Уран

За день успевает перемыть полы в администрации, принять-пересчитать грязное, отгрузить стираное по накладным. Отбелить, отстирать, отгладить и личное белье, которое несут прачкам жены руководства. Берет и сверхурочную работу – если надо заменить кухарку в столовой, перемыть окна, хлоркой дезинфицировать отхожие места.

Тася привыкла, что ей приказывают, дают поручения, выписывают наряды. Даже в прачечной ей командует сменщица тетя Зина, которую вохровцы зовут Квашней, а зэки – бабой Квасей. Тетя Зина прибыла в ИТЛ еще в сорок пятом году вместе с малочисленным женским контингентом. Отбыла остаток срока, освободившись, устроилась тут же на Комбинате – ехать ей было некуда.

На вопрос, где ее родные, то ли в шутку, то ли всерьез Зина отвечает, мол, сгинули еще в Русско-японскую войну. Но любит помечтать о том, как помирать поедет на родную Вологодчину. Приговаривает со вздохом:

– Советская родина – она, девкя, няобъятная, как моя жопя. А мы в ней копошимся, что черви малые, по завещанию дедушки Ленина.

Числится за тетей Зиной койка в бараке, но живет она постоянно в прачечной. У нее тут обустроен уголок с периной на сундуке, с ватным одеялом. Смеется: «Ляжу не могу – одна в пологу, нет дружка – потереть брюшка. Было времячко, ела жопя семячко, а теперь и в рот не дают».

Тетя Зина женщина разговорчивая, но при этом скрытная как партизан. Тася слыхала от нее множество срамных и страшных сказок, лагерных баек. А из прибауток ее и пословиц можно составлять энциклопедию. Но за полгода работы в одной прачечной Тася так и не узнала, по какой статье сидела Зинаида, за что попала в лагерь, была ли замужем, имеет ли детей. Конечно, можно спросить Игната, он бы заглянул в архив, но Таисии такой поступок поперек сердца. Не хочет Зина открывать свою судьбу, значит, имеет на то причины.

Не разгадала Таисия и еще одну тайну – где прачка добывает спирт.

Тетя Зина всегда навеселе, но сильно пьяной Тася не видала ее ни разу. Свою норму Зинаида знает, и по части выпивки, и в работе. Бывает, Тася задержится в администрации – то собрание, после которого надо замыть полы, то перестановка мебели – бежит, думает про тюки нестираного белья. А Зинаида уж рассортировала, раскидала по вываркам и кипятильным бакам. Тасе только достать да выполоскать.

Прачка знает о человеческих слабостях не меньше, чем врач или духовник. Образование у Зины – три класса церковно-приходской, но, когда гладит белье для начальства, читает, будто по книге.

– Гляди, у Бутко-то яки подштанники добры, с начесом. А у Нинки панталоны – срамотища, хучь в каберне выступай.

– В кабаре, тетя Зина! – смеется, поправляет Тася.

– Да все едино, проститутка. Честная девкя этакую стыдобу на зад не напялит, – Зинаида расправляет, разглядывает батистовые панталончики. – Кружева-то богатые! Вот бы тебе воротничок. А курица эта на свой огузок пялит. Для полюбовника старается.

– Какой же любовник, тетя Зина, она ведь не замужем? – спрашивает Тася, не в силах сдержать любопытства.

– Девкя, ты по себе-то не меряй! Ты целкой замуж шла, а эта – сверленая дыра. А кто у ней полюбовник – то ведаю, да не скажу.

Тася опускает глаза. Думает про Воронцова. На Комбинате давно поговаривают, что у начальника Отдела подсобного производства шашни с дочкой главного инженера. Что, мол, поженятся они к лету, когда достроят Дворец культуры. Там и сыграют большую богатую свадьбу. Что ж, пара будет красивая. Жених высокий, худощавый, темно-русый, светлоглазый. У невесты фигура, ямочки на щеках. Платье по моде сошьют, не пожалеют денег. А ему костюм – говорят, скоро откроется в городе ателье.

Зинаида смеется, показывая два клыка на верхней десне да коренные в нижней – прочие зубы давно потеряны.

– Не обмирай, девкя, не про твоего анженера речь. Он-то, нябось, век холостым проходит.

Стоит подумать про Алексея, как щеки Таси заливаются румянцем. Уж и не помнит, когда в первый раз его увидала, а кажется, будто с детства знаком. Скромной повадкой, вежливой речью похож он на бывшего их школьного учителя Трофимова. Только тот был сивоусый пожилой мужчина лет сорока, а Воронцову всего-то двадцать шесть, хотя и выглядит постарше.

Как-то приснилось Тасе, что сосед ее наполовину человек, а нижней частью – конь, как видела на картинке в старом журнале «Нива». С тех пор подмечает его сходство с породистым жеребцом чалой масти. Или с наездником, будто из буденновской песни:

И боец молодойВдруг поник головойКомсомольское сердце пробито.

Помнит Таисия свое положение – поломойка, прачка, не девушка – баба с прицепом. Легкая фигурка ее раздалась после беременностей, живот и груди стали тяжелые, словно налитые молоком и плодородием. А инженер человек образованный, хоть и простой в обхождении, а видно, что гордый. Порода в нем не крестьянская и не рабочая, другая. От этого в душе надрыв и беспокойство.

Помнит всё это Тася, да разве же сердцу прикажешь? За время, что живут они по соседству, Алексей стал ей ближе всякого родного человека. Бывает, заслышит его кашель за стенкой, и тепло разливается под сердцем. Или глядит на его руки с длинными белыми пальцами – хочется ей стать на коленки и целовать эти руки. А засмотрится на губы, обветренные и сухие – хочется прижаться к ним своими губами, напоить влажным поцелуем.

Бывает, мнится Тасе, что она сидит в саду на скамеечке в больших атласных юбках, точно леди Гамильтон в трофейной ленте, которую по праздникам привозила к ним в деревню кинопередвижка. А Воронцов подходит к ней в костюме молодого адмирала, рукой проводит по темно-русым волосам, и ямочка у него на подбородке в точности как у того артиста.

Нельзя сказать, что влюблена Таисия всерьез, но зреет, готовится к новой любви после обиды на Игната. Только так ей надо полюбить, чтобы чувствовать ответ. Чтобы взял сокол ясный ее лицо в ладони, прошептал с нежностью:

– Любушка ты моя! Зачем же так долго не видал я моего счастья, когда было оно здесь рядом, об руку.

И шелестит она большой атласной юбкой, и глаза делает кверху, удивленно, как та заграничная артистка, и после поцелуя замирает трепетно, склонив к мужчине голову с длинными гладкими локонами, расчесанными на пробор.

Так мечтает Таисия. А между тем не оставляет разговора. Подсела к Зинаиде Прокофьевне, толкнула плечом.

– А полюбовник у Ниночки-то, он из наших, заводских? Или с лагеря? Или со стороны? Хоть знак подайте, тетя Зина. Ведь все равно дознаюсь.

– Табе что за печаль? Одни пересуды пустые.

Квашня набирает в рот воды, щедро опрыскивает рубаху, распятую на гладильном столе.

– Эх, мне б на двадцать годков помолодее, сидел бы у меня твой анжинер как муха на клею. Да что анжинер, самого бы директора Гакова присушила. Секрет я знаю верный, как мужика при себе закрепить.