Урал 2017. Эра безумия
Шрифт:
– Это временное явление.
– Что это значит?
– Скоро узнаете. Есть программа, есть такое понятие, как «синхронизация завершающей стадии»…
– Почему же не видно ваших переселенцев? Не катятся брички с обозами, не расчищаются земли под посевные площади? Не сносятся города, чтобы на их месте возводились новые? Чего вы ждете? Зараженные не проблема, их можно перестрелять, взорвать, усыпить, извести парочкой термоядерных взрывов…
– А вот с этим, вынужден признаться, проблема. – Собеседник снова смутился. – Как бы вам это сказать, чтобы не шокировать… Впрочем, вас в любом случае это шокирует. Первые обследования вашего мира были успешными. Взяты пробы частиц атмосферы, пробы грунта, лежащих ниже тектонических плит, многие из которых, к сожалению, родоновые, обследована флора, которую вы непростительно загрязнили… Отчет, составленный экспертами, был вполне утешителен: мир пригоден для наших организмов. Состоялась, хм, акция… И вдруг обескураживающая информация, перечеркивающая предыдущие выводы: при недельном пребывании в этом мире – что пришлось проделывать некоторым агентам – в организме начинаются необратимые изменения, в чем-то схожие с вашими раковыми опухолями. Всего лишь незначительные отличия в составе атмосферы, в вашем мире превышено содержание азота в воздухе, повлиять на которое мы не можем. Полтора-два процента,
Шура замолчал на полуслове, начал отрешенно созерцать пространство перед собой. Словно кто-то переключил в нем режимы – установил режим ожидания, граничащий со спящим.
– Это что же ты хочешь сказать, подлец? – потрясенно пробормотал Андрей. – Вы уничтожили всех людей, живущих в нашем мире, а потом поняли, что сделали это напрасно?
– Нехило так, – скрипнул Витек. – Шесть миллиардов – и в топку. Бли-ин… – протянул он, – партайгеноссе Гиммлер от зависти бы удавился…
К окончанию этой сцены был бы уместен закадровый плач. Сидящий в кресле, не стирая с лица постной мины, начал подниматься. Его не волновали грозные рыки, автоматы, которые ему совали в лицо. Никто не решился выстрелить. Он небрежно отвел стволы, подошел к перилам, под которыми был сумрачный холл первого этажа… и вдруг перевалился через них!
Женщины ахнули от неожиданности. Мужчины, чертыхаясь, бросились к перилам. Шура Черепанов лежал внизу – неловко вывернутый, руки разбросал, как будто приглашал к себе. Незачем было биться насмерть, высота небольшая. Но он упал на голову и сломал шею – умерев мгновенно и без вариантов. Поблескивали в сизой мгле ледышки глаз. Андрей смотрел в них, не мог оторваться и чувствовал, как пустота рождается в груди…
Мертвых не успели похоронить – хотя нашли уже лопаты и уютное тенистое местечко за домом. Витек и Павел Николаевич вызвались зачистить окрестности – дабы найти и покарать пришельцев из «потустороннего мира». Но только зря набили шишки и ссадины – все «потусторонние» давно покинули квадрат. Впрочем, новость имелась. Принес ее Витек, добравшийся до лестницы, прорубленной в откосе. Он прибежал с трясущейся губой и стал орать о новом нашествии! Упырей тьма-тьмущая, они вялые, но движутся вполне адресно – со стороны загородного дома Дмитрия Ивановича, где накануне было знатное побоище. Уже обтекают автобус, брошенный под обрывом, взбираются на лестницу! Ведь пронюхали же, суки, где обосновались люди!
Львиная часть боеприпасов осталась в автобусе. Снова паника овладела горсткой людей. Их оставалось только восемь! Люди пятились за дом, передергивали затворы. Метался, как пришибленный, Борюсик, всхлипывал. Андрей схватил его за шиворот, швырнул за угол. А демоны, похожие на мертвецов с приличным сроком «хранения», уже выбирались на пустырь перед домом, рвались через кустарник. Их лица уже не читались, отслаивалась кожа, выпирали челюстные кости, глаза западали в глазные впадины. Но они еще что-то видели – ковыляли, растопырив от «радости» конечности. С худосочных тел свисали обрывки одежд. У них активно выпадали волосы, черепа покрывались струпьями и коростами. И снова вонь – густая, беспощадная – наступала впереди «войска». Твари становились приторможенными, двигались так, словно все кости у них были переломаны. Но чувства голода не растеряли, брели на запах, извлекали невразумительные звуки. Люди подпускали их поближе, ждали.
– Какие же они бедненькие, непосредственные… – шептала Ксюша. – И почему такие страшные? Фильмы ужасов после такого – просто комедии…
– Непосредственные – это ты в точку, девочка, – бормотал, пятясь на угол, Витек. – После болезни эти ребята стали как-то проще смотреть на вещи. У вас такой обтекаемый вид, друзья. – Он засмеялся, покосившись на товарищей. – Еще подождем? Может, в контратаку сходим?
Шквал свинца снес и повалил ковыляющую толпу! Но по лестнице карабкались новые. Патронов было мало. Люди бросились за угол, а когда обернулись, обнаружили, что твари бегут за ними! Тяжело, как в замедленной съемке, скрипя костями, но все же бегут! А за домом, слева из леса, выходит еще одна партия! А эти-то откуда? Они ковыляли по корягам, по хрустящему валежнику, натыкались на сучки корявых осин. И эти побежали! Андрей отметил краем глаза, что местность сложная, много деревьев, канавы, море валежника, а враг уже подбирается с двух сторон. Люди бежали в самое средоточие кустарника, отстреливались. Ахнула, споткнувшись, Ксюша, повалилась, разбив нос. Вика подхватила ее, с болью посмотрела на Андрея. Нехорошо ему как-то стало.
– Уводи девчонку! – пролаял он. – Уводи к чертовой матери! – Он яростно замахал рукой, показывая, куда бежать. – Я здесь, я прикрою!
Карусель закружила. Обернулся несколько раз вокруг оси – и словно с американских горок спустился. Голова носилась по кругу. Он пятился, запнулся о пенек, насилу поднялся. В голове разгорелся фейерверк. Черт возьми, он должен следить за ситуацией! Вика с Ксюшей куда-то пропали. Хрустели ветки, кричали люди, разражались одиночные выстрелы. Твари ломились через кустарник, разевая щербатые рты. Он выстрелил несколько раз, повалил какого-то доходягу с чешуйчатой лысиной. Но уже спешили другие – у одного подломилась нога, он треснулся лбом о поваленное дерево. Второй упал, прошитый очередью. Андрей повернулся, чтобы бежать, – и сам споткнулся, пропорол плечо о замшелый пень, из которого торчали зазубренные ошметки коры. Он поднялся, двинулся дальше, шатаясь, какое-то время пытался бежать, но голова не работала, болела, как последняя сволочь. Он ковылял, полностью дезориентированный, мотал головой, чтобы привести ее в чувство. Люди разбежались, как их собрать в этом лесу? Он смутно помнил, как вывалился на поляну – обширную, заросшую одуванчиками и какими-то нелепыми голубыми цветами. Брел по ней (параллельным курсом брел еще кто-то), а когда обернулся, обнаружил, что на хвосте висит стая. Зараженные тоже выдыхались, ковыляли, с трудом переставляя ноги. «Эх, – с тоской подумал Андрей, – сейчас бы парой гранат расширить посевные площади…» Он прицелился, оттянул спусковой крючок. Выстрела не последовало. Он извлек последний магазин (почему все в автобусе оставили?!), вбил в гнездо. Твари окружали, он пятился, валил их одиночными выстрелами. Справа разразилась пальба и слева. Он не мог контролировать все, что происходит. Кажется, Витек пятился, огрызался от группы «товарищей» короткими очередями, что-то матерно выкрикивал. Хромала растрепанная Анна Денисовна, ее тащил за руку Лукашин, озирался, их уже догоняли, тянулись безобразные длани… Андрей отступал, дыхание срывалось, он ловил в прицел изможденные скособоченные фигуры, стрелял,
выискивал другую мишень взамен упавшей, снова стрелял. Спохватившись, обернулся – как же кстати! – перед ним уже разверзлась зловонная пасть. Он вбил в нее патрон, рот создания сделался красным. Теперь ты, Джокер, дружище… И обнаружил, что на поляне полным ходом развиваются драматические события. Витек подвернул ногу, рухнул на колено. Обострившаяся физиономия исказилась от страха. Он выпустил длинную очередь, но на него уже навалилась толпа – особей двенадцать! Витек кричал, придавленный гнетом, захлебывался, перестал. Завозился жутковатый клубок из переплетенных конечностей… Две твари накинулись на Анну Денисовну, кружили ее в каком-то диковатом вальсе. Проморгал Павел Николаевич! Он в страхе кричал, отбивался кулаками от наседающей нечисти… Андрей хотел кричать, бежать, но сил уже не было. Оскаленные демоны расплывались перед глазами. Они подходили – все медленнее, но шли, не стояли. Он стрелял, опять стрелял, отчетливо осознавая, что тварей больше, чем патронов в последнем рожке…Он выпустил последнюю пулю, взял автомат за ствол, замахнулся. И что-то вдруг произошло. Он застыл с занесенным прикладом. К нему никто не подходил. Зашатался тот, кто находился ближе всех, – рухнул носом в траву и остался лежать неподвижно. Зашаталась соседка – особь условно женского пола с тремя седыми волосинками и обвисшей грудью. Тоже рухнула. Свалился кто-то слева, справа. «Ты должен удивиться», – мелькнула мысль. Андрей опустил автомат, перевел дыхание. Тварей на поляне было много – запашок царил такой, что хоть святых выноси. Они шатались, как игрушечные солдатики, падали, умирали. Вот длинноногая девица с отвалившейся челюстью вознамерилась сделать шаг, сломалась, словно сухая ветка. Никто уже не шел, одни стояли, другие падали. Со стороны это смотрелось забавно. А главное, оптимистично. «Соображай, – твердил он сам себе. – Думай только головой. Что происходит?» «Как вы собрались бороться с зомби?» – «Это временное явление». – «Что это значит?» – «Скоро узнаете…» Что-то про синхронизацию завершающей стадии… Выходит, уже узнали. Прошла минута или две – поляна пестрела от безжизненных тел. Подломился и упал последний – самый «выносливый». Андрей недоверчиво озирался. На поляне не осталось ни одного живого мертвеца – только мертвые… И в кустах на опушке никто не шатался. Он куда-то побрел, балансируя, точно канатоходец. Неловкое движение, и сам повалится замертво. Груда тел издавала густую вонь. Такое впечатление, что ее намеренно сложили штабелем, чтобы поджечь. Витек Карташов так и не смог из-под нее выбраться, хотя пытался, тужился, вытащил голову. Он лежал раздавленный под этой грудой, глаза закрыты, в лице напряжение, мол, тянем-потянем… Давясь слезами, Андрей поплелся дальше. Анна Дмитриевна умирала. Она лежала на коленях у Павла Николаевича, дрожала, стиснув зубы, чтобы хоть как-то терпеть боль. Одной из тварей еще при жизни удалось расцарапать женщине горло. Кровь хлестала из глубоких борозд. Платок, который приложил ей к горлу Павел Николаевич, превратился в красную тряпку. Женщина вздрогнула последний раз, затихла. Павел Николаевич поднял голову, он был белее смерти. Новость о кончине любимой не стала неожиданностью – он уже приготовился, знал, к чему идет дело.
– Такое бывает, Павел Николаевич, – пробормотал Андрей. – Соболезную. Надо жить дальше…
– Живи, Андрей, – устало произнес Лукашин. – Живи, теперь это твой мир… Увы, без Аннушки жить не буду, не хочу, не могу, прости… Мы просто обязаны умереть в один день, ведь я обещал ей…
Он поздно заметил автомат – Лукашин подтягивал его правой рукой. Бросился, чтобы выбить оружие, но выстрел уже прозвучал – из выходного отверстия в левом виске вывалилась кровавая каша, мертвое тело повалилось навзничь…
Он плохо понимал, что происходит. Стоял на коленях, удобрял поляну рвотой. Послышался шорох, он повернул голову на шум. Брела ссутулившаяся Надя, глаза ее блуждали. Похоже, девушка крепко саданулась головой. Уставилась на горку трупов, обнаружила под ней нечто свое, родное, завизжала, бросилась туда. Андрей нашел где-то силы, метнулся ей наперерез, повалил.
– Не надо, Надя, не подходи…
Она рыдала, закатывала глаза, молотила кулачками по земле. Твердила пронзительным надрывом: «Витюша мой, Витюша…» Что-то шевельнулось на опушке. Медленно брели, взявшись за руки, две женщины – маленькая и побольше. Обе обливались слезами. Обняли Андрея, прижались к нему, завыли в полный голос. У Ксюши под глазом расплывался здоровенный бланш, Вика кое-как передвигалась, подволакивая ногу. Обе с ног до головы были засыпаны прелой листвой. И снова что-то шевельнулось в кустах. Тащился Борис, драматично гримасничал, держался за отбитую грудную клетку. А когда свалился рядом, взвыл так, что стало понятно – не притворяется, сломал свое «адамово» ребро.
Сил осталось лишь добрести до автобуса. В автомате Павла Николаевича осталось несколько патронов. Андрей взвалил его на плечо – такая тяжесть, словно трактор «Беларусь» тащил. Он бормотал, что товарищей они похоронят завтра, сегодня просто нет элементарных сил. Приедут и похоронят, по-людски, как положено… Он куда-то брел, за ним тащилась кучка людей – три женщины и молодой паренек. Кругом валялись трупы, весь лес был завален трупами. Он переползал через ступени, стараясь не поскользнуться. Оступилась Ксюша, покатилась, уселась ему на шею. Он так и сползал с этим гнетом до подножья, осторожно стряхнул с себя. Потащился к распахнутым дверям автобуса, долго и упорно громоздился в салон. А забравшись, вспомнил, что сегодня он не пассажир, а водитель, побрел обратно, но заметил краем глаза, что на заднем сиденье кто-то шевелится. Эти двое еще не умерли, чего-то ждали. Сидели, обнявшись, сил подняться у них не было. Возможно, при жизни это были парень с девушкой, возможно, они любили друг друга, и даже после «смерти» не смогли расстаться. На Андрея смотрели пустые глаза, с высушенных черепов свешивалась какая-то безжизненная пакля. Приручить? Взять с собой? Он уже не мог убивать ни в чем не повинных людей. Но скинул с плеча автомат, извел две пули. Десять минут ушло на то, чтобы вытащить покойников наружу. Женщины сбились в кучку, ждали, помогать не спешили. Борис усердно делал вид, что умирает от боли в ребрах. Потом они грузились в автобус, а Андрей еще минут десять замыкал проводки. Завелся двигатель, он развернул автобус и обнаружил, что с лестницы кто-то сползает, вяло машет рукой! Он чуть не подавился. Витек! Физиономия вытянута, сам едва живой, но глаза смеялись. Это как?!
Завопили женщины, стали выпрыгивать из автобуса. Андрей тоже слетел с подножки, обнаружил, что автобус едет! – полез обратно, что-то нажимал, натягивал рычаг стояночного тормоза, который не желал натягиваться.
– Ты занимайся, занимайся, я подожду… – хрипел Витек, вокруг которого приплясывали три бабы – большая, поменьше и совсем маленькая, – лезли обнимать, целоваться.
– Ты же умер! – вопила Надя, тряся его за грудки.
– Кто сказал, что я умер? – отбивался Витек. – Я такого не говорил. Просто лег передохнуть, потом просыпаюсь, мама дорогая! – позишен намбер трындец!..