Уральский парень

Фролов, ни слова не говоря, скользнул вперед, к дзоту. Балашов мысленно одобрил его. Ракета. Фролов вжался в землю, замер. Погасла. Балашов считал: минута, вторая… Вот сейчас должен бросить связку гранат — и конец дзоту. Но взрыва не последовало. Захлебывался от ярости пулемет.

Не добрался Фролов…

Пополз Саша.

— Куда? — прохрипел Балашов, но Соснин либо не слышал из-за стрельбы, либо сделал вид, что не слышал. Вот и он растворился в темноте.

Минута… Вторая… Неужели и его постигнет участь Фролова? Лучше бы уж самому тебе ползти, старшина. В тот момент, когда в самой амбразуре метнулось яркое пламя взрыва, когда Балашов, ожидавший этого мига, упруго оттолкнулся от земли и кинулся к мосту, увлекая других, в этот самый момент поднялась бешеная стрельба и на западном конце моста, вспыхнули зеленовато-бледные ракеты, темноту прожгли светлячки трассирующих пуль. «Кто там?» — пронзила Балашова мысль, но он не задержал на ней внимания, ибо важнее было другое: добраться до бункера, закидать гранатами, чтоб расчистить дорогу подрывникам. И так потеряно много времени.

И гранаты сделали свое дело. Сопротивление охраны было сломлено. Те, что остались в живых, разбежались. Балашов приказал командиру второго взвода с группой бойцов поспешить на помощь тем неизвестным, которые атаковали мост с другого конца, а в случае необходимости прикрыть с запада подрывников. Пригибаясь, бойцы этой группы затопали по настилу, а за ними, согнувшись под тяжестью груза, пробежали подрывники. Стрельба на том берегу не стихала. К старшине придвинулся Остапенко, сказал печально:

— Супруна ранило.

Балашов не вымолвил ни слова, только скрипнул зубами.

— Они от шпалы над бровкой протянули тонкую проволоку, — продолжал Остапенко, — подцепили к ней у кольев консервные банки. Супрун врезался в проволоку, а немец полоснул из автомата. В плечо Супруну.

На той стороне громыхнуло несколько взрывов, вероятно, действовали партизаны Балашова. После этого стихло и там. Через несколько минут как из-под земли перед старшиной вырос старший подрывник.

— Готово, товарищ командир!

Балашов скомандовал отход. Захватили убитых, Фролова и Сашу, и раненых. Сашу нашли рядом с дзотом, лежащим спиной на проволоке. Видно, отбросило взрывом собственной же связки гранат.

Когда выбрались на опушку леса, земля вздрогнула от мощного взрыва. Косматое могучее пламя подняло мост на воздух, а потом все рухнуло в речку. Мост перестал существовать. Рота углубилась в лес. Вскоре к ней присоединилась группа из второго взвода. Командир взвода доложил:

— Разведчики из Красной Армии.

Рядом показалась фигура разведчика в плащ-палатке. Она козырнула Балашову. В другое время старшина обрадовался бы: разведчиков ждали все. Но сейчас мимо пронесли носилки с останками Саши Соснина. Балашов вспомнил Анисима Соснина, Сашин заразительный смех, что-то запершило в горле. Сказал тихо разведчику:

— Пристраивайтесь к роте, — и крупно зашагал вперед, догоняя голову растянувшейся в цепочку роты.

6

В расположение лагеря прибыли утром. Балашов поручил довести роту до места командиру второго взвода, а сам направился было к Кареву. Но вспомнил про разведчиков и послал Остапенко за их командиром. Неторопливо закурил. От ночных тревог болела голова. Раненая рука ныла. В горячке боя забыл про рану, а сейчас, когда схлынуло возбуждение, она напомнила о себе.

За спиной зашуршали шаги. Старшина обернулся. Рядом с Остапенко вышагивал командир разведчиков. Без плащ-палатки. Автомат висел за спиной. На погонах было две звездочки — лейтенант. Балашов знал, что в армии введены погоны, но видел их впервые. Может, поэтому задержал на них взгляд дольше, чем следовало. Когда его глаза встретились с глазами разведчика, старшина вздрогнул от неожиданности: родные, серые, мечтательные глаза Славки Миронова! И гладкие дуги бровей его, и подбородок с ямочкой… Раньше не было лишь морщин на лбу, не расходились они лучиками у висков. Это уже нажито на войне.

Балашов растерянно, но счастливо улыбнулся, слова застряли в горле. А лейтенант смотрел на партизана с удивлением, потом с беспокойством, даже с какой-то досадой. Но вот в глазах мелькнуло что-то радостное, но еще притушенное сомнением. Вроде бы свой человек, но усы, эта повязка на руке… Радостное в глазах разведчика ширилось и ширилось, оттесняя сомнение, пухлые губы дрогнули в улыбке.

— Володька! — разом выдохнул наконец лейтенант, не двигаясь с места.

— Я, — прохрипел Балашов, злясь на слабость, которая вдруг сковала его и заставила прислониться спиной к сосне. Тогда Миронов приблизился к Балашову, но не обнял его. Почему-то, сам того не понимая, сбил с него фуражку, схватился правой рукой за волосы, притянул голову к себе и поцеловал в колючую щеку. А Балашов здоровой рукой обвил своего закадычного друга и прижал к груди, смеясь и плача. Остапенко, растроганный неожиданной встречей старых друзей, повернулся и заторопился к роте: не стоит им мешать.

Когда схлынуло первое возбуждение, Балашов спросил:

— Ты как сюда попал?

— С заданием, — коротко ответил Миронов.

— О, так это тебя ждет наш командир?

— Наверно.

— А помог ты мне здорово. С мостом-то. Спасибо!

— Не за что.

— Что ж, пойдем докладывать начальству, — сказал Балашов, и они направились к шалашу-штабу: один высокий, плечистый, другой худенький, стройный, в форме лейтенанта Красной Армии.

Балашов доложил Кареву о выполнении задания, а Миронов — о своем прибытии и вручил партизанскому командиру пакет. Карев шагнул к Владимиру, взял его за руку повыше локтя и проникновенно произнес:

— Молодец, Балашов! Не забуду. Отдыхай!

Но отдыхать было некогда. На удобной лесной полянке вырыли братскую могилу — последнее пристанище Саши Соснина и Ивана Фролова, боевых соратников старшины. Вместе с ними похоронили и разведчика Жору Беспалова. Речей над могилой не говорили. Партизаны и разведчики стояли в скорбном молчании, обнажив головы. Прощались с товарищами. Потом тишину нарушил рев десятка автоматов — салют погибшим.

Немало боевых друзей потерял Балашов, каждый раз горько переживал утрату. Но никогда еще не чувствовал себя так скверно, как после этой потери. Тоска мягко вцепилась в сердце — не спрячешься от нее, не уйдешь.

После похорон Балашов и Миронов сели под той сосной, на которой когда-то жила белочка. Помолчали. Первым начал Балашов:

— Вот какие дела, дружище, — и вздохнув, спросил: — Из дома тебе пишут?

— В неделю раз. Только я не очень аккуратный корреспондент. Все некогда.

— Как там? Я с начала войны не получал весточки.

— О твоих? Василий на Первом Украинском, Галя медсестрой.

— Галя?! — воскликнул Балашов.

— Ну да. Кончила курсы медсестер и теперь где-то на санитарном поезде. Адрес, правда, не помню. Получил однажды от нее письмо. О тебе спрашивала. А что я сам-то знал? Ответил.

— Ну?

— Написал: жди, все равно вернется. Не такой Володька парень, чтоб пропасть ни за понюшку табаку. А с Люсей мы переписываемся.