Урок немецкого
Шрифт:
Йозвиг (с некоторой угрозой): Мы теперь частенько будем видеться.
Куртхен (обращаясь к потолку): Один-то уж раз во всяком случае.
Гимпель (Йозвигу): Оставьте! Не надо преждевременно вызывать раздражение. (Психологам.) Есть у кого-нибудь вопросы?
У всех есть вопросы, но каждый уступает другому честь быть первым, соответствующие галантные жесты в сторону кровати, на которой возлежит Куртхен и сижу я.
Первый психолог (Куртхену): Разрешите поинтересоваться, вы росли одиноко или в обществе сверстников, товарищей детских игр?
Куртхен (с минуту молчит, потом
Первый психолог (с кисло-сладкой улыбочкой): Вопрос мой имеет свои основания.
Куртхен: Охотно верю. Но я устал. Потом это единственное, что пришло мне в голову.
Психолог с записной книжкой (ко мне): Тут кое-что еще остается неясным. Вы утверждаете, что спасали картины, находившиеся под угрозой огня. Означает ли это, что вы исключаете слово «воровство»?
Я (Куртхену): Что бы это значило? И на меня напала усталость. Может, это погода?
Куртхен (приподнявшись на локте, психологу с записной книжкой): И вам еще не надоело? Вы же видите, малыш устал. Что еще вам желательно здесь подглядеть? Давай, Зигги, ложись! (Заставляет меня лечь.) Я буду тебя гладить, пока ты не уснешь.
Я: Но у нашей постели народ, Куртхен.
Куртхен (с иронией): Не бойся, малыш, так уж они воспитаны.
Гимпель (спасая положение): Полагаю, господа, у вас уже создалось известное впечатление. С главным вы познакомились. С вашего разрешения, мы теперь отправимся в восьмую комнату.
Директор Гимпель и психологи с более или менее дружескими приветствиями отбывают. Йозвиг явно старается выйти последним.
Йозвиг (огорченно): От вас я, признаться, ждал большего. Представление получилось не сказать чтоб удачное. Но ничего, мы вас еще перекуем.
Куртхен: Захлопни пасть, не то кишки застудишь, да и нам сквозняки ни к чему.
Йозвиг уходит и закрывает за собой дверь. Куртхен вскакивает, идет к двери и прислушивается к шагам удаляющейся делегации.
Куртхен: Влипли мы как следует. Но меня ты тут долго не увидишь. Я сбегу.
Я: Если поймают, восемь суток ареста. Сказано в правилах внутреннего распорядка.
Куртхен: Значит, это можно проделывать два раза в месяц. Есть покурить?
Я протягиваю ему сигарету, зажигаю спичку, мы закуриваем.
Куртхен: Послушай меня, малыш, нам надо пробраться на баркас. Как-нибудь прошмыгнем и спрячемся.
Я: На меня не рассчитывай.
Куртхен: Ты что, с ума сбрендил?
Я: Мне там деваться некуда. Ни прятки, ни родного угла. На вокзале не очень-то рассидишься.
Куртхен: Останешься со мной. У нас в Лангенхорнв огородишко на окраине. В беседке нас никто не найдет.
Я: На меня не рассчитывай. С меня на первый раз хватит. Мне нужна передышка.
Куртхен: Ты и впрямь из-за угла мешком напуган.
Я: Может, как-нибудь попозже. А сейчас не пойдет. Очень уж мне досталось. Попробовал бы ты пожить с этими людьми в Ругбюле.
Куртхен: Твой отец в самом деле служит в полиции?
Я: Он всех нас доконал. На совесть похозяйничал на участке
Ругбюль — Глюзеруп, да и в своем семействе. Такого не приходится учить, что и как делать. Ему только прикажи, он и пойдет ломить не оглядываясь.Куртхен (подходит к окну и выглядывает наружу): Мне тошно, когда я это вижу — эта коробка напротив, эти мастерские и бараки. И песчаные поля. А Эльба — такой захламленной я ее нигде не видел. Я тут просто не выдержу. Как можно с этим мириться?
Я:Можно, если сравнить с тем, что было.
Куртхен: Ты все же порядочный слюнтяй, как я погляжу. (Задумчиво.) А жаль, что у меня сорвалось.
Я: Радуйся, что так получилось.
Слышатся шаги, дверь отворяется, входит директор Гимпель.
Директор Гимпель: Вот и хорошо, что у вас сон прошел и, значит, мне не в чем себя упрекнуть. Я пришел к вам с предложением. Пока вы здесь, на приемном пункте, незачем вам киснуть в четырех стенах, в вашем распоряжении весь остров. Если не возражаете пройтись, я к вашим услугам, случайно у меня нашлось полчаса свободных.
Куртхен: Спасибочко за букет. Мне вполне хватает этого пейзажа. (Обращаясь ко мне.) Может, тебе не терпится здесь всмотреться?
Я: Как-нибудь в другой раз. Успеется.
Гимпель (присаживается на стол): Сегодня у нас, кстати, музыкальный день и, значит, слушайте радио сколько вздумается.
Куртхен: Вот как? Он у вас прозывается музыкальный?
Гимпель (держится этаким лихим малым, душа нараспашку): ВЫ здесь скоро освоитесь. У нас каждый день недели имеет свои название: понедельник — тихий день, мы читаем; вторник — день санитарный, смотр одежды и обуви; сегодня, как уже сказано, музыкальный день, четверг — день здоровья, мы занимаемся спортом; пятница — день размышлений, пишем сочинения; суббота — веселый день, мы музицируем, выступает наш веселый островной хор под моим, кстати, управлением, рад буду вас в нем приветствовать; и, наконец, воскресенье — день созерцательный, мы пишем письма, штопаем, беседуем.
Испытующе смотрит на нас, словно требуя взрыва восторженных восклицаний.
Куртхен: Что ж, вполне, по крайней мере ни одного дня мерзопакостного.
Гимпель (без малейшего смущения): Тот, кому удается попасть в островной хор, пользуется известными привилегиями; его дважды в неделю на два часа освобождают от работы.
Куртхен (обращаясь ко мне): Ну, малыш, спой нам что-нибудь, покажи свое искусство.
Директор Гимпель (все так же терпеливо): А вы уже подумали о выборе работы? Мне кажется, раз вы живете в одной комнате, вам и работать захочется в одном месте?
Куртхен: Работать? А что вы можете нам предложить?
Я: В приговоре ни слова нет о работе.
Гимпель (широковещательно): В наших новых мастерских есть чему поучиться. Здесь при желании вы можете приобрести любую специальность, сделаться плотником, слесарем, маляром, садовником, да кем угодно. Хотите — портным. И даже электросварщиком. Можете заработать свидетельство подмастерья.
Куртхен: Еще бы, с красивой тюремной печатью!.
Гимпель: С печатью и за подписью мастера. Экзамены принимаются в профсоюзной организации.