Урод
Шрифт:
— Значит, ты доверился не тому. Человек, которого ты ждал, не пришел...
— Это уже не важно, — холодно ответил Крэйн, глядя себе под ноги. — Это доверие стоило мне всего заработка, но сейчас я снова готов работать.
— Доверие, мой добрый Крэйн, это слишком важная вещь, чтобы рассыпать его во все стороны, — заметил Тильт. — Но я рад, что ты снова готов влиться в калькад. Без тебя, признаться, представления потеряли былую красоту.
— Мне больше нечего делать в Себере, — повторил Крэйн.
Он не стал рассказывать Тильту, как провел семь десятков и еще шесть Эно среди песков Себера. Не стал рассказывать, как Эно и Урт напролет ждал возле шалха Витерона, как пережидал, зарывшись в землю, патрули стражи. Как остро и тонко ныло в груди каждый раз,
К чему было рассказывать это Тильту? Человек с мертвыми черными глазами стоял и молча смотрел на него.
Человек, как-то незримо связанный с ним. Человек, которого знал и боялся последний старик из рода Кардон, сраженный пущенным неизвестной рукой артаком в склете недалеко отсюда.
Они знали друг друга — старик и Тильт. Их тоже связывала какая-то тонкая нить, шедшая от самого Аддиона, через Трис и Себер. Вероятно, они охотились друг за другом, и лишь здесь господину Хеннару, владельцу странствующего калькада, повезло. Крэйн не сомневался, что именно его рука выпустила артаки — он слишком хорошо помнил изумление на лице Хеннара, когда тот узнал, что старик в городе. Вероятно, он шел за ним и, убедившись, что старик действительно здесь, выбрал момент и метнул свое смертоносное оружие. Конечно, это мог быть и Ингиз, непревзойденный мастер артака, но Крэйн сомневался, что осторожный Тильт доверил бы такую работу кому-то из калькада.
Старик был мертв, Крэйн оставил его в склете — скрюченного, сухого, с замаранной кровью каятой. Значит, оставался еще один человек, который смог бы восстановить картину — сам господин Хеннар.
Вероятно, он не был среди заговорщиков, наславших ворожбу на младшего шэла Алдион, иначе ничем не объяснить странную вражду между ним и родом Кардон. Скорее, он принадлежал к другой группе, которая так или иначе была как-то связана с самим Крэйном. Как? Теперь Крэйн не верил в случайность, которая привела Хеннара в Ров — Тильт шел не вслепую, выискивая первого попавшегося урода, Тильту нужен был он сам. Но зачем?
Защитить от старика и его окружения? Он помогал Крэйну, хоть и тайно — вывез из Триса, дал работу, еду. В конце концов дал новое занятие, которое не позволило ему скатиться в самый низ жизни, где догнивают человеческие отбросы из числа тех, что не нашли себя. Заставил бросить тайлеб. Тильт помогал ему, но за помощью этой, Крэйн чувствовал безошибочным инстинктом, что-то крылось. Зачем ему жизнь бывшего шэла?
Он явно не работает на Орвина, иначе Крэйн давно оказался бы со вспоротым животом или, того хуже, в подвалах аулу под тор-склетом в Алдионе. Он вряд ли связан с Латом — брат непременно передал бы через него весть. Кто же он? Одно Крэйн знал точно — Тильту он нужен живым. И по возможности — находящимся неподалеку. Хеннар с явной неохотой оставил его в Себере, уводя калькад к Морю, безразличие при их встрече было слишком напускным, не настоящим.
Значит, игра еще не окончена. Она продолжается. Урод из тор-склета еще не отыграл до конца свою роль. Что-то ему еще было уготовано.
Кроме Хеннара Тильта мысли Крэйна занимал и старик. За семь десятков и шесть Эно у него было много времени вспомнить худого пьяницу из трактира в Алдионе. Теперь его рассказ, восстановленный до малейшей детали, которую способна была сохранить память Крэйна, был прибежищем для мыслей — в каждое свободное мгновение они возвращались к нему как приученный хегг возвращается в загон хозяина. Крэйн вспоминал все раз за разом, с самого начала, но казавшаяся ясной раньше картина смазывалась, теряла очертания.
В центре этой картины был он сам — Крэйн. Проклятие, испоганившее его лицо и жизнь, не было случайным. Оно не было наслано в гневе или отчаянии сумасшедшим ворожеем, проклятие было наслано загодя, оно ждало его, томившись в зловонном котле чьих-то помыслов. Осчастливить мир? Для этого не стоит делать уродом одного человека. Разве что если этот человек носит прозвище Чудовища из тор-склета. Избавить мир
от такого человека, изгнать его навсегда, сделать его жизнь невыносимой — счастье?Возможно. Но почему столь изощренно? Уж если один старик так управлялся с эскертом и артаками, что им стоило просто подкараулить его на темной улице по пути из трактира? Да, они бы не ушли живыми — Армад знал свое дело, но они и не готовились жить вечно — брат старика, погибший первым в тот самый Урт, добровольно ушел в смерть. Значит, они были готовы пожертвовать многим. Так почему выбрали именно такой способ расплатиться с шэлом Крэйном за все его грехи перед Ушедшими и людьми? Только ли из-за того, что он более мучителен?
Мысли вились вокруг картины, но не находили успокоения.
Сколько еще человек из числа тех, что были в заговоре, сейчас вокруг него? Чего они ждут от него? Старик сказал, что группа распалась. Значит ли это, что за ним не следят? Успокоены ли они видом его мучений? Или чьи-то глаза до сих пор преследуют его?
Он не знал этого. Не знал он и причины, произошедшей в старике в тот Эно, когда последний человек из древнего рода Кардон бросился на него с эскертом. Почему он решил убить Крэйна именно в тот момент, когда узнал, что того опекает Хеннар Тильт? Какое ему было дело до Крэйна, если заговорщики поставили на нем крест и разбрелись? Значит, роль все-таки до конца не отыграна.
Остается Тильт. Господин Хеннар Тильт, владелец калькада. Он — та тропа, которая может привести к большой дороге. Если внимательно идти.
Он знает гораздо больше, чем пока известно самому Крэйну, но знания — как песок, а каждую песчинку можно подобрать, если вовремя увидеть и протянуть руку. Кем бы он ни был, он рано или поздно выведет на остальных. Надо только ждать и быть рядом. А для этого придется следовать за калькадом, куда бы он ни направился.
— Мы идем в Нердан, — сказал Тильт без выражения. — В последнее время у нас большие расходы — после Себера одни траты. В такой сезон лучше двигать на север, но мы зашли слишком далеко к Морю, на большой переход не хватит ни сил, ни денег... Мы двинемся к западу от Моря. Там мало городов, но именно в этот сезон нам должно повезти. Что думаешь, Крэйн-Бейр?
— Я никогда там не был.
— Значит, повидаешь края. Уверен, местные не скоро забудут твое лицо.
— Местным сейчас не до калькада, — криво улыбнулся Ингиз, останавливаясь рядом. Кожаные перевязи с артаками, отсыревшие в нальте, обтекали его, как струи затвердевшей черной воды. — Местные сейчас заняты другим. На востоке готовятся большие дела...
— Этого не будет, — спокойно отозвался Тильт. — Мне известно, что творится на востоке.
— Бунтуют...
— Вздор. Никто не станет бунтовать, пока на животах дружины шэда еще сходятся кассы. Люди волнуются, но все обойдется тихо. Наш калькад придется кстати в эту пору. У черни сейчас огонь в крови, она взбудоражена и с охотой повалит на представления. Тогда у нас будут деньги, чтоб закупить хеггов и провизию и двинуться в обратный путь. К сожалению, Нердан — наша последняя возможность.
— Если там готовится бунт, это может быть опасно, — осторожно заметил Крэйн. — В городе начнется такое, что нас могут разорвать голыми руками.
В Алдионе бунт был лишь однажды — как раз в ту пору, когда трон шэда Кирана заняла Риаен. Крэйну было тогда не больше десятка, но он хорошо запомнил несмолкающий вой, от которого вибрировали стены тор-склета, ожесточенную ярость на лицах дружинников мачехи, их посеченные кассы и сочащиеся кровью отметины на лицах. Лат, выбиравшийся несколько раз за стены в окружении дружины — у него уже тогда была дружина, — возвращался уставшим и с нездоровым блестящим и черным взглядом. «Мерзость, — говорил он сухими губами, когда Крэйн приставал к нему с вопросами. — Они посходили с ума. Ничего интересного». Через несколько Эно Риаен разрешила младшему шэлу покидать тор-склет, но, к разочарованию Крэйна, никаких следов бунта черни не осталось — разве что непривычно вяло шевелился всегда голодный ывар-тэс, да лица прохожих были неуверенные и какие-то бледно-робкие.