Уроборос
Шрифт:
— Гений в сомнениях, — проворчал Егор, наблюдая за происходящим.
В этот раз декораций вообще не было. Дощатый пол и металлические арматуры. Это был современный текст, экранизация пьесы молодого драматурга, сплошной эксперимент и курс на прорыв. Пока, правда, ничего никуда не прорывалось, процесс буксовал, и изможденный творец всем своим видом показывал, как тяжело будить муз и прокладывать путь к успеху и фестивальной славе.
Три актера, два мальчика и одна девушка устроились в условной комнате. Мебель была надувная, разноцветная. Предметы, казалось, принадлежали детям-переросткам, сидя в креслах, актеры не доставали ногами пола. Шкаф был выполнен в трех оттенках розового, один гаже другого, и совершенно
Внезапно в вялотекущем хаосе один из актеров, патлатый юноша в клетчатой рубашке, что-то предложил. И словно сорвалась снежная лавина. Заорали сразу все. Режиссер замахал руками, девушка заверещала, второй актер загудел, как чайник. Егор переглянулся с монтировщиками. Слушать это было невыносимо.
— Погасите верхний свет, — тихо распорядился световик.
Лязгнули выключатели, и мощные лампы погасли. Все замолчали, словно споткнулись. Без софитов безумная комната неожиданно приобрела уютный вид. Но не для режиссера.
— Кто выключил свет? Кто, я спрашиваю?! — возопил он визгливым фальцетом. — Кто здесь командует? Здесь Я командую! Я!!! Понятно?
Чего уж непонятного. Егор вышел. Похоже, он становился мизантропом. Возможно, старел. Возможно, ничего не понимал в искусстве. А может, был прав, считая все это ерундой и глупостью. Кто его разберет. За последнее время в его павильонах не происходило ничего стоящего.
Егор отмахнулся от этих мыслей и постарался переключиться. У него была масса дел, а вечером еще и это… Он сунул руку в карман, проверяя, на месте ли конверт. И как ей это удавалось? Это Нине были нужны деньги, но опять все выходило так, что именно он танцевал вокруг нее. Он в раздражении пнул ногой дверь.
Одновременно с ударом за спиной раздался страшный грохот, вслед за ним отчаянный крик и мат. Егор похолодел и бросился обратно в павильоны. Ну конечно, так и есть. С потолка сорвалась композиция с кольцами. По счастью, никого не задело, все были в целости и сохранности, зато режиссер получил возможность орать до вечера. Теперь крик был о том, что все тут будут продавать свои дома и души, чтобы расплатиться за испорченную скульптуру гения. Шедевр, и правда, немного помялся. Теперь Егор смог его рассмотреть: это была змея, чешуйчатое тело которой скрутилось в два кольца, одно поменьше, другое побольше. Чтобы не оставалось ничего лишнего, змея заглатывала собственный хвост. Композиция была идеальной и законченной. Егор вздрогнул. Это был уроборос. Знакомый символ бесконечного повторения.
С этого момента плохое предчувствие уже не отпускало его.
Машину удалось припарковать в двух кварталах. Оставалось еще полчаса до назначенного времени, Нине не хотелось заранее приходить в кафе и сидеть там одной, и она решила зайти в книжный. Вся улица была парализована. Пешеходы пробирались в вязкой снежной массе среди обездвиженного железа. Водители бесновались. Один распаренный и растрепанный пацан с пустыми глазами все давил и давил на клаксон. Ехать было некуда, пробка стояла до перекрестка и дальше, но он не унимался. Щекастый дядька на старой хонде, покрутил пальцем у виска. Женщина, переходившая дорогу перед его капотом, тоже недвусмысленно дала понять, что он сумасшедший. Пацану было все равно. Он ритмично давил на клаксон и ни на кого не отвлекался. Недалеко от него в автомобиле, груженном на эвакуатор, от малейшего толчка срабатывала сигнализация. Так они оба и ревели в унисон от бессилия и злости.
Нина шла своей дорогой. Может, им с Егором надо было быть скромней и расчетливей? Иметь в виду для начала лет пять-шесть счастливой
жизни, а там посмотрим. Люди живут, словно никогда не умрут, возможно, это отголоски воспоминания об Эдеме, но ведь ни у кого в расписаниях уже давно нет никакой вечности. Есть календари, часы, счеты, калькуляторы, секундомеры, метрономы. Цифры, сроки, расписания, дедлайны, отставания, опережения, графики. Эдем разорили, и вечность закончилась. А их все тянуло за язык раздавать невыполнимые обещания.Она раздобыла денег в издательстве. Взяла в счет будущей работы. И пусть денег было немного, она ощущала прилив сил. На время она была свободна. На один поводок стало меньше.
Впереди нарисовался магазин, и вскоре Нина толкнула тяжелую дверь. Внутри было тихо, пусто, пахло книгами. Нина любила книги. Ей нравились их форма, объем, тяжесть, идея скрепленных корешком страниц. Нравились книги по отдельности, стопкой, полкой, стеной, шкафами. Нравился пыльный запах библиотек, идея закладок, карманных форматов, букинистических отделов.
В разделе карманных изданий ее внимание привлекла обложка с фотографией купола Берлинского кафедрального собора. Так и есть, это была книга, которую она редактировала. Небольшая повесть малоизвестного автора. Нина взяла ее в руки, погладила, полистала, прочитала случайный абзац.
«В Берлине шел дождь. Когда поезд въехал в город, купола соборов блестели темным. Железная дорога была поднята над землей, вагоны проносились на высоте нескольких этажей и, казалась, еще немного, и порыв ветра сметет с конторских столов бумажные листы и закружит их в воздухе…»
Нина вздрогнула, словно от удара. «Казалась»… Она пропустила ошибку. Она ошиблась. Тошнотворным комом подкатила к горлу тревога. Совсем не о тексте сейчас думала Нина. Мысль о том, что она сейчас совершит самую большую ошибку в своей жизни, казалось, парализовала ее. Но она совладала с собой. Поставила книгу на место, посмотрела на часы и заторопилась.
Когда Нина заходила в кафе, Егор уже сидел за столом в углу.
Прибежала, поздоровалась, села, уставилась на свои пальцы. Ни слова, ни звука, ни взгляда. Словно змея приползла. Егор и сам не понимал, как это случилось, но теперь все, что было связано с Ниной, таило в себе опасность. Он боялся ее, и он был прав. Спустя несколько минут дело было сделано. Очень спокойно, сухо и сдержанно она рассказала про телефон, про переписку и про то, как именно и с кем он провел последние полтора года.
На окне в кафе стояла игрушка, китайская кошка, махавшая лапой. Раньше Егору казалось, что это приветственный жест, сейчас у него не было сомнений в том, что кошка прощалась. «Пока-пока, Егор Андреевич! Пока-пока, придурок».
Конверт, который он принес с собой, она так и не взяла. Забыла. Явно не так уж и нуждалась. Случайно задела сумкой, когда уходила. Он шлепнулся на пол, Егор нагнулся, чтобы поднять его и внезапно острая боль пронзила ногу. Он чуть не вскрикнул. Нога не болела — горела. Любое движение причиняло боль. Он расплатился, встал и кое-как поковылял прочь, постанывая на каждом шагу. Уже в машине он достал злополучный телефон и заставил себя просмотреть его содержимое. Одну за другой перебирал фотографии и записи. И тьма обступила его.
В тот же день Егор утопил телефон. Выбросил в открытое окно, когда проезжал мимо Яузы. На мгновение ему захотелось нырнуть следом, захлебнуться в ледяной воде и потечь в никуда, в ад, в гости к дьяволу.
Он поехал в павильоны.
Это был самый не подходящий момент, но, услышав в телефоне голос Лили, Нина поняла, что не может в очередной раз отказать. Они договорились встретиться в сквере в центре города. Она бы прошла мимо, но поскользнулась и чуть не упала на сидящую на скамейке женщину. Когда та подняла глаза, Нине самой пришлось присесть.