трещины, зацепилась когтями и вскарабкалась на нее. Там кое-как отползла от края и бессильно застыла на скользкой, заливаемой водой при постоянных толчках и ударах поверхности. Растревоженные гуси оставили негостеприимный залив и полетели над Рекой вниз, к близкой приморской равнине, где находились их дом и родина. Поравнявшись с неподвижно лежащей на льдине, охотницей, гуси назидательно прокричали:
— Гак! Гла-ла-ла-гак! — и, широко взмахивая крыльями, полетели дальше.
Постепенно Ыммэй пришла в себя, отдышалась и, скользя при каждом толчке, встала. Холод пронизывая ее, и она затрясла шубку, освобождая ее от ледяной влаги.
До берега было уже далеко. Кругом качались, вертелись и прыгали льдины, в воздухе висела радужная водяная пыль и плыл неумолчный грохот. Рядом появилась довольно большая льдина. Волны не захлестывали ее, она была выше остальных и от ударов лишь слегка вздрагивала. Ыммэй прицелилась и прыгнула на нее. В центре льдины еще сохранился снежный пласт и лапы не скользили. Неудачница посмотрела на свой берег. Река поворачивала, скобой охватывая морену. Открылась широкая низинная тундра, северный бок морены, уступами спускавшийся к болотистой равнине, на просторном нижнем уступе палатки, а на берегу — молодой веселый парень. Он ходил, разглядывал несущиеся с верховьев льдины, бросал на них мокрый плавник и распевал: Тру-ля-лю, ля-лю, ля-лю!
Потом он заметил Ыммэй, пригляделся из-под руки и завопил:
— Шшша-пка! Начальник, шапка плывет! Где у вас ружье?!
В одной из палаток, над печной трубой которой трепался черноватый угольный дымок, распахнулась дверь, и на улицу вышла молодая женщина, приставила руку козырьком над глазами, сощурилась от нестерпимого блеска Реки и закричала:
— Боже мой! Мамуля! Сережа, Мамуля! Пропадает! В океан унесет!
Она всплеснула руками и побежала к берегу.
Распахнулась еще одна дверь, в соседней палатке, и оттуда выбежал высокий человек с длинной рыжей бородой, с обнаженным по пояс мокрым рыжим телом, сразу вспыхнувшим на солнце красными бликами. Он был одет в ватные штаны и сапоги, а вывернутыми назад руками держал за концы полотенце, косо заброшенное за спину.
— Спасите! — кричала женщина. — Мамуля! Бедняжка!
— Шапка! Шапка! Ружье давай! Скорее, уплывет! — еще громче орал парень, прыгая у кромки воды и размахивая руками.
Красный человек застыл на секунду, бросил полотенце и большими скачками понесся к берегу, а над тундрой повис могучий хриплый крик:
— Держи-и-ись, Мамуль-ля! Николавна, не лезь!
Он на ходу подхватил лыжную палку, скинул закувыркавшиеся в воздухе сапоги, солнечным сполохом пролетел мимо взволнованной женщины, и запрыгал по льдинам.